Корнет (СИ) - "taramans"

После совместного моления дед несколько расслабился. Ефим — тот сразу был согласный, это было видно.

— Так что надо-то, ваш-бродь? И когда начать думаете?

«Веселовский сказал, что ранее двух недель, а то и больше, в лес и в горы — не пойдем. Ждет он чего-то. Известий каких-то, что ли? То есть, две недели у меня есть. Это… четыре сеанса лечения. Мало, конечно, но… Все- помощь!».

— Тянуть не будем. Сегодня и начнем. А надо? Надо место мне… Такое — либо чтобы деревья были большие, высокие, либо… либо вон — на мост с Ефимом съездим.

— Это зачем же, интересуюсь спросить? — Еремей Лукич был любознателен.

«Или все же — не доверяет?».

— Силу, что я использую, я либо с деревьев беру… И чем старее дерево — тем больше у него силы! Либо от воды, там, где струя всего сильнее.

— А от земли что же? — продолжал пытать старик.

— У земли сила… не знаю, как сказать… тяжелая, что ли. Не хочу я ей пользоваться. С души воротит!

Старик, видно, что-то знал, ибо совсем успокоено провел ладонью по усам и бороде, кивнул:

— То так и есть… Говорили так в старину — от леса живая сила, воды текучей — черт боится. А земля… мало ли что на этой земле в старину случалось? Не все же мы знаем. Вдруг и кровь какая, да и много?

Старик еще подумал:

— Ефим! Ты с их благородием к Емелькиной роще верхами сбегай. Там дубняк куда как богат. А на мост… Будете там, на мосту, стоять у всех на глазах. Зачем? Что еще может понадобиться, Юрий Александрович?

— Больную бы в баню сводить, помыть хорошенько. Только — не парить, не дай бог еще в жар кидать начнет…

Это так Плещеев предупреждал возможный после бани приступ гипертонии.

— Ну, баню мы и так бы затопили! — кивнул старик, — Да и сами попаримся, после лечения…

Дубрава была и впрямь богатая. И не маленькая! Правда, деревья все же были поменьше, чем на найденной Юрием за Машуком поляне. Плещеев почувствовал, что деревья в большинстве своем уже проснулись и сейчас набирались сил перед тем, как выкинуть листву по ветвям. Пройдясь по лесу, подпоручик довольно быстро пополнил свой «запас». Даже жалко стало, что не может запастись впрок.

«Все-таки надо думать о каких-то накопителях. Вот, к примеру, заряжу я амулет, над которым кумекаю… Из тех, что для дам! Получается, что силу я в него вливаю? Но ведь там… очень немного ее. Мне что же — всему обвешаться этими амулетами? Как шаман какой-нибудь… Не, бред это. Нужно что-то другое! Филип тогда говорил что-то про драгоценные камни, но вот до учебы — как это делать, так и не дошло. Да и помнится мне, маг сам говорил, что не мастак в этих артефактных делах. Выходит, так и придется действовать: набрал силы, слил ее в лечение. И так — по кругу!».

На обратном пути Плещеев, чтобы не молчать, спросил у Ефима:

— А почему этот дубняк Емелькиным кличут?

Ефим очнулся от своих раздумий:

— А это в самом начале, как мы сюда переехали… Только станица образовалась. Парнишка у нас был, Емелька. Пошел он сюда желудей набрать, а его горцы зарезали. Вот, так и повелось — Емелькин дубняк…

— Ефим! — решил переговорить с казаком подпоручик, — Тут одно дельце намечается… Вот, хотелось бы мне, чтобы в нем люди участвовали серьезные, да мне знакомые…

Плещеев рассказал казаку о своем предложении Веселовскому.

Ефим задумался, почесал затылок, сдвинув папаху:

— То, ваш-бродь, не дельце… То уже самое дело! И дело, я бы сказал, весьма непростое. Как вы говорите — надо проверить полосу шириной в верст десять?

Юрий, в свою очередь, задумался, прикинул:

— Да, где-то так…

— Ага… вот я и говорю — шириной верст десять, да длиной получается, как бы не в верст сорок, да? Это дело не одного дня. И ведь надо все шито-крыто проделать, так? И все это время быть за линией. То есть, нарваться можно — как бык чихнет! Тут бы… я оченно осторожно людей подбирал. Можно, конечно, клич кинуть и молодежи набежит в достатке. Им же все подвигов хочется, да удаль свою показать. А ведь там… Сгинуть можно — не за понюшку табаку! И помощи не дождешься. Нет, казачков надо набирать охочих, но — опытных. А таких… не враз соберешь!

