Эпоха героев (ЛП) - Нира Страусс

Веледа ушла наверх с Эпохой Богинь, куда меньше заинтересованная в выпивке, чем в том, чтобы скорее начать разгадывать тайны её страниц. Для нас же это могло подождать до утра. Эта ночь была нашей.

Спустя пару часов сильная рука обвилась вокруг моей талии и усадила меня на колени дракона, с румянцем на щеках и блеском в глазах. И дело было не в его драконе.

— Привет, красавчик, — прошептала я.

Он широко улыбнулся. От него веяло теплом, виски и огнём, и этой ночью он выдержал ещё одно испытание во всей этой истории. Ронан выводил на волынке неприличную песенку; Гвен и Каэли были его восторженными зрительницами.

— Привет.

Он втянул меня в глубокий, жадный поцелуй, от которого я очень скоро заёрзала на его коленях. Я застонала, не отрывая губ от его губ, и вцепилась пальцами в его волосы вокруг рогов. Почувствовала, как он напрягся подо мной, и заметила, как его свободная рука скользнула вверх по моим рёбрам к груди. Платье, всё ещё на мне, оставляло её почти открытой, и требовалось лишь несколько ловких пальцев, чтобы коснуться моей кожи.

И я этого хотела.

О, как хотела.

Мэддокс отстранился, и я недовольно зарычала. Он рассмеялся.

— Моя нетерпеливая sha’ha… — Его пальцы нашли изгиб под моей грудью, и вдруг стали такими горячими и тяжёлыми, что это было почти невыносимо. — Ты моя. Ты знаешь это?

— Ммм.

Я поцеловала уголок его губ и слегка прикусила зубами мочку уха. Его эрекция дёрнулась у меня под ягодицами.

Алкоголь туманил голову, я упивалась этой короткой передышкой счастья, но всё ещё была достаточно в здравом уме, чтобы поддеть его:

— Не требуй от меня больше, чем готов дать сам, дракон.

Его большой палец поднялся выше, очерчивая круг.

— Я твой. Всегда был твоим. Наид нак спит в нас с рождения. Так что с той самой минуты, как смелая женщина родила меня на Огненных островах, до того момента, когда я вошёл в ту пекарню, я уже был твоим.

Я вглядывалась в его лицо. Я не заслуживала этого. Столько преданности. Столько уверенности в нас.

— Я твоя, Мэддокс. Я…

Хотела сказать тысячу разных вещей. Рассказать о чувствах, которые для меня всегда были загадками и головоломками, которые я никогда не пыталась разгадать. Я знала, что чувствую рядом с ним, но выразить это словами было трудно, и виски тут был ни при чём.

В конце зала Ронан распевал о весёлой девице, которая любила скакать (и явно не на лошади).

— Мы справимся, — хрипло сказал Мэддокс. — Со всем. И когда больше не будет угроз над нашими головами, станет легче.

Я почесала основание его рогов и увидела, как янтарь вплетается в золото.

— Ты правда веришь? Что всё разрешится?

— Пвил сказал мне кое-что, когда мы прощались в Долине. Что они знали: им никогда не придётся прощаться со мной после того, как Ширр благословил меня, потому что судьба готовила для меня нечто большее. И этим «нечто» оказалась ты.

Я отчаянно хотела ему верить. И в глубине души — верила. Та Аланна, что рассказывала Каэли легенды и истории, чтобы подарить искру надежды в её глазах, верила. Та Аланна, что замирала от восторга, находя запрещённые книги и открывая новые чары, тоже верила.

— Сколько было шансов, что мы встретимся, ты и я? — прошептала я. — Я знаю, что это судьба. Знаю, что Ширр связал нас сквозь века и века непостижимой магии. И это должно значить что-то хорошее.

Он утробно зарычал от одобрения и снова поцеловал меня — открыто, глубоко, с избытком чувств. Его пальцы больше не блуждали, и мне было всё равно.

Вдруг меня рывком сорвали с его колен.

— Никаких нежностей здесь! — гаркнула Гвен.

Ни за что бы не подумала, что именно Гвен окажется той, кто окатит меня и Мэддокса ушатом холодной воды, но так и вышло. Она сунула мне ещё один стакан виски, подтолкнула к Каэли, и моя сестра увлекла меня в какой-то безумный танец, где наши ноги едва касались пола. Я смеялась, пока живот не заболел, когда эта блондиночка уговорила Морриган присоединиться, а позже — когда Ойсин застучал копытцами по земле, словно настоящий плясун с реймсских театров.

Орна надрывалась с каминной полки, подпевая Ронану, а Хоп тщетно пытался накормить нас хоть чем-нибудь среди этого моря алкоголя, чтобы мы не свалились совсем. Безуспешно, и это приводило брауни в ярость.

Всё кружилось вокруг, когда Каэли отпустила меня и ушла в уборную. Я оглянулась — и сразу ощутила пустоту от отсутствия чёрно-золотых волос Сейдж. Опять она от нас ускользает? Нет, только не снова.

Пол качался, как палуба корабля, когда я нашла её снаружи, под вязом. Она увидела, как я приближаюсь, и я удивилась, почему не сбежала. Я рухнула рядом, раскалённая, с сердцем, колотившимся в груди.

Прислонилась к стволу.

— Спросила бы, не радуешься ли ты тому, чего мы добились, но ты ведь никогда не радуешься. — Я оглядела её профиль. Надменный, неподвижный, прекрасный. — Так радуешься?

— Ты же сама только что сказала, что я никогда не радуюсь.

— Ну, может, я ошибаюсь. Люди вообще ошибаются. А ты?

Я знала, что слова у меня путаются, что я веду себя по-детски, но выпивка странным образом избавляла от стыда и тормозов.

— Ты невыносима, — выплюнула она.

— Ага.

Мы молчали довольно долго. Отсюда, несмотря на нашу личную какофонию, слышалось кваканье лягушек и стрекотание стрекоз в болотах неподалёку, даже шум волн Ваха, бьющихся о берег. Если бы не вонь тухлых яиц — было бы чудесно.

И тут Сейдж заговорила.

— Когда я была маленькой, я мечтала только об одном — сбежать из Анисы, из Вармаэта, от герцогов. Я воображала мир, в котором мой отец не был сожран и вылеплен ненавистью, где, может быть, моя мать всё ещё жива, а братья были бы просто большой обузой. Но такого мира никогда не существовало, и… Мне всегда было трудно это принять. До сих пор трудно. И хотя Гиберния враждебна и жестока, и я видела ужасные вещи, я всё ещё верю, что мы можем её изменить. Что это наш долг — попытаться.

Я кивнула, и на миг мне показалось, что у меня четыре ноги вместо двух.

— Согласна.

— Да? — Она перебирала травинки, прилипшие к сапогам. — Хочу, чтобы ты знала: я не поддерживаю то, что сделал мой отец в Анисе. Богини знают, как я ненавидела герцогов, и многие из анийской знати превращали мою жизнь в ад, пока я служила в их особняке, но…

— Сейдж, я знаю. — Я коснулась её руки, стараясь ничего не втянуть. — Тебе не нужно оправдываться. И да, я помню, что ты сказала в день нашей первой встречи, знаешь? Что мы так яростно сражаемся только тогда, когда есть что защищать. Ты всегда была на стороне Гибернии. Я в этом не сомневаюсь.

Она тяжело выдохнула. Её тело чуть осело, хотя горечь всё ещё клубилась вокруг.

— Вот как. — Пауза. — Как ты думаешь, что будет, когда Теутус придёт?

— Твой отец задал мне тот же вопрос. Что, мол, он снова влюбится, остепенится и на этот раз не прикончит собственных детей?

Она сухо усмехнулась.

— Это всё равно что ждать, что Мьюрдрис изменит направление.

Я уткнулась подбородком в колени. Ночь у моря была куда прохладнее, чем в чёртовой пустыне, и моё пылающее тело это приветствовало.

— Не знаю. Вот в чём беда. Даже если мы и родня, я его не знаю. И знать не хочу. Он придёт за мной — и мне придётся надеяться, что Орна и я будем достаточны.

— Ты не будешь сражаться одна, — сказала Сейдж, глядя в пустоту. — Вся Герман… — поправилась, — вся Германдия… — и тут же скривилась. — Вся ГерманДия … —

(❗️ Остановлюсь — здесь, очевидно, ошибка в оригинале или рассинхрон. Продолжим точно по испанскому: Toda la Hermandad estaría contigo…)

— Вся ГерманДия … —

— …будет рядом, — закончила она. — Все сидхи и люди, которые не хотят второй войны. Брауни из Спорайна и лепреконы из Робабо. Твоя сестра. Множество, множество жизней на твоей стороне.

Холодный, разъедающий камень осел у меня в животе от этой картины.

— Я бы сделала это в одиночку, если бы могла.