Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Не знаю тебя! — гневно той бросил. — Сгинь, уродица! — рукой на ту замахнулся.

А та даже с места не двинулась. Лишь глаза прикрыла, ожидая удар по своей щеке, огнём тронутой, жёлтыми узорами уродливых шрамов украшенной. Олексич руку наместника перехватил. Оттолкнул от травницы.

— Я, — Мирослав на паперть поднялся, чтоб его слышно всем было. — Я свидетелем ей буду. Это полюбовница отца моего, Олега Любомировича, — мягким взглядом на уродицу смотрит, а всё же черты знакомые отметил.

Про себя удивляется — и как не признал её прежде, голос её нежный, речи разумные — она ему матушку любимую заменить никогда не пыталась, но всегда на помощь приходила советом. Да ведь и Зима ему как родная стала сразу, в первый же день её появления на дворе в образе травницы.

— Что у тебя есть сказывай, Евгения, — бояре теперь ту пытают.

Рассказала та всё что знает: и то, что Неждана её убить хотела, и про сговор против Позвизда, и то, что сама в крамоле недавней участвовала. А теперь ждёт суда над собой праведного— всё безропотно примет.

Тут Неждана в исступлении зашлась. Орёт, что всё это неправда. Покраснела вся, потом ойкнула. Побледнела разом, будто убелили белильниками, глаза закатила, захлебнулась чувствами, упала на земь, ряснами с колтами брякнув звонко. Как подкошенная повалилась, словно замертво. Дочь её за плечи трясёт, в чувства привести не может.

— Добро, Евгения. Суд над тобой честный будет, — думные молвят дальше. — Кто вторым заручителем будет?

— Я, Извор, суженый её прежний. Наши отцы заручились ещё с десяток лет тому назад.

— Ах ты, пёс шелудивый! Так вот что ты удумал?! Ожениться ей хочешь? Против отца пошёл?! Ладно, — прогудел склабясь, злобой на того пыхая.

— Покайся отец пока не поздно. Глядишь, судьи смилостивятся над тобою, — Извор того увещевает, к отцу своему несмело ступает.

Военег глазами блеснул яро, гласом мощным воздух сотрясает.

— Слушайте! Все вы меня слушайте! Сын мой рассудок потерял, от того что не может стать супругом Любавы Позвиздовны, ведь они теперь сводные брат с сестрой! Нашёл самозванку какую-то и решил своими нечестивыми руками ваши земли северские своими сделать! Неужели поверите ему?! А не мне! Я защищал вас столько лет! Кровь проливал! Живота своего не жалел! Кому верите вы? Самозванке безродной? Обиженному сыну моему? — о горе мне! И этой уродице? Верно и она в обиде — кто знает от чего она от Олега бежала, когда летом тот её с дружинами по Курщине искал?

— Нет, отец! — Извор противится. — Венчаться я с ней не буду. Всеволод Ярославович ей иного в супруги прочит — в грамоте нет моего имени.

— Тогда от чего против меня прёшь? Бестолочь… — к нему приступил, за ворот