Эпоха героев (ЛП) - Нира Страусс

Двойной голос. Эхо. Я окинула взглядом площадь перед Обсерваторией. Кругом здания, террасы, балконы, драконы. Дети. Девочки и мальчики. Я доверилась своему спутнику и раскинула тьму куполом. Сделала его больше и больше, пока он не накрыл площадь и всё пространство, что я смогла отвоевать. Оттеснила всех — даже возмущённых Коуда и Сорчу.

Затем удержала купол на месте, как вторую преграду.

Когда я вновь взглянула на Мэддокса…

Я застыла, глядя и не понимая. Его одежда была изорвана в клочья. Его тело… Это уже не было телом. Кожа чернела, мышцы, кости и чешуя переплетались в жуткую мешанину. Паника вспыхнула при мысли, что какую-то тварь с островов вселилась в Мэддокса и пожирает его изнутри. Но я чувствовала его. Это был он. И боль исходила не снаружи — изнутри.

Из того месива вырвалась огромная лапа, вонзилась в землю и расколола её. Потом вторая. В воздухе взвился рев, показалась морда с ноздрями, в которые я могла бы встать в полный рост, ряд зубов — каждый величиной с колонну Обсерватории, колоссальные рога, ещё две лапы, бесконечный хвост, усеянный шипами, и с тёмными щелчками развернулись крылья, способные накрыть собой целый вулкан.

Я ничего не чувствовала и не могла пошевелиться, когда чёрный дракон — до боли знакомый — свернулся под куполом моей магии. Места здесь ему едва хватало, но он всё же сумел развернуться ко мне и приблизить опасную пасть.

Тьма визжала от восторга, словно ребёнок.

На меня смотрел золотой глаз, вытянутый, с вертикальным зрачком. И будь я не в полуобмороке, поклялась бы, что в нём мелькала насмешка.

Он втянул мой запах и окутал меня смрадом серы так, что у меня навернулись слёзы.

Теперь я знаю, как тебя лишить дара речи, sha’ha, — раздался в моей голове голос Мэддокса.

Я сглотнула.

Моргнула.

Заставила мозг работать, но могла думать лишь о том, что я уже обнимала этого дракона, успокаивала его, держала в своих руках.

— Ты… — Голос сорвался. Я попробовала снова: — Ты очень спокоен для того, кто только что разнёс площадь и пару скамеек.

Это было чертовски больно… и освобождающее. Я чувствую себя прекрасно. Аланна, я — дракон!

Я невольно фыркнула.

— Да уж, вижу. Равно как и весь Дагарт. — Моя магия удерживала их на расстоянии, но не делала слепыми. Я взглянула на сложенные крылья дракона, на шипы, рвущие тьму, напряжённые. — Думаешь, я могу убрать свою магию? Ты в порядке?

Да, — рыкнул он с воодушевлением. — Хочу лететь.

— Постарайся не разнести дотла город тех, чьей помощью нам предстоит заручиться, ладно?

Он фыркнул, окатив меня клубом дыма.

— Очень смешно.

Взмахом руки я рассеяла тёмный купол. Никто не двинулся. Даже Сорча с Коадом. Коад сидел прямо на камнях, ошеломлённый, раз за разом оглядывая невообразимую мощь Мэддокса. Его чешую. Его рога. Кончик хвоста, скрывавшийся в глубинах Сулиса.

Сорча выдохнула и посмотрела на меня:

— Вот что происходит, когда дракон соединяется с божественным родом. Он становится богом.

Мэддокс выпустил низкое мурлыканье, и земля задрожала.

Нравится, как это звучит.

Я всплеснула руками:

— Пожалуйста, не говорите ему такое. Его самомнение и без того внушительное.

— Значит, он в порядке? — Коад поднялся на ноги при поддержке Сорчи. — Он в сознании?

— Да, это всё ещё Мэддокс.

Его морда медленно приблизилась ко мне. В наших снах я уже касалась его шершавой чешуи — она была тёплой. Хотелось верить, что наяву он меня не обожжёт.

Я осторожно коснулась пальцами края его верхней губы. Жёсткая, горячая, пульсирующая поверхность.

— Ничего себе… — прошептала я.

И вдруг — пустота. Взрыв, пропахший углём, и дракон исчез. Мэддокс пошатнулся посреди площади — растерянный и совершенно нагой.

Несколько детей прыснули со смеху, а их родители поспешили прикрыть им глаза.

***

Мэддокс провёл добрую часть той ночи, упражняясь в превращении за пределами Дагарта. Он не хотел, чтобы это снова застало его врасплох — или произошло в каком-нибудь тесном помещении.

Слух о том, что настоящий дракон, подобный Ширру и его Девятерым детям, живёт здесь, быстро разнёсся. Что это именно тот, кто пришёл извне, вместе с напарницей с божественной кровью и фиолетовыми глазами.

Если в чём драконы не растеряли ничего за эти столетия, так это в почитании своего единственного короля и создателя. Я видела десятки статуй Ширра и Девятерых на острове. Их считали божествами, как и Триаду.

И многие начинали смотреть на Мэддокса именно так. Разве что не тогда, когда надрывались от смеха, наблюдая за его неудачными попытками подняться в воздух.

Я куталась в тонкое покрывало, что принёс мне Си’ро. Мы устроились на холме, поросшем яблонями, откуда наблюдали за Мэддоксом. Несколько учёных находились рядом с ним, увёртываясь от его лап и случайных всполохов пламени, сверяясь с книгами в поисках знаний, что могли бы пригодиться моему спутнику. Почва под островом дрожала от его шагов, и вулкан рядом уже не казался столь огромным.

К рассвету веки мои начали смыкаться. Мэддокс научился менять облик, сосредоточившись на единственной мысли, и возвращаться в тело дракона без посторонних стимулов.

Я наблюдала, как его колоссальные крылья взметнулись, и ветер донёс до меня запах серы, яблок и лилий.

Спи, sliseag. Когда проснёшься — я уже овладею этим новым телом.

Я опустилась на землю рядом с Сорчей, Коадом и Си’ро.

Надеюсь. Гвен и Каэли завалят тебя просьбами о полётах, когда мы вернёмся.

***

— Значит, всё это время у тебя были при себе камни? — спросила Сорча.

Я посмотрела на Мэддокса поверх своей чаши с фруктами, ожидая его ответа. Мы завтракали на террасе рядом с Обсерваторией. Все эти перемены и магия оставили моего спутника изголодавшимся, и ему уже подали четвёртую тарелку порриджа — горячей овсяной каши, очень питательной. Она успокаивала драконов и одновременно укрепляла их. По крайней мере, так утверждала Сорча.

— Если только какой-нибудь хитрый торгаш не нашёл их, то да, они в сохранности.

Я закатила глаза:

— Ронан не посмел бы у тебя украсть. Он жадный, но не дурак.

— Он стащил у меня браслет, когда я ещё был капитаном в Дикой Охоте и допрашивал его по поводу исчезновения реликвий одной графини.

— Ты просто слишком легко поддаёшься на уловки.

Взгляд Мэддокса вспыхнул:

— А ты слишком хороша в том, чтобы отвлечь.

Коад рассмеялся. На его лице проявилась ямочка, ту самую ямочку унаследовал его сын. А Сорча смотрела на нас с какой-то смесью обожания и тоски.

— Мы выбрали его камни, как только я узнала, что беременна, — рассеянно коснулась она живота. — Прежде всего, я хотела, чтобы он знал: мы любили его ещё до того, как увидели его личико. Поэтому у него три агата.

Я вздохнула. У Сорчи и Коуда было по шесть камней на каждом крыле, двенадцать всего. Они переливались и отражали солнечный свет, разбрасывая радугу повсюду.

— Я бы хотела узнать всё о камнях и их значении. Прочитаю, когда мы вернёмся. У нас есть экземпляр О народе драконов.

Коад кивнул:

— Его написал великий учёный того времени. Здесь у нас есть несколько копий.

— Библиотека… Только не напоминай. — У нас не было бы времени пройти её даже мельком: она была больше самой Обсерватории и имела шесть этажей, до отказа заставленных полками, где и вздоху негде было поместиться. — У нас есть подруга, которая бы умерла от счастья там оказаться.

Мэддокс осушил остатки каши и жестом велел подать ещё.

— В каком возрасте вживляют камни? — спросил он.

Коад наклонил голову:

— Зависит от дракона, но обычно между двенадцатью и шестнадцатью. Это называется бели маур, и процесс тяжёлый. Только некоторые мастера имеют право проводить его, хотя осложнения случаются редко. У меня это было в тринадцать.

— У меня в четырнадцать, — добавила Сорча.