Искупленные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

Ее признание. Завывающий ветер. Глубокий рокот двигателя подо мной. Все это сливается в белый шум, но вскоре он темнеет до розового.

Эти два жалких треугольника, прикрывающих ее сиськи, врезаны в мои гребаные веки. К черту взгляд в ее глазах, когда она умоляла меня унести ее секрет в могилу, или тот факт, что она не пьет, или что она внезапно перестала водить, хотя сказала мне, что никогда и не умела.

Эта девчонка – абсолютная грешница уже из–за одного ее тела.

– Сири, включи мои избранные, – сквозь зубы говорю я. Эта грешница начала рыдать, и я лучше сверну налево с горного хребта, чем буду это слушать.

В ухе раздается гудок, за которым следует механический голос.

– Это предоплаченный звонок от…

Милдред Блэк называет свое имя.

– …заключенной Исправительного центра для женщин в Вашингтоне…

Голос зачитывает привычную речь о том, что звонок записывается и прослушивается, прежде чем кашель курильщицы Милдред проносится по линии.

– Я правда думала, что Дэнни – Тот Самый. Он выглядел, как Брэд Питт в свои лучшие годы, только на несколько дюймов ниже и, к сожалению, не такой богатый.

Звук ее голоса заставляет мои мысли замедляться, а плечи опускаются на несколько дюймов.

Безумная Милли звонит с точностью часового механизма, потому что звонит из тюрьмы. Ее звонки – единственные, которые я принимаю в реальном времени, потому что заключенные не могут оставлять голосовые сообщения. Каждый четверг в полдень я поднимаю трубку, отключаю свой микрофон и слушаю. Я также нажимаю запись, если это того стоит.

Хотя с Милли это всегда, блять, того стоит.

К тому времени, как из–за дымки проступают призрачные очертания ворот, мой мозг настолько переполнен ее психотическими бреднями, что для моих собственных мыслей почти не остается места.

Я паркуюсь между Ламборгини и потрепанным грузовиком, стряхиваю снег с кожаной куртки и направляюсь в дом.

Из коридора доносится негромкий звук музыки, и лед в моих костях начинает таять. Засунув шлем под мышку, я иду на звук в гостиную, затем прислоняюсь к дверному косяку.

Луан за пианино, спина сгорблена, шрамы пляшут у него на спине в свете камина. Он играет для бури, бьющей в дальнее окно, и, хотя его пальцы едва движутся, они извлекают аккорды, которые могут населить дом призраками.

Он рожден, чтобы играть. Но он также рожден Петритом Дританом, главой крупнейшей сети торговли людьми в Албании, так что его талант остается в стенах этого шале.

Оставив его заниматься своим делом, я продолжаю идти по коридору. Я киваю Кваме через окно студии терапии – с такой скоростью он снова будет ходить в течение месяца – и прохожу через кухню, где Джейсон готовит на плите Синиганг. Это секретный рецепт его мамы, и даже Арбен сдался, пытаясь выбить его из него.

Я нахожу Дениса на его обычном месте и в его обычной позе: сгорбившимся над столом для снукера в игровой комнате. Его плечи напрягаются, когда я приближаюсь, и когда я щелкаю дверью за собой, его взгляд скользит вдоль кия и поднимается до моего.

– Ты убил Себа.

Мои легкие сжимаются, и я провожу рукой по горлу.

– Черт.

– Шучу. – Он подталкивает белый шар и выпрямляется, наблюдая, как тот сталкивается с зеленым. – Но ты разнес ему колено, и он довольно сильно ударился головой при падении.

Я выпускаю напряженный вздох. В любой другой день он получил бы по зубам за такую шутку.

– Где он?

Он кивает подбородком в потолок.

– Дуется в постели и смотрит Netflix.

Окинув меня взглядом, он спрашивает:

– А что за дружественный огонь?

Я подхожу к холодильнику с напитками и беру пиво.

– Это был предупредительный выстрел.

– Предупреждал о чем?

О том, чтобы не делать еще один гребаный шаг в гараж.

Я выстрелил первым, потому что мысль о том, что другой мужчина увидит то, что видел я, вызывала во мне ярость. Второй выстрел был в свет, потому что я сам не был достоин его видеть.

Но мне нужно поработать над своими чертовыми рефлексами, потому что я опоздал. Я уже увидел мягкий изгиб ее бедер и округлость ее груди. Уже запечатлел в памяти очертания ее сосков. Я мог бы даже взглянуть на цветовой круг для рисования и указать на нем точный оттенок розового, что залил ее кожу, когда она поймала мой взгляд.

Погрузить нас во тьму было худшим, что я мог сделать. Потому что тогда искушение прикоснуться к ней, как она прикоснулась ко мне, стало слишком велико. Оно лишило возможности видеть страх в ее глазах и видеть, как Дьявол овладевает моими.

Ты пугаешь меня.

Я пугаю всех женщин, и меня это, блять, вполне устраивает, но есть что–то в том, чтобы пугать именно ее, что заставляет меня творить глупости. Например, снова являться к ее дому, чтобы научить ее, как выбраться из багажника, в который я ее запихнул. Например, освобождать ее из пут, прежде чем я успел даже показать, как освободиться самой.

Самоотвращение пузырится в моей крови и нагревается до точки кипения. Я вымещаю его на ближайшем неодушевленном предмете, игровом автомате PacMan, и вгоняю кулак в его экран.

– О нет, мой рекорд, – протягивает Денис, натирая наклейку на кие.

Ярость в моих венах утихает, и я выпускаю вздох, полный потехи.

Гребаный Денис. Ничто не может вывести его из равновесия. Хотя, по сравнению с тем дерьмом, с которым он сталкивается в этом доме ежедневно, моя маленькая вспышка – детские шалости.

Он – моя правая рука, левая половина моего мозга и сердцебиение нашей армии. Он работает за кулисами, обеспечивая, чтобы мои люди были накормлены, напоены, здоровы и в здравом уме, прежде чем я швырну их обратно на передовую. Нужны швы? Иди к Денису. Хорошая взбучка? Денис. Паспорта, переводчики, техподдержка. Он делает все что угодно, чтобы организация работала как часы.

Наследник крупнейшей в Габоне, Африке, компании по незаконной вырубке леса, он тоже был рожден для этой жизни, но создан не для нее. Не физически, с его стройным телом бегуна, отглаженными рубашками и очками толщиной с библию. И не ментально – когда я впервые встретил его в наш первый день в Аду, он принес с собой только кубик Рубика и книгу кроссвордов. Тут же я понял, что его сердце слишком велико, а совесть слишком тяжела.

Нас когда–то было трое.

Последний глоток пива горчит. Я беру еще одну и опускаюсь на диван, чтобы посмотреть, как он играет.

Рев бури, проносящейся по горным хребтам. Периодический стук шаров, падающих в лузы. Мягкая мелодия, сочащаяся из–под пальцев Луана и доносящаяся из коридора. Саундтрек шале обычно притупляет постоянную боль между моих ребер, но не сегодня. Сегодня я слишком отвлечен словами, закипающими у основания моего горла, и борьбой, чтобы не дать им пролиться в комнату.

Я выпускаю горячий выдох через ноздри, упираюсь локтями в колени и смотрю на ковер; я, блять, не могу смотреть на Дениса, пока он облокачивается на свой кий и изучает меня.

– Дело не в людях Рафа, да?

Я напряженно качаю головой.

Он вздыхает.

– В ней.

Он достаточно умен, чтобы не произносить ее имя.

Шар катится в лузу; я чувствую глухой удар в глубине желудка. За ним следует тишина, весь жар заключен во взгляде Дениса.

– Мне потребовалось бы пять минут, чтобы найти…

– Нет.

Нет.

Три года.

Я продержался три гребаных года.

Она идеальна в своей маленькой коробочке. Мой маленький ангел с крыльями с Амазона. С прикосновением, слишком теплым для моей кожи; с именем, слишком сладким, чтобы когда–либо слететь с моих губ. Я хочу хранить ее там вечно. Напоминание обо всем хорошем в мире, обо всем, чего у меня никогда не было и чего я не заслуживал.

Я клялся не копать, но теперь, когда я увидел ее гребаное тело, все труднее сопротивляться желанию узнать, что она прячет под ним. И, возможно, если бы я узнал, что она не так уж идеальна, я мог бы отпустить ее.

Но в этом–то и проблема. Сам Дьявол не смог бы вырвать Ее из меня.

Я стискиваю зубы и поднимаю взгляд, чтобы встретиться с взглядом Дениса.