Корнет (СИ) - "taramans"

«Как же все-таки их «торкают» такие песни. Обалдеть! Вон как дамы «разомлели»!».

— Шельмец! Шельмец и пройда! — пришлепнула ручкой по подлокотнику старая графиня, промачивая платочком в другой руке глаза, — Нельзя же так с дамами!

Плещеев улыбнулся и продолжил:

И с удовольствием заметил, как Софья внезапно прикрыла рукою родинку на верхней губе, когда:

«Ага! А Катюша-то покосилась с досадой на подругу! Хе-хей! Вот так-то!».

Ну и добил дам Плещеев:

Старая графиня сама вызвалась проводить подпоручика до дверей, шепнув на пороге:

— Я сама грешница старая и все понимаю. Но ты уж моим девкам голову совсем не заглуми! Одно дело побаловаться всласть… Это я понимаю, дело молодое! Другое дело… если они всерьез голову потеряют. Негоже так-то! И ежели что… С Катериной — осторожно! Все же ж таки она женщина замужняя. Так что… чтобы — шито-крыто!

Потом, сменив голос, нацепив серьезную мину, закончила:

— Так что, голубчик, договорились! Значит, в среду, к обеду ждем вас!

Закончив тренировку, Плещеев скинул с головы кожаный самодельный шлем с проволочной редкой маской, и отер пот с лица:

— Никита! А что, Ефим-то — дома ли?

Казак, тоже переводивший дыхание, не враз ответил:

— Да дома пока… Но скоро — на службу. Весна на пороге, а значит, и абреки проснутся. Опять разъезды, патрули… А то и какое дело сурьезное подоспеет.

— Ты вот что ему скажи… Завтра приеду, разговор есть. Пусть уж подождет к обеду. Дед-то как?

— Да что дед? Нормально дед. Ходит по базу, да покрикивает на всех, подгоняет. Сеять скоро надо, вот… Работы невпроворот будет. А ведь ее всю нужно до службы сробить!

— Так, ты — передавай! К обеду, значит, завтра…

Надумал Плещеев отдать должок Подшиваловым, попробовав поставить на ноги мать Ефима, старую Марию. Или — «Марею», как называл ее дед, Еремей Лукич.

«Хотя — какая же она старая? Ей лет-то… около пятидесяти. Может — чуть больше. В реальности у нас — пятидесятилетние дамы… некоторые! Еще и молодых женщин за пояс заткнут — и по внешности, и по активности. Ту же Кристину Владимировну возьми, заместителя шефа — ого, какая дама! Если сзади посмотреть, так больше тридцати не дашь, все при ней. Да и спереди… Как говорится — таких на помойку еще не выкидывают! А здесь… вырабатываются люди очень быстро. Если кто из высокородных — у тех получше, но из простых… М-да… Ей чуть за пятьдесят, а выглядит — на семьдесят, а то и хуже. Это если вообще — доживают!

А ты вот порхаешь, порхаешь — как мотылек! А где чувство социальной справедливости? Где совесть и разум? Ага… А что мне — революцию на восемьдесят лет раньше начинать? Глупо… Революция, как тот прыщ, должна созреть. Условия там разные, движущие силы, верхи не могут — низы не хотят. Что там еще было?

Так что, попала лапа в колесо, пищи, но беги! Вот помогу матери Ефима — хоть такой вклад в справедливость. Маленький? Ну, да — невеликий. Но… хреновый с меня прогрессор, прямо скажем!».

Юрий обмылся снова под умывальником. Опять полностью раздевшись, гипотетически развращая купчиху. Хохотнул про себя, покосившись на окна второго этажа хозяйского дома. Обтираясь полотенцем, поданным Некрасом, вернулся к своим мыслям:

«Ну что… порефлексировал? Ну так — живем дальше!».

Глава 24

— Ну так что ж, казаки? Какое будет ваше решение? — Плещеев сидел за столом в доме Подшиваловых.

В торце стола, как и положено — под иконостасом, сидел глава семьи, дед Еремей Лукич. Ефим расположился напротив подпоручика. Лица у казаков были задумчивые.

Ну еще бы! Только что Юрий предложил им полечить Марию, мать Ефима и сноху, стал-быть, дедову. Предложил не просто так, он прошелся своим умением по Ефиму…

Ну, тому много времени уделять не понадобилось — молод еще казак, не успел обрасти болячками. Ранения — были, старые уже. Прошлой-то осенью Ефим не ранения получил, а так — больше порезы, которые и зажили уж давно. Но пара отметин все-таки, на теле имелась. Вот одной из них, как потом сказал казак — «свербит и свербит, ноет и ноет!», и уделил внимание Плещеев. Видна она была его уже «набитым» зрением. Снял боль, лечить серьезнее времени не было!

Потом подошел к старику.

«Так… Поясница, колени, кисти рук. Работаем!».

Такого ошеломления, как в доме графини Воронцовой, здесь не случилось. Заявление подпоручика о своем умении фурора не произвело — казаки были знакомы с легендами о «характерниках», которым было ведомо многое. Недоверие поначалу к словам гусара — да, было. Больше у деда: «Ну откуда у барина, пусть и начинающего воина, такое вдруг возьмется? Он же не казак!». Но… Сейчас оба были задумчивы.

— И как жа ета? Откуда сила сия? — уставился выцветшими глазами на Плещеева старый казак.

Юрий хмыкнул:

— А я знаю? Думаю… от бабки, грузинки той. Я рассказывал, помните? Поговаривали, что скотину она хорошо лечила, детишек иногда.

— Не…, - помотал головой дед, — Не можна так… Бабы — те чаще ведьмы. Я слышал, у грузинцев тоже бывают. А ты — молодой. Мусчина. Не могли ее силы к тебе передаться. Не то это…

— Тогда… Не знаю. Я-то думал — от нее! — развел руками подпоручик.

— М-да… Ну, то дело — десятое! Подумаю еще… Мож со стариками погутарю.

— Только про меня не надо…

— То — само собой. Об этом на майдане не кричат! Ладно… Что делать-то будем, Ефим? Позволим ваш-бродию мамку твою лечить?

Плещеев несколько удивился: тут такое предлагают, а они еще раздумывают.

— А ты, гусар, на меня так не удивляйся! — как, прочитав мысли, повернулся к нему дед, — Тут дело такое… А ну как сила твоя — от лукавого?

«Вот-те на-те, хрен в томате! Вот уж не подумал бы, что они… такие суеверные!».

Плещеев демонстративно встал, развернулся к иконам и не торопясь перекрестился.

— Отче наш, иже еси…

Начал он негромко читать молитву. Казаки тоже резво поднялись, развернулись в красный угол и забормотали вслед за ним.

«Все же правильно меня Веселовский в тот раз отымел. Как кота помойного чихвостил! А все отчего? А приперся в штаб батюшка… не знаю, как он правильно называется, но — самый главный по Пятигорску, и ну жаловаться на господ офицеров, что манкируют посещениями церкви. На штабных! Те офицеры, что в частях, они вместе с солдатами на молебен выходят. А вот штабные… Ну и в том числе прозвучала фамилия некоего Плещеева. Дескать, за полтора года лишь трижды в церкви был! Ох и огребся я — по полной! Никакие «отмазки» не прокатили! И командировки мои по первому году — постоянные и последние полгода… Пытался сослаться на ранение, да на лечение. В Тифлис опять же ездил! Но нет… отодрали со всем прилежанием! «В бани, господин подпоручик, захаживаете? К мадам Жози с приятелями своими заглядываете? То есть — время находите? А в церковь? Ну, идите-ка сюда…». Двухведерная клизма со скипидаром! Сказал бы, что с патефонными иголками, — так ведь нет еще патефона. Все легче обошлось. С перепугу аж несколько молитв выучил! Вот — пригодились!».