Ядовитые мальчики (ЛП) - Тейлор-Лэйн К. Л.

Флинн бьет отца Поппи по лицу, кровь капает у него изо рта, брови, носа, но Флинн продолжает, ожидая, когда Беннет снова заговорит.

Я отключаюсь от шума насилия, оглядывая дом семьи Кэррингтон — ни фотографий, ни личных вещей. Ничего, что указывало бы на то, что здесь живет или когда-либо проживала семья.

— Ты еще что-нибудь хотел бы разгласить? Я уже все знаю. Я просто хотел бы услышать это из твоих уст. — говорит Беннет, уставившись в свой телефон и читая сообщение на экране.

— Он убил мою жену. — выпаливает Майкл, скрежеща окровавленными зубами, и я могу сказать, что мой брат на мгновение ошеломлен, хотя сдерживает свою реакцию, как профессионал.

Но Майкл еще не закончил:

— Я заставил его убить мою жену ради дополнительной доли денег. — он пожимает плечами, как будто это ничего не значит. — Ее родители оставили ей миллионы, и я, черт возьми, хотел их. Она всегда жертвовала их на благотворительность и всякую чушь, растрачивала впустую. Она стояла на пути моего бизнеса. Поэтому я предложил ему партнерство и небольшую долю ее денег.

Беннетт стоит, стиснув челюсти, пристально глядя на меня.

И это я спрашиваю, думая о Поппи, о том, как она дрожит, когда кто-нибудь упоминает ее отца:

— Зачем ты отправил Поппи к нему? Зачем отдал ее Крису? Что было в этом для тебя?

Майкл смотрит на меня, оскалив разбитую верхнюю губу, но закатывает свои гребаные глаза и говорит:

— Она не более чем обуза, мягкая, как ее мать. Она мне ни к чему, а мальчик Мэтьюз хотел поиграть с ней, после этого он получил бы ее наследство, когда они поженятся. — он пожимает плечами. — Он мог убить ее, продать, делать все, что ему заблагорассудится.

Он снова пожимает плечами, сплевывает кровь на пол и откидывается на спинку стула.

— Я получил пятьдесят пять процентов наследства авансом, вот насколько отчаянно он нуждался в ней, брал кредиты дороже своей жизни. Так почему бы не позволить ему заполучить ее?

Как будто комната кружится, он так легко отказывается от собственной плоти и крови, и все ради дополнительных денег, которые ему не нужны.

Я не могу удержаться от смеха:

— Это самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышал.

— Мне плевать, что вы, головорезы, думаете. — огрызается он в ответ. — Я бы отдал эту сучку бесплатно. Это избавило бы меня от кучи хлопот, но этот парень не умеет торговаться, чтобы спасти свою жизнь. Жалкий маленький засранец.

— Ты знаешь, что твоя пятилетняя дочь в это время была дома? — спокойно спрашивает Флинн, его голубые глаза теперь остры, как ножи.

Я не могу не думать о крошечной Поппи, запертом в одном из шкафчиков за его спиной. Отсюда виден холл, где мы все собрались в столовой. Должно быть, она могла слышать все, что случилось с ее мамой.

Он хмыкает, но это звучит раздраженно, как будто ему все равно, что пытаться объяснить, просто это то, что есть.

Этот человек — чистое зло. То, как он развратил стольких людей, организовав убийство собственной жены. Продал свою единственную дочь. И все это во имя денег.

Но мы не полиция.

Нашему отцу осталось отсидеть всего несколько лет.

Наша мама стала счастливее.

Мне лучше.

Беннетт спас нас.

Мы пришли сюда только ради нашей девочки.

Значит, мы тоже можем спасти ее.

— Я хочу, чтобы вы подписали этот документ. — говорит Рекс во главе стола, скользя по небольшой стопке хрустящих белых бумаг. На носу у него очки в толстой черной оправе, из страниц торчат маленькие зеленые наклейки. — Подпишите у каждого маркера.

— Что это? — спрашивает Майкл, уже берясь за ручку.

— Помимо всего прочего, это право опеки. Каждый документ уже подписан судьей и несколькими врачами. — Флинн улыбается, когда Рекс объясняет. — Это отменяет ваши полномочия заместителя. Вы отдаете Поппи на попечение Беннетта. Она будет его подопечной, он берет на себя полную юридическую и медицинскую ответственность за нее.

Единственное, в чем он не имеет права голоса, — это ее денежные активы, которые она унаследует от своей матери в двадцать один год. Он не хочет брать власть над какой-либо ее частью, но если мы хотим забрать ее из этой гребаной больницы, нам нужно что-то решительное.

— И ты думаешь, я просто подпишу это? — Майкл усмехается, его темные волосы растрепаны.

— Я знаю, что вы собираетесь это сделать, Майкл. — смеется мой брат. — Потому что, если вы этого не сделаете, я разрушу всю вашу гребаную жизнь точно так же, как вы разрушили мою.

— Да? А как же Мэтьюз? — он смеется, словно бросая вызов.

Беннетт откидывается на спинку стула, раскачиваясь на задних ножках, и скрип дерева громко разносится по комнате.

— Во-первых, Мэтьюз — это ваша гребаная проблема, а не моя. Я уверен, вы найдеие какой-нибудь беспощадный способ справиться с ним. А во-вторых, у меня есть видеодоказательства всех ваших маленьких свиданий с некоторыми очень влиятельными людьми, Майкл. Я знаю, многие не думают, что Картель имеет какое-либо присутствие здесь, в старой доброй Англии, но ты и я. — Беннетт приподнимает темную бровь. — Мы знаем по-другому, не так ли, Майкл?

Майкл сглатывает, с вызовом глядя на моего брата, на висках у него выступают капельки пота, а затем он берет первую страницу и расписывается первым зеленым маркером.

Я все время задерживаю дыхание, наблюдая, как по спине струится пот, когда Рекс выводит пальцем каждую строчку, а Майкл подписывает рядом с пальцем.

У меня кружится голова, когда все заканчивается. Сердце бешено колотится в груди, когда Беннетт кладет мобильник на деревянную поверхность стола. Рекс забирает документы, передает их через плечо Флинну, чтобы тот просмотрел еще раз, поправляя очки на своих пепельно-каштановых волосах. Мы не можем позволить себе никаких мелких промахов.

Майкл смотрит на телефон, экран набора номера поднят, его губы хмурятся.

— Для чего это? — усмехается он.

Руки Кинга болезненно сильно сжимаются у него на плечах.

— Ты позвонишь в Брайармур и скажешь этому доктору Сорену, что он вот-вот потеряет своего любимого пациента.

Глава 49

ПОППИ

Пальцы сжимают мои плечи, хотя я и не сопротивляюсь. Всего за несколько часов, что я здесь, на моей светлой коже уже образовались синяки от отпечатков пальцев. Мои босые пальцы ног цепляются за цементный раствор между плитками, когда они тащат меня по коридору. Дождь хлещет по крыше с такой силой, что я чувствую его вибрацию до костей.

Во рту пересыхает, я пытаюсь сглотнуть. Порошкообразная сухость на кончике языка, застрявшая в горле, как густой песок, почти душит меня. Это первое, что они сделали со мной. Накормили меня пригоршней таблеток, от которых у меня начнутся галлюцинации или рвота, а возможно, и то и другое вместе, в кратчайшие сроки.

Подкашивающаяся, я безвольно повисаю между двумя носильщиками, их большие руки липкие и холодные. От этого дрожь пробегает по моему обнаженному позвоночнику, медицинский халат толщиной с бумагу, завязанный на спине, открывает мне мир на место, в которое я никогда больше не хотела возвращаться.

Я могу сказать, что доктор Сорен самодоволен, хотя вижу только его затылок, когда мы следуем за ним по бесконечным ярко-белым коридорам. Он насвистывает, эхо от него подобно раскатам грома разносится по длинному, широкому пространству. В сочетании с шумом дождя наверху кажется, что бесконечная тьма наконец-то сгущается. Что-то, чего я не смогу изменить.

Что, если я никогда отсюда не выберусь?

Рыдание застревает у меня сквозь зубы, и все внутри меня уже настолько иссякло, что я не думаю, что смогла бы заплакать, даже если бы захотела. Чего я не делаю. Я не собираюсь отдавать этим людям свои слезы. Больше нет. Я слишком много плакала из-за вещей, которые действительно важны. Люди, которые, несмотря ни на что, любят меня.

Я знаю, что это так.

Я знаю, что люблю их.

Я вспоминаю лицо Рекса в кабинете декана, его обещание.

— Мы всегда найдем тебя.