Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

Я ахаю, видя, как он падает на землю.

Кто-то, шутящий и улыбающийся несколько минут назад, ушел.

Я застряла где-то между ужасом и неверием.

Я и раньше видела мертвые тела. Я нашла тело моей матери. Но я никогда не видела, как кто-то умирает. Переход от жизни до смерти происходит так быстро, что можно моргнуть и не заметить этого.

Слова Ника эхом отдаются в моей голове.

Есть только один выход из этой жизни.

Дмитрий исчезает с противоположной стороны машины. Слезы наворачиваются на мои глаза, потому что я точно знаю, что он делает, кого он достает.

Это был бы мой лучший шанс вырваться из рук держащего меня мужчины. Но даже если бы мне удалось сбежать, я знаю, что люди Ника не стали бы рисковать жизнью Лео, открывая огонь. Его жизнь гораздо ценнее моей, и ставки слишком высоки.

Снова появляется Дмитрий. Я с облегчением вижу, что его пистолет направлен в землю, а не на Лео, который охотно идет рядом.

Я осматриваю своего сына, боясь обнаружить какие-нибудь признаки травм. Но он выглядит здоровым и бодрым, воспринимая происходящее с мрачной решимостью, из-за которой он выглядит намного старше своего возраста. Это делает его похожим на Ника.

Между Дмитрием и его сообщником происходит быстрый обмен фразами по-русски, прежде чем мы отъезжаем, оставляя дымящиеся машины, стойких мужчин и тело Валентина позади. Я знаю, что они вызовут подкрепление — позвонят Нику, — как только мы скроемся из виду.

Меня беспокоит, что Дмитрий, похоже, не обеспокоен этой неизбежностью. Он мог убить каждого человека там, пока они стояли беззащитными, но он этого не сделал. Он делает большую ставку на гарантии того, что Ник не будет рисковать нами.

Дмитрий заставляет нас ждать у фургона, пока другой мужчина связывает нам руки за спиной. Он хорошо справляется с этой задачей. Я разочарована, обнаружив, что они из веревок никак не выбраться, как это иногда бывает в боевиках.

— Ты в порядке? — Шепчу я Лео.

Он кивает.

— Папа приедет за нами. — Голос Лео полон уверенности в Нике.

Слова Лео прорываются сквозь панику, сжимающую мою грудь. Потому что я знаю, что он прав.

К сожалению, Дмитрий тоже слышит Лео.

Он появляется снова и смотрит на нас с такой ухмылкой, что у меня мурашки бегут по коже.

— Я рассчитываю на это, малыш.

ГЛАВА 29

НИК

Я тру лоб, пытаясь не обращать внимания на начинающуюся головную боль. Прошлой ночью мне удалось поспать всего несколько часов, прокручивая в голове все, что произошло с Лайлой, пока она спала рядом со мной.

Она уезжает.

Я остаюсь.

Я знал эти два факта с самого начала, но с каждым поцелуем и разговорам принимать их становилось все труднее и труднее.

— Как насчет следующего четверга? — Спрашивает Дин Уилкерсон.

Он один из управляющих партнеров ТОО⁶ «Уилкерсон, Томпсон & Оуэнс», крупной юридической фирмы, которая ведет весь мой легальный бизнес в Штатах. С тех пор как моя последняя поездка в Нью-Йорк была прервана, он пытался назначить со мной встречу, чтобы разобраться с оставшимися документами.

— Я посмотрю… — Я замолкаю, когда Роман врывается в мой кабинет. — Я перезвоню, — говорю я, затем завершаю разговор и встаю. — Что случилось?

Меня беспокоят две вещи. Во-первых, Роман — и все остальные — знают, что нельзя входить в мой кабинет на складе, когда дверь закрыта. А во-вторых, Роман был тем, кто приехал в Филадельфию, чтобы сообщить мне, что мои братья и отец были убиты. Это была конфиденциальная информация, которой нельзя было делиться любыми другими способами, и он рассказал мне. Я до сих пор помню выражение его лица, серьезное и яростное.

Все, что я сейчас вижу, — это страх.

— Что? — Рявкаю я.

Роман сглатывает, выглядя так, словно предпочел бы, чтобы его пытали, чем сказать мне то, с чем он примчался сюда.

— Он перехватил их по дороге в школу. Валентин и Лев мертвы, и он забрал…

Я уже выхожу за дверь и направляюсь по коридору. Набираю код подвала на клавиатуре и поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Влажная затхлость и запах химического чистящего средства, тяжелый и горький. Паника нападает на меня, как тысяча порезов от бумаги, едва заметных, но разрушительных.

Мой пульс грохочет в ушах, когда я шагаю по цементу, сканирую отпечаток пальца и открываю дверь камеры.

Максим развалился на койке, уставившись в потолок, как будто это гребаная Сикстинская капелла.

Он поворачивает голову, когда я вхожу в камеру.

Его тело напрягается при моем приближении.

Он такой же опытный убийца, как и я. От нас сложно добиться реакции, и тот факт, что он это сделал, является свидетельством того, какое выражение ярости и ужаса проносится во мне.

Я хватаю порванную рубашку, которая на нем, и рывком поднимаю его.

— Куда он их увез?

На губах Максима медленно расплывается улыбка.

— Значит, он на самом деле…

— Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. — Я с трудом узнаю звук собственного голоса. — Воображение может быть злейшим врагом человека. Неизвестность — его худший кошмар. Но я могу поклясться тебе в одном, Голубев. Что бы ты ни думал, я превзойду все твои ожидания. Я вырежу тебе язык. Отрежу яйца. Вырву все ногти. Сожгу твою кожу. Разрежу твою плоть. А потом? Я вызову врача, и он наложит тебе швы. Подсоединит тебя к питающей трубке, даст тебе выздороветь и я начну все сначала. Есть много способов покалечить, но не убить. Подтолкнуть кого-то к краю пропасти, а затем вытащить обратно. Ты знаешь это так же хорошо, как и все остальные. Я спасу тебя и отправлю обратно Дмитрию, по частям. Он точно знает, где ты, и не спасает тебя, потому что это было бы самоубийством, а единственный человек, о котором заботится Дмитрий, — это он сам.

Я выхватываю пистолет из набедренной кобуры и приставляю к его виску.

— Скажи мне, где они, и это закончится сейчас. Ты умрешь в любом случае. Это судьба, которую ты выбрал, когда нарушил данную клятву. Ты умрешь, когда я захочу и как я захочу. Осталось принять единственное решение — когда ты умрешь, Максим. И это твой единственный шанс. Ты знал, что он планировал, что заставляет меня думать, что ты знаешь, где он их держит. Когда бы ты ни заговорил — а ты заговоришь, — я позабочусь о том, чтобы ты страдал до тех пор, пока смерть не покажется тебе лучшим вариантом. Или ты можешь рассказать сейчас, и все быстро закончится. Десять секунд на принятие решения.

Я начинаю обратный отсчет.

Глаза Максима обшаривают камеру в поисках выхода. Но его нет. Есть только я, он и ярость, которая занимает все окружающее пространство, душит нас обоих.

Когда я досчитываю до четырех, Максим называет адрес.

Я изучаю его, моя хватка усиливается, понимая, что это может стоить мне больше, чем ему. Гнилостный запах мочи наполняет камеру.

Я улыбаюсь, затем нажимаю на спусковой крючок. Кровь хлещет из дыры в голове Максима, растекаясь багровым пятном, которое стекает по его шее и впитывается в рубашку.

Когда я отпускаю его, его тело прислоняется к каменной стене. Я разворачиваюсь и выхожу из камеры, не потрудившись закрыть дверь. Больше некого тут держать.

— Он мог солгать.

Пока он не заговорил, я не понимал, что Роман последовал за мной сюда.

— Он не солгал. — Я должен в это верить. Максим поклялся мне в верности так же, как его отец поклялся моему. Бунт обычно достигает определенной точки. Особенно когда ты выбираешь проигравшую сторону. — Если он солгал, я сожгу этот гребаный город дотла.

Растягивание страданий Максима принесло бы удовлетворение, но это не было моей главной цели — добраться до Лайлы и Лео как можно быстрее. Маловероятно, что он раскололся бы после недель или месяцев пыток. И к тому времени я не хочу представлять, что могло бы произойти.

Максим был единственным рычагом давления, который у меня был.

Местонахождение Дмитрия было единственным рычагом давления, который был у Максима.