Корнет (СИ) - "taramans"

Подполковник кивнул:

— Не знаю уж, как Васильев договорился с полковым начальством, но… думаю, немалые трофеи у него бывают.

Плещеев задумался:

— Ладно! Это все хорошо, и привлечь к нашему делу таких профессионалов — просто здорово. Но вот у меня вопрос… А кто в поиске будет старшим?

Веселовский кивнул:

— Я давно считаю, что подпоручик Плещеев — человек неглупый! Вам вот что понять нужно, голубчик… Несомненно — поиском будете командовать вы. Иного и быть не может. Но вот… Там, в горах, я бы вам настоятельно рекомендовал прислушиваться к мнению унтера, что пришлет Васильев. Даже не так… Каждый шаг вы будете должны обговаривать, обсуждать с командиром десятка. Не потому, что я вас не ценю, вовсе нет! Вы показали себя храбрым и думающим офицером. Удачливым, к тому же… А у охотников удача — ох как ценится! Они, знаете ли, еще как суеверны! Так вот… просто в горах и в лесу… Этот унтер не только вам форы даст, но и, уверен, любому моему офицеру! Так что, голубчик…

Веселовский выпустил тонкую струю дыма изо рта, внимательно глядя на Юрия:

— Если вы не согласны…

Подпоручик вздохнул:

«С одной стороны, часть возможных преференций как единственного командира операции — пролетает мимо. С другой стороны… С другой стороны, опытный унтер… Не помешает. Или… помешает? Ладно! Будем думать, что предостережет от явных глупостей!».

— Согласен, господин подполковник…

— Ну вот и славно! — было видно, что Веселовский успокоился, — Я надеялся на ваше благоразумие и понимание, Юрий Александрович, и — не ошибся! А то, знаете ли, молодые офицеры в большинстве своем так хотят отличиться, показать себя, что подчас совершают такие глупости, что потом горько… Горько и им на родину письма писать и солдат хоронить в больших количествах. Так что… Рад, господин подпоручик! Весьма рад!

Глава 25

«Свет. Неяркий, но теплый свет трех свечей в бронзовом подсвечнике, стоящим на столе. Вот сейчас он как раз к месту! Здесь не подошел бы свет электрических ламп: ни обычных, накаливания; ни люминесцентных, ни светодиодных. И уж тем более — ламп дневного света, белых! Может быть, свет керосиновой лампы? Стоп! Керосиновая лампа! А я их здесь не видел!».

С некоторых пор Плещеев начал записывать все, что мог вспомнить по различным предметам, которых еще вроде бы нет, но они могли бы быть изготовлены в текущих условиях. Уж больно денег хотелось, ибо таяли его запасы «трофейных» — со страшной силой!

Только вот мало — вспомнить! Надо же и людей с деньгами найти, кто заинтересуется, запустит процесс изготовления и продажи. А таковых в округе пока не находилось. Пятигорск — мал, и функция его, как одного из форпостов на линии не способствовала большому количеству производств. Да и другим жил Пятигорск в летнее время — лечебные воды и лечащиеся ими приезжие.

«Вот, может, кого из них и можно будет подписать на это? Ведь и купцы, и промышленники здесь бывают!».

А пока Плещеев был занят рисованием. Да-да, рисованием. Сидел он возле стола, где свет свечей был поярче, и с помощью нехитрых инструментов отображал на большом листе хорошей, плотной и толстой бумаги Анфиску, что расположилась на его кровати в костюме Евы.

Почеркушки, которыми он баловался на полях тетради, где записывал песни, что удалось вспомнить из реальности, постепенно стали преобразовываться в некие картинки — зарисовки из местных бытовых сценок и пейзажей окрестностей. Все в стиле небрежной графики, почти шутка и нелепица.

Но когда он зашел намедни в лавку хозяйки флигеля за какими-то мыльно-брильными принадлежностями, то случайно обратил внимание на хороший бювар тисненой кожи, с целым набором как промокательной, так и писчей бумаги. А также — вот этой, что шла именно на такие рисунки-наброски.

В набор входили и разные карандаши. Здесь были и итальянские карандаши разного сечения; и свинцовые; и даже — пара серебряных карандашей, что давали такие четкие линии. Правда, с последними была «засада» — черты, проведенные такими карандашами, практически не поддавались правке, и требовали четкости и аккуратности, продуманности в нанесении.

Было и несколько цветных восковых карандашей. Хотя оттенки их были очень скромными, выбор их был невелик, но в качестве некоторого затенения иногда могли использоваться. Плещееву особенно нравились итальянские: их густая, бархатистая чернь легко размазывалась по бумаге, что давало возможность поиграть тенями.

— Пять рублей, господин подпоручик! — назвал цену продавец.

— А откуда у вас такое богатство?

Мальчишка пожал плечами:

— Нам иногда приносят разное, под залог. Вот — месяц прошел, мы и выставили в продажу.

Пять рублей было жалко, но и набор Плещееву приглянулся — он уже давно подумывал разнообразить свой досуг.

— Подай сюда набор! — раздался за спиной женский голос.

Плещеев обернулся: «Х-м-м… сама хозяйка пожаловала!».

— Добрый день, Варвара Никитична! — поприветствовал он купчиху.

Та улыбнулась кончиками тонких губ:

— Добрый день, Юрий Александрович!

А потом протянула бювар Плещееву:

— Возьмите…

— Но пять рублей…, - начал было Юрий.

— Ах, оставьте, господин подпоручик! Вы уже скоро как два года мой съемщик, потому… Кстати! У меня к вам разговор имеется…

Они вышли из лавки на крыльцо. Купчиха была существенно ниже Плещеева, а потому разговаривать стоя рядом было неудобно — женщине приходилось постоянно задирать голову. Юрий отступил пара шагов назад и спустился на ступень крыльца.

Купчиха вновь улыбнулась, давая понять, что оценила такой такт:

— У меня к вам разговор, — повторила и чуть замялась.

«Если это по поводу Максима, тояему… И что я могу сделать, если артиллерист, похоже, решил вовсе порвать предосудительную связь и даже поговаривает о смене квартиры?».

— Да-с… разговор. Но как-то неудобно вести его вот так — стоя на крыльце. Не затруднит вас принять приглашение на обед, скажем… в воскресенье?

«Х-м-м… в воскресенье меня точно не будет в Пятигорске. Наконец-то все срослось, и через пару дней мы выходим!».

— Варвара Никитична! Я с удовольствием приму ваше приглашение, но не в это воскресенье. По делам службы я уезжаю и буду отсутствовать неопределенное время. Думаю… недели две, возможно — три! Вот по возвращении — со всем моим удовольствием! Непременно!

Хозяйка, было видно, не очень обрадовалась отсрочке, но — что поделать?!

— Значит, так и договорились, да? Господин подпоручик?

— Всенепременно Варвара Никитична! Сразу же по моему возвращению я сообщу вам возможное время.

«И чего этот Максим заерепенился? Вполне еще купчиха. С Катенькой, конечно, и сравнивать грешно, но… Вот почему-то уверен — хрен там поручику, что обломится, с красоткой той. А здесь — сдобная и крепкая еще женщина. Стол — ломится от закусок. Как там было? «Чего же тебе еще надобно, собака?».

И вот теперь он рисовал Анфиску. Даже самому нравилось! И надо признать — его модель была очень даже… М-да. Лечение-то ее он закончил уже в прошлый раз, но… «платы» не взял никакой. И Анфиска напросилась на еще один визит, не иначе как — рассчитаться.

«Ну что сказать… рассчиталась. Даже — очень неплохо рассчиталась. Все-таки есть что-то… несколько кобелиное во всех мужиках. Если ты видишь, как в твоих руках заходится женщина в страсти, насколько она бурно выражает… к-х-м-м… восторг, возникает самодовольная волна: «Ай да я! Вон она как вся…». А Анфиска — та еще штучка! Видно, самой очень нравится все это… непотребство. Практически безотказна, что твоя «трехлинейка». И сама проявляет активность, фантазию и азарт!».

Женщина сидела, опершись спиной о высокую спинку кровати, поджав к груди обе ножки, и попивала свою любимую мадеру из высокого бокала — у Плещеева не было обилия посуды. Сам подпоручик периодически прихлебывал из кружки красное полусухое, что так понравилось ему в итальянской колонии. Да, они с Ефимом все-таки съездили в ознакомительных целях и в итальянскую, и — в немецкую.