Измена. Фатальная встреча выпускников - Гуляева Евдокия

Пока они перебрасываются любезностями, я не отрываю глаз от уровня горизонта. Его угол находится на уровне моих глаз (на той высоте, с которой глаза смотрят на объект), а потому, как нарочно получается, что я неотрывно смотрю прямо на пах Глеба Воронцова.

Должна заметить, что брюки на нём сидят идеально.

Когда сбоку слышу несколько приглушённых, несдержанных “хм” и “кхм” от мужа, то смущённо краснею и откашливаюсь.

Чисто инстинктивно поднимаю голову и тут же натыкаюсь на фирменный воронцовский прищур и взгляд – острый, пробирающий до самых косточек.

Делаю вид, что смотрела на кого угодно и куда угодно, только не на него.

Выдерживаю непростой зрительный контакт. Глаза в глаза.

Ощущения противоречивые: будто воспоминания проходят по коже и даже под ней, током; острые, мурашечные. Это электричество напоминает мне, как я боялась Воронцова в школе. А сейчас? Трудно сказать.

– Лиз… Лиза! Лиз ты ещё с нами?

Наверное, только с третьего раза слышу, как ко мне обращается мама.

– Да… Да, конечно, – отвечаю слишком поспешно и, наконец, переключаю своё внимание на других присутствующих. Вместо того, чтобы снова прочистить голос лёгким покашливанием, делаю пару глотков воды с лимоном – сухость в горле пропадает.

– Вы виделись вчера на встрече выпускников? Ты не рассказывала.

– Времени не было, мам, – произношу я. В этот момент мою руку накрывает ладонь мужа. Непроизвольно вздрагиваю. Он лишь слегка сжимает мою кисть, но мне неприятно, потому что за фасадом этого трогательного жеста скрывается предупреждающая подоплёка невидимого давления.

Выдернуть? Неуместно. Особенно при посторонних. Да и при своих не стоит.

Игнорирую и продолжаю:

– Ничего особенного, – пожимаю плечами. А потом весело усмехаюсь: – Люся Морозова в активных поисках. Она считает, что мужа надо менять каждые пять лет. На нового. Согласно её любопытной теории, за пять лет мужчина приходит в полнейшую негодность. От хорошей жизни у него атрофируются все социально бытовые навыки, он отъедается и наглеет, а это – нервотрепка и вообще, конкретное неудобство, что пагубно влияет на здоровый женский организм.

Не могу скрыть улыбку, когда вижу искреннее недоумение на одинаковых лицах близнецов Соколовых. Когда-то они оба пытались оказывать знаки внимания Людмиле. Сейчас смешно думать, что, по прошествии пяти лет, она запросто могла бы поменять Олега на Игоря или наоборот.

– У Алисы Севастьяновой два сына, один из которых – вундеркинд, выпускник престижной начальной школы и победитель олимпиад.

Андрей слушает меня настолько внимательно, будто считает, что в моём ответе найдёт истинную причину удивительных событий, перевернувших вверх дном нашу с ним “счастливую” жизнь. Желчно хмыкает:

– Согласно этой бредовой теории – меня пора менять.

– Андрюша, здесь без двойного смысла, – смеётся мама. Она мягко улыбается ему – дескать, ладно уж!

Вместо ответа ей, он сдавливает мою ладонь. Сильно. Больно.

Невольно дергаюсь. Потом сразу беру себя в руки.

Мама продолжает говорить с Женькой Дорофеевым, к их беседе активно подключаются близнецы Соколовы, пока мы с Воронцовым снова смотрим друг на друга.

Немая сцена.

Я и он. Посреди переполненного ресторана, а по ощущениям – вокруг ни единой души.

На его щеке слегка дёргается мускул, или мне кажется? Будь проклята эта его холодная сдержанность, при которой малейшее проявление эмоций так потрясает. Глеб Воронцов напоминает мне прибор, фиксирующий сейсмическую активность, который мне показывали в Пекине. Когда на нём чуть заметно колебалась стрелка, это означало: за тысячу миль от нас произошло землетрясение, унёсшее около тысячи человеческих жизней.

– Светлана Алексеевна, – неожиданно начинает он. Остаётся невозмутимым, и только по его голосу с нажимающими нотками можно догадаться о его личной заинтересованности. – Вы не против, если Лиза поможет мне наладить контакты с китайцами? Мне позарез нужен специалист направления “Зарубежное регионоведение”, владеющий китайским языком и соображающий в культуре Восточной Азии.

Набираю в лёгкие побольше воздуха, и медленно выдыхаю.

– Лиза как раз свободна! – Мамино воодушевление невозможно скрыть. – Ты же не против, Лиз?

Глава 5.3

Её оптимизм лишь усиливает мою неопределённость.

Вместо ответа я пожимаю плечами, потому что в действительности не знаю, что сказать.

Пытаюсь быстро выстроить в голове логические цепочки. Мне нужно время, чтобы предварительно взвесить все “бухты” и “барахты”.

Работа – это то, что мне нужно: отличная возможность расширить круг своих знакомств, взять на себя ответственность и выйти из привычной зоны комфорта.

Однако, едва вспоминаю о мамином диагнозе, как от растерянности мгновенно сковывает всё внутри – от живота до горла. Ишемическая болезнь сердца в третьей стадии. Врачи говорят, что с этим можно жить, но их серьёзные предостережения о необходимости избегать волнений и переживаний звучат для меня, как смертельный приговор.

Я всячески стараюсь ограждать маму от тревог, тем более в тех случаях, когда она помочь не может абсолютно никак. С таким заболеванием каждый взгляд, каждое слово начинает терять свою обычную лёгкость.

Со временем ей стало трудно выполнять даже простые вещи, порой просто не хватает воздуха, а я… Я чувствую, как заботливые объятия, которые всегда дарила мне она, теперь должны быть направлены в другую сторону – пришла моя очередь заботиться о ней.

– Об этом и речи быть не может! – несдержанно вмешивается в разговор Андрей. Фыркает от распирающего его негодования, но вовремя ровно выдыхает буквально в шаге от того, чтобы показать своё истинное лицо. Тут же меняет злость на концентрированное выражение небезразличия и спокойно продолжает: – Светлана Алексеевна, нет и ещё раз нет. Ваше здоровье и благополучие важнее всего! И вообще, что за необходимость такая?!

– Всё будет хорошо, Андрюша, – мама отвечает с улыбкой, которая перегружена усилием. – Я не буду волноваться, – обещает уже мне, и в этот момент мне очень хочется верить, что это не просто слова, а искреннее намерение.

Вижу, как взгляд Глеба Воронцова становится жёстче. Впрочем, по его непроницаемому виду трудно догадаться о чём он думает, но нечто в его напряжённой сосредоточенности говорит о том, что он здесь не просто сторонний наблюдатель.

Между тем Женька Дорофеев произносит отрывисто:

– Нужна помощь? Подберём лучшую клинику, врача, составим программу лечения.

– Ни к чему, – отмахивается мама, как будто речь идёт о ерунде. – Несомненно, что эта моя проблема с сердцем вызывает обеспокоенность, но не стоит её преувеличивать, Андрюша.

Уменьшительно-ласкательное обращение к нему чрезвычайно режет мой слух. Сразу и больно.

“Куда мама смотрит?” – возмутитесь вы.

Просто она видит его только с одной стороны, а я с двух, а то и трёх сторон. И молчу об этом.

– А если конкретнее? – подключаются к разговору Соколовы. Оба одинаково сосредоточенно хмурят брови и продолжают в один голос: – Диагноз? Прогнозы?

– В общем, если подумать не глубоко, – отвечает она, – то пока всё неплохо. Если подумать глубже, то становится ясно, что не стоит думать глубже. Это чревато депрессией, пассивированием и обездвиживанием.

– Внутрисемейные дела – это дела внутрисемейные, – грубо перебивает Андрей. Его терпение на исходе.

– Разберёмся, – мрачный тон Воронцова будто ставит точку в общем разговоре. Расстегнув нижнюю пуговицу шитого на заказ пиджака от “Бриони”, заложив руки в карманы брюк, он слегка покачивается на носках своих начищенных, роскошных оксфордов, будто напряженно ищет причину ответить моему мужу гораздо более бесцеремонно.

Пульс забивает слух.

Несколько бесконечно долгих мгновений они меряются взглядами, и Андрей первым отводит глаза. Неудивительно. Да, может быть, сейчас он злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание разумно удерживает его от открытого противостояния.