Корнет (СИ) - "taramans"

— Но я полагаю, что лечение возможно. Сколько оно продлится — даже гадать не берусь. Я же уже сказал — я только учусь… Могу предложить: если я буду лечить Евпраксию Зиновьевну, то в тот же день, вторым сеансом, так скажем, я могу лечить и вас.

Было видно, что Софья удовлетворена его ответом и даже оживилась, повеселела.

— Ну а ты, милочка, что же сидишь? — обратилась графиня к Екатерине, молча слушавшей все разговоры, — Ты же жаловалась, что ногу ударила о кровать. Пусть гусар полечит тебя.

«А графиня-то — явно наслаждается моментом. Сначала одной даме плечико помял, теперь второй нужно ножку погладить. Вот же старая юмористка! А Катенька… х-м-м… чуть растеряна!».

— Юрий Александрович! А вы… можете вот так ногу полечить — прямо через платье? — немного смущенно спросила женщина.

— Через платье? Х-м-м…

Плещеев явно видел, что бабка, прикрывшись чашкой с чаем, чуть подмигнула ему, усмехнувшись краешком губ.

— Не уверен… — покачал подпоручик головой.

— Но… Вы же лечили и тетушку, и Софью прямо через ткань одежды! — усомнилась Екатерина Васильевна.

— Да, это так. Но ведь вы и сами видели, что Евпраксию Зиновьевну я лечил со спины, где платье плотно облегает тело. А Софью Павловну… я прижимал буфы рукава к руке. А у вас же… Чулки на ножке, и юбки еще, да все это плотно к коже никак не прилегает. Что же мне лечить — ткань, что ли? Так ведь то — материя неодушевленная, а сие мне недоступно.

Екатерина поджала губки, чуть нахмурившись. А графиня засмеялась:

— Ты, моя дорогая, хочешь отведать яйца, не разбив скорлупы!

— Ну же, Екатерина Васильевна, решайтесь! — мягко сказал подпоручик, — В конце концов… вы же не смущаетесь обычного доктора? А тот и осмотр проводит и руками… х-м-м…

— Но вы же не доктор! — возмутилась красавица, — То есть… я хотела сказать, что доктора все больше пожилые люди, а вы…

— Ну ведь досаждает же боль, не так ли? И синяк на ножке наверняка некрасивый, так? — увещевал Катю Плещеев, краем глаза видя, как Софья с интересом наблюдает то за ними, то за графиней, которая, сидя практически за спиной племянницы, все пытается спрятать улыбку.

— То есть… вы хотите сказать… что мне нужно раздеться? Здесь? — фыркнула Екатерина.

— Я мог бы предложить и вашу спальню, но боюсь, что это может быть превратно воспринято слугами! — развел руками Юрий, — К тому же… мне нет необходимости при лечении смотреть глазами. Довольно будет и одних рук…

Бабка, не сдержавшись, скрытно показала ему большой палец. Что, впрочем, не осталось не замеченным Софьей, которая тоже уже начала улыбаться, наблюдая за происходящим.

— То есть… я приподниму подол, а вы…, - решаясь, спросила скромница.

«Твою-то мать! У женщины двое детей, а ведет себя как гимназистка седьмого класса!».

— А я очень скромно, практически не касаясь, поглажу вашу прекрасную ножку. И боль пройдет! — кивнул Юрий.

Несколько растерянно Екатерина обернулась, ища поддержки у подруги и тетушки. Благо, что и та и другая успели стереть улыбки с лиц и усиленно закивали, подтверждая согласие.

— Ну что же… Софья! Прикрой двери и постой там, чтобы никто не вошел! — решилась-таки «монашка».

Пришлось чуть переставить стул — не под стол же лезть подпоручику?

Затаив улыбку, Плещеев смотрел, как Екатерина двумя руками приподняла подол платья:

— Довольно?

Подпоручик опустился на одно колено и аккуратно завел руки под ткань, охватив ножку кистями и проведя до колена.

«А неплохая ножка, надо сказать!».

Кинув взгляд на остальных, скрывая улыбку и наклонив голову, Юрий шепотом спросил:

— Это же шелк, я не ошибаюсь?

— Что? — удивившись, также шепотом переспросила Катенька, вынужденно наклонившись к нему.

— Я спросил… чулки — шелковые?

— Да…

«И, практически — глаза в глаза! И шепот такой… будоражащий. Нет, все-таки правы и Гордеев, и прочие офицеры — она очень красива. Прямо вот — ух!».

Саму область боли он определил давно и мог бы… Но — продолжал поводить руками от стройной голени и до…

— Подпоручик! — зашептала возмущенно Катя, — А это обязательно… так высоко… к-х-м-м…

— Красавица вы наша, Екатерина Васильевна! Но ведь кровоподтек-то… он же расплылся не только в месте удара, но и далее… И ниже, и выше… Я хочу, чтобы ваша ножка была здорова и без этих некрасивых пятен.

И все это шепотом… шепотом.

— Но ведь… не так высоко! — сердито уставилась своими карими глазами у его наглые разноцветные.

«Да где же — высоко! Чуть выше середины бедра. А ведь и бедра у нее — хороши! А вот интересно — как по-разному женщины носят чулки. Есть способ такой — девочка-припевочка, когда чулки натянуты едва ли выше колена. Имеется у них на вооружении и другой способ, более классический, я бы сказал — чулки натянуты до середины бедра: стандарт, функционально. Но есть и еще один — если чулки натянуты до упора, выше необходимого. Это тоже надо сказать… пикантно! Здесь же — классика. Но ведь до верха чулка я не дошел, подвязки не затронул!».

— Спасибо, Юрий Александрович! Полагаю, что — достаточно!

— Вы будете спорить с доктором? — удивился он.

«Хотелось бы все же почувствовать — какая у нее кожа? А так… голый, холодный… ну пусть будет — теплый, но — всего лишь шелк! А вот что-то с гинекологией у нее тоже… не в порядке. Но это… приручать будем помаленьку?».

Когда они вернулись к столу, графиня с усмешкой попеняла Плещееву:

— А говоришь — доктор! Что же в таком случае у тебя глаза блестят, как у кота, который миску сметаны узрел?

Екатерины была явно смущена и краснела щечками, хотя и была вынуждена признать, что — да, боль пропала полностью!

Дамы повеселели. Графиня, подмигнув Плещееву, предложила:

— А не выпить ли нам, Юрий Александрович, по маленькой? Да выкурить по трубочке?

«Ну вот… стоило чуть получше себя почувствовать — и снова-здорово!».

— Графиня! Если по тридцать граммов коньячка — то я только за! А вот больше — я вам не советую! И о трубке — лучше забыть.

— Это почему же еще? — нахмурилась хозяйка дома.

— Видите ли, Евпраксия Зиновьевна… Как могут подтвердить все доктора — все есть яд, и все есть — лекарство. Тридцать, пусть будет — пятьдесят граммов коньяка… или хорошей водки — это даже не спиртное, это — лекарство. Улучшается работа желудка, чистятся кровеносные сосуды, лучше работает сердце. Можно заменить на сто пятьдесят граммов красного сухого вина — при желании. Все, что больше… ничего хорошего здоровью не сулит. И уж тем более — курение табака.

— Ну вот уж не соглашусь! — пошла в атаку вредная бабка, — Все доктора говорят, что курение улучает работу наших легких. Да и сами вы, голубчик, курите!

— Отвечу по порядку, — заулыбался Юрий, — Первое: доктора ошибаются! Вспомните — еще недавно сурьму, свинец и ртуть почитали как лекарство. Однако на самом деле это — яды! Именно так они действуют на организм. Доктора вовсю применяют кровопускание…

— Что — и это вредно? — чуть не в голос удивились дамы.

— По крайней мере — ничего полезного в том нет. А если уж обычную простуду или… какой-нибудь прострел лечить кровопусканием — то и прямо вредно. И не поможет ничем этим недугам, и давление внутри организма резко падает. Второй вопрос: да, я курю… но я пока еще молод, а, значит, организм мой здоров. К тому же я несколько глуп, потому не могу противиться желаниям.

— А надо ли им противиться? — снова провокационно хмыкнула бабка.

Подпоручик засмеялся, покосился на молодых дам и отсалютовал графине рюмкой с коньяком.

Потом дамы потребовали от него песен.

— Юрий Александрович! Признаюсь, голос у вашего друга, Максима — очень хорош. Но мне больше импонирует именно ваша манера исполнения. Так что… Спойте! — не то попросила, не то потребовала хозяйка.

— Не смею противиться просьбам прекрасных дам! — настроение у Плещеева было на высоте.

«М-да… и Софочку за плечико пожамкал, и Катю по ножке погладил! Жизнь удалась! Ха-ха-ха!».