Рыцарь Спиркреста (ЛП) - Рид Аврора

Только Лука выглядит веселым и расслабленным, но это, наверное, потому, что Лука — психопат, не способный на настоящие человеческие эмоции.

— Какие вы все сегодня хмурые, — усмехается он, откинувшись на спинку белого кожаного кресла. — Не проблемы с девушками, конечно?

Никто из нас не отвечает. Мы все потягиваем свои напитки и морщимся — мы договорились, что сегодня будет вечер спиртного, и ожог получился настоящим.

Лука смеется.

— Правда? Все вы? — Он поднимает свой стакан в сторону Закари. — Даже епископ?

— Я не хочу говорить о Теодоре, — огрызается Зак.

В лимузине на мгновение воцаряется тишина. Наконец, мое плохое настроение портится. Я ухмыляюсь Заку. — Мне неприятно говорить тебе об этом, Зак, но никто не упоминал Теодору.

Яков разражается хохотом, ошеломив всех.

— Черт побери, — говорит он своим глубоким голосом, потирая рукой свою стрижку. — Зак превращается в тебя, Сев. При любой возможности припоминает свою девчонку.

— Она не моя девушка, — немедленно возражает Сев, глядя на Якова. — И не я это начал — Эван безостановочно твердит о Софи последние пять лет.

— За исключением того, что ты, по крайней мере, помолвлен со своей девушкой, — гогочет Лука, как злодей из мультика, которым он и является. — Эван не смог бы заполучить Софи, будь он последним мужчиной на земле, и ее единственный шанс на выживание — это трахнуться.

Я бросаю на него взгляд, но не решаюсь ответить.

Несмотря на предположение Софи, что я немедленно побегу к своим друзьям, чтобы рассказать им о своем так называемом завоевании, я не рассказал ни одному из них. Даже Заку — о поцелуе на вечеринке.

Потому что, что бы ни думала Софи, это не завоевание — победа, как она выразилась.

И что бы ни было между нами, это только между нами, и именно так я хочу это сохранить.

Поэтому я держу рот на замке и всю оставшуюся часть поездки в Лондон слушаю, как другие рассказывают о своих проблемах. К тому времени, когда мы добираемся до клуба, мы все уже немного навеселе — кроме Луки, но это потому, что на самом деле довольно трудно отличить пьяного Луку от трезвого, поскольку он все равно хладнокровный змей.

Мы устраиваемся в отдельной кабинке с бутылкой самого дорогого спиртного в доме — разумеется, за счет отца Луки.

Сев уже в полном беспорядке, бледные щеки раскраснелись, черные волосы падают на глаза, как у какого-то страдающего принца. Он дико жестикулирует с бокалом в руке, янтарный ликер плещется на его пальцах, заставляя нас придумывать план, как заставить его собственную невесту (которую он якобы ненавидит) ревновать.

Я не совсем понимаю, какова его конечная цель и чего он хочет добиться, но французская логика, видимо, сильно отличается от логики нормального человека, поэтому я не ставлю ее под сомнение.

Затем Сев говорит нечто такое, что заставляет меня еле усидеть на месте.

— Она не может просто так, на хрен, смести мое существование. Я, блядь, молодой король Спиркреста — пора напомнить ей, что она не более чем подданная. Она, блядь, склонится передо мной, даже если мне придется ее заставить.

Возможно, он говорит о своей маленькой французской невесте, но в его словах есть правда.

Почему-то в холодности презрения Софи и в пылу траха с ней я забыл, кто я такой. Не какой-то влюбленный щенок, не кто-то, кого можно отбросить в сторону в пользу какого-то другого парня.

Я — Эван Найт — молодой, мать его, король.

А Софи Саттон — не более чем подчиненная.

Проходит целая неделя, прежде чем я наконец-то снова встречаю ее одну. Я выхожу из кабинета мистера Хоутона, умоляя его продлить срок, и тут замечаю ее.

Все мое тело приходит в состояние боевой готовности, яркое осознание, как будто меня только что пронзило электрическим разрядом. Я замираю, наблюдая, как она заглядывает через окно в пустой класс, прежде чем войти внутрь.

Я следую за ней, тихо закрываю за собой дверь и прижимаюсь спиной к деревянному стеклу. Она в своей безупречной форме, волосы распущены по плечам, коричневые и блестящие, как шоколадный пудинг. Она роется на книжных полках в глубине комнаты, собирая охапки книг. Затем она поворачивается и подпрыгивает, уронив две книги. Ее глаза расширились, а щеки покраснели так быстро, что это почти умилило меня.

Почти.

— Ты не приходишь на наши занятия.

Она нахмурилась. — Я думала, мы договорились.

Я поднимаю бровь. — Мы договорились. Я передумал.

Теперь румянец потемнел. Легко отличить румянец смущения Софи от румянца гнева, потому что румянец гнева краснее, в ее глазах есть яростная искра, которая придает ей немного дикий вид, а руки сжимаются в кулаки.

— Ты не можешь просто так передумать.

— Я получаю все, что хочу.

Это правда.

Почти.

— Рано или поздно тебе придется понять, что мир устроен иначе, — холодно говорит она. — Ты получаешь все, что покупаешь за деньги, но это не значит, что ты получаешь все, что хочешь.

— В данном случае это так.

Ее ноздри раздуваются, и она резко вдыхает. — Разве ты уже не получил то, что хотел?

Ее гнев почти что присутствует в комнате, это чудовище, выходящее из себя, но чудовище моей ревности и желания гораздо сильнее.

— Я хочу, чтобы ты возобновила занятия со мной. Начиная с этой недели.

— Я не приду к тебе домой, — отрезала она.

— Почему? Потому что ты боишься, что тебе придется убегать от него, если ты снова случайно поцелуешь меня? Потому что ты будешь умолять меня трахнуть тебя, а потом делать вид, что ты это сделала, потому что ненавидишь меня?

Она не может остановить свой шок и смущение от моих слов, но быстро приходит в себя и выпрямляется. — Я уже извинилась за то, что произошло в канун Рождества.

Значит, она хочет сделать вид, что вчерашнего не было? Я даже не должен удивляться. Она действительно чертова трусиха.

— Мне плевать. Я не хочу и не нуждаюсь в твоих извинениях.

Она смотрит на меня. — Тогда что тебе нужно?

— Мне нужно, чтобы ты смирилась с тем, что произошло, и просто делала то, что должна делать, а именно — учила меня.

— Тебе не нужны занятия с репетитором! — воскликнула она, ее хриплый голос стал еще более хриплым от гнева.

— Мистер Хоутон говорит, что его впечатлили мои старания на экзамене и что занятия явно помогают. У меня уже просрочено эссе, а в следующем месяце предстоят еще пробные экзамены. Так что да, мне нужны эти занятия, и даже если бы их не было, я все равно хочу их получить.

Даже я слышу высокомерие в своем голосе. Но то, что она так низко обо мне думает, заставляет меня удвоить все то, что она во мне ненавидит. Неважно, насколько плохо она обо мне думает, я всегда могу быть хуже. Если она будет относиться ко мне как к собаке, то я стану волком. Если она будет относиться ко мне как к злу, то я стану самим дьяволом.

Ее глаза сверкают, когда она смотрит на меня. Она тяжело дышит, ее щеки раскраснелись от ярости — в гневе она выглядит почти так же, как в возбужденном состоянии.

Кровь приливает к моему члену.

— Зачем ты это делаешь? — Она говорит уже тише, не просто злясь, а задыхаясь от разочарования. — Ты же знаешь, что мне нужна эта работа.

Я слишком хорошо знаю. Воспоминания о том кексе, ее смехе, ее взгляде, задерживающемся на том тупом чертовом парне, крутятся в моей голове с прошлого вторника.

— К черту твою работу. Я буду платить тебе за сеансы, если ты этого хочешь.

Она отшатывается. — Мне не нужны твои деньги.

Ее голос ледяной, а на лице чистая ненависть. Я понимаю, что обидел ее, возможно, причинил ей боль. Но сейчас мне кажется, что я не нападаю на нее. Это просто похоже на ответную реакцию.

— Разве не для этого тебе нужна эта дурацкая работа? — усмехаюсь я. — Ради денег? Потому что это единственное, что твоя красивая форма и умные мозги никогда не смогут тебе дать? Ну, у меня есть деньги, я могу тебе заплатить. Я могу платить тебе гораздо больше, чем ты зарабатываешь в этом месте. Это может стать нашей новой сделкой. Тебе нужны деньги, и я помогаю тебе с этим, а мне нужно сдать экзамен, и ты учишь меня.