— А ты бы пошел в охотники? — покосился Плещеев на казака.

«Все он правильно говорит! Это только в кабинете штабном кажется — что такого? Собрались, пошли, не торопясь, нашли эти схроны… бандеровские. Потом вернулись, отдохнули, да и снова — вырезать всю сволоту! А на самом деле… Все может — ой, как непросто выйти!».

Ефим отвечать не торопился, было видно — раздумывает казак, все прикидывает — что, да как.

— А и пошел бы! — наконец кивнул он, — Только… ваш-бродь, в таком разе — я сам людей подобрал бы. Кого сам знаю, в ком уверен! Сколько надо-то? С десяток?

Плещеев снова задумался:

— Ну вот посуди сам… Сколько там этих варнаков может быть? Не два-три — это точно. Но и не сильно много, иначе не больно-то затихаришься. Думаю… десяток, может, полтора — не больше.

Ефим хмыкнул:

— Вы сами говорите, что полагаете, мабуть таких лежбищ у них может быть и три, и четыре. А значит, и шаек этих — тоже не одна. В таком разе… десятка мало будет.

— Если нас будет много — наследим, увидит кто, и толку уже не будет. А ежели по-другому выйдет? Ежели не мы на них, а уже они на нас засаду сделают? Вот и попадем как кур в ощип! Если только рейдом, полусотней по разведанным местам? — Плещеев опять покачал головой, — Не… Опять не то — визгу много, шерсти — клок!

— Давайте, я, ваш-бродь, покумекаю еще. В любом случае… пару-тройку казачков подберу, с ними посоветуюсь. Только… нам же на службу скоро.

Плещеев хмыкнул: хитрит Ефим Подшивалов! Была такая «тема» у казаков постарше — неохота уже в сезон далеко уезжать от родных домов. А то ведь — загонят куда Макар телят не гонял. На службу вокруг Пятигорска все больше оставались казаки справные, домовитые. Их можно назвать еще и «блатными» — те, у кого уже есть связи у командиров, кто и назначает, где нести службу казакам. Ну и с ленцой уже казачки были — тоже не отнять!

Ефим же, в то же примерно время, что и Плещеев — ближе к весне, получил вместо звания приказного — младшего урядника. Невелика шишка, но у казаков уже весомо. Десятком уже вполне может командовать! Но ведь это значит — подвинуть кого-то из «старшаков» на блатном месте службы.

— Со станичниками-то — не разругаешься? — засмеялся подпоручик.

Ефим тоже хмыкнул:

— Ну… то дело такое: кто успел — тот и съел. А ежели вами задуманное дельце выгорит… Там и медальку какую на грудь получить можно. А это уже дело такое… Да и те же вестовые и посыльные при штабе всегда нужны. А наша «головка» что-то в последнее время много на себя брать стала — все больше на теплые места сыновья, да внуки с племянниками лезут. Чуток подвинуть — повоняют, да перестанут!

Лечение пожилой казачки далось Плещееву непросто. Проваландался почти час, и это только боль снял. Почти снял. Можно сказать — облегчение сделал…

— Ну что, ваш-бродь…, - не выдержал Ефим, когда Юрий вышел из женской половины дома, вытирая руки после умывания.

Не отвечая сразу, подпоручик кивнул на штоф с самогоном на столе:

— Ну-к… плесни! — выпив, крякнул и закусил жменей квашеной капусты, — Все же «дымку» гнать вы не умеете! Такой тараканов морить хорошо. Научить вас, что ли?

— Вот, Юрий Александрович, мамку на ноги поставите и научите. Это она у нас все это делала. А сейчас-то… больше у соседки берем. Так что там, с мамкой-то?

Подпоручик оглядел Ефима и Подшивалова-старшего:

— Запущено все… Я пока только боль снял, и то — не всю. Прежде чем лечение проводить — нужно воспаление снять.

Увидев непонимающие лица мужчин, снова пояснил:

— Позвонки… ну — тот же скот разделываете же? Вот… позвонки, видно, сместились, ближе к крестцу, на пояснице. Вот так…

Плещеев, сжав руки в кулаки, постарался продемонстрировать, как это бывает.

— Если не ошибаюсь… При этом хрящи придавливает — боли отсюда. А там… те же хрящи нарастать начинают, и все больше болят. Так можно и до паралича допрыгаться!