Корнет (СИ) - "taramans"

«Ого! Значит, здесь еще и больше есть?».

— Насколько больших? — переспросил он Машу.

Та задумалась, пожала плечами:

— Там бассейн один — аршин двадцать в длину и десять — в ширину. И комната отдыха — одна, большущая. Стол там… персон на двадцать — точно. Кабинеты там еще отдельные есть. Четыре кабинета.

Слушая рассказ, Плещеев задумался:

«А как здесь дела обстоят с этими… «зэпэпэпэ» которые. Наверняка же есть? И медицина здесь — очень далека от реальной, в моем мире. Тогда… а средства предохранения? Какие-нибудь… из шелка? Или… из кишок еще вроде бы делали? А почему бы мне попросту не посмотреть ее ауру?».

С прошедшими опытами с различными силами природы Плещеев приобрел некое новое свойство. Нет, собранная им сила по-прежнему продолжала истекать вовне, и как ее удержать в себе — он все так же не мог понять. Но! У него начал образовываться очень небольшой, прямо-таки «на донышке», но постоянный запасец этой самой «магии». Буквально — на одно небольшое воздействие, не более. Но что радовало — этот запас стал сформировываться самостоятельно, даже без особых трудов со стороны сновидца! Этакий постоянный «НЗ». То ли его организм сам по себе научился аккумулировать силу — мимоходом, либо еще что — тут так просто, с кондачка, не решить!

На удивление Плещеева женщина была чистая. Нет, проблемы со здоровьем-то есть, никуда не делись. Не бывает абсолютно здоровых людей, но вот именно венерических или каких-то иных, связанных с мочеполовой системой болезней, у Маши не было — он бы заметил воспаление.

«Х-м-м… а это вот что? Почки побаливают? Ну, в здешней зимней сырости — немудрено застудиться!».

Слушая рассказ женщины, потискивая ее за ладную попу, второй рукой он принялся поглаживать ей низ поясницы. Женщина сначала замолчала, удивленно прислушиваясь к себе, приникла к нему, а потом… сомлела, как кошка на теплой печи.

— Ваше благородие… как мне хорошо-то…

Но дальше понежиться женщине не дали — в двери постучали.

В комнату заглянула еще одна фемина — невысокого роста, этакая пышечка. Но — не толстушка! Для себя Плехов определял таких как «пушистенькая», то есть, когда еще ничего лишнего нигде не висит, но дама округлая и крепенькая. Сдобная такая! Как он это определил? Так была эта «пышка» в сорочке до середины бедра, с рюшками понизу, и в забавных панталончиках — чуть ниже коленей, тоже с оборками. Ткань, похоже, льняная, тонкая и вполне дающая возможность определить фигуру женщины.

— Его благородие, господин ротмистр, изволили уведомить вас, господин корнет, что цирюльник освободился! — довольно манерно произнесла «пышка», но не сдержалась и рассмеялась.

«Так она еще и хохотушка? Полное соответствие образу!».

— Тебя как зовут, веселушка-хохотушка? — засмеялся Юрий.

— Анфисой нарекли! — снова фыркнула пышка и скрылась за дверью.

«Надо будет подумать — может, получится сделать такие амулеты, как у мага Филипа? Ведь он их, как на прессе штамповал, не напрягаясь. Сразу и от болячек разных, и от беременности. Да здесь озолотиться можно на этом! Надо, надо постараться вспомнить. Ведь Филип не скрывал, не раз при мне их заряжал, уже готовые. И даже как-то показывал, что он делает!».

Задумавшись о развитии своего потенциала и возможности «срубить деньжат по легкому», следом за Машей Плещеев двинулся на выход. Уже у самых дверей, «мамзель» остановилась и чуть смущенно спросила:

— А вы, ваше благородие, не сможете меня потом еще так… погладить?

— Погладить? — немного удивился корнет.

«Неужели она что-то поняла? Да ну… Хотя… Женская наблюдательность? Может, ноющая боль исчезла, и она быстро поняла, что тому причиной?».

— Погладить, говоришь? — протянул мурлыкающе Юрий, — Погладить красивую женщину я всегда готов!

Приобняв ее за талию, поглаживая по попе, он потянулся губами к ее губам. Женщина с готовностью ответила.

«Х-м-м… как-то я… расслабился. Целоваться с проституткой? М-да… Кстати! А тут у них еще нет той дурацкой нормы — не целоваться с клиентом в губы. Это они «Красотки» явно не смотрели!».

— Машенька! А что тут за банщик такой знаменитый, про которого все рассказывают? Что, дескать, чудеса творит? — спросил Юрий у женщины.

Та пожала плечами:

— Ахмет, татарин. Может, и впрямь кому-то помогает, но, как по мне, так… так уж он тискает, так кожу оттягивает, что синячищи потом неделю не сходят!

— А ты… ты умеешь тело разминать?

Мари хихикнула:

— Губами, вы имеете в виду? Умею! — потом чуть серьезнее, — А ежели про этот… восточный способ… То у меня так сил не хватит. Но — что-то могу! Вот Фиска здорово навострилась!

— Слушай… а называй меня просто — Юрий! А то все — ваш-бродь, ваш-бродь…

Женщина покачала головой:

— Невместно мне такое! Я же не подруга ваша, а так… По имени-отчеству — можно, а по имени… невместно.

— А почему ты тоже не разделась, как Анфиса? — продолжил путешествие руками по телу женщины Плещеев.

— А вы хотите? Я-то могу… только… Может быть позднее?

— Стесняешься? — хмыкнул корнет.

— Да не то, чтобы… Просто вы, может, что еще попросите, а в сорочке да панталонах по помещениям бегать…

— Ладно. Позже, так позже! — кивнул Юрий.

Женщина провела его мимо бассейна, где уже плескался Ростовцев, пытаясь подманить поближе Анфису. Но его намерения стянуть ту в воду были написаны на лице ротмистра и понятны всем, а потому женщина со смехом отскакивала подальше, укоризненно твердя свое:

— Сергей Вадимович! Ну как же… еще и за стол не садились, а вы уж меня в воду тянете. Что ж я потом… в простыне сидеть, что ли, буду?

В комнате цирюльника было тесновато. Возле стола с зеркалом стоял стул. В углу примостился еще один столик с тазом и кувшином на нем. Пожилой, седоватый и щуплый армянин пригласил корнета устраиваться поудобнее на стуле.

— Как вы желаете постричься, ваше благородие? Бриться будем?

— Бриться будем! — кивнул корнет.

«Хорошо, что я своими упражнениями фактически свел шрам с лица. Остались лишь две светлые полоски, почти не выступающие над поверхностью кожи. Уже можно спокойно бриться, не боясь исполосовать себе всю морду!».

— Как вас подстричь? — снова спросил цирюльник.

«Или он куафер? Нет. Вроде бы куафер — это у женщин, тот, что прически делает!».

— Послушайте сюда, мастер! — почему-то корнету показалось, что парикмахер вовсе не армянин, а… скорее — еврей, но то было неважно. Просто мысль мелькнула!

— Вот вы имеете несколько гребней, не так ли? И они — разные по длине и толщине. А потому… ножницами и разными гребнями вы стрижете меня так, чтобы по бокам и на затылке было более тонко, а сверху — чуть длиннее! Сзади бритвой отбиваете кант…

Плехов постарался объяснить мастеру более привычную для него прическу. Цирюльник удивился:

— А что же… А как же — бакенбарды? Это же так модно у господ офицеров! К тому же… так носит даже сам государь император! — с замиранием сердца и голоса закончил спич «куафер», воздев ножницы вверх.

— Как вы можете заметить, я — не государь император. И к высшим и даже средним офицерам себя отнести не могу. А потому — никаких бакенбардов! Усы вот, те — да, сформировать надо, и сделать это надо — красиво!

Армянин-еврей был вынужден согласиться — клиент всегда прав! И защелкал ножницами вокруг Плещеева. Только сейчас Юрий обратил внимание, что Маша не ушла, а, облокотившись о подоконник, внимательно смотрела, как его подстригают.

— А ты чего здесь? — улыбнулся он женщине.

Та вернула ему улыбку, пожала плечами:

— Так мне потом вам слить нужно будет, чтобы волоски не кололись. И убраться я здесь должна буду. Фиска убралась же после ротмистрова подстригания.

«Ага, значит, женщины здесь — прислуга за все!».

Надо отдать должное — парикмахер знал свое дело. Лишь пару раз переспросил — так ли? И Плещеев, глядя в мутноватое зеркало, попросил сделать чуть выше кант на затылке. А вообще, возился он с Плещеевым довольно долго, но настолько умело и даже нежно, что корнет чуть не уснул и пришел в себя от прикосновения горячего и влажного полотенца к своему лицу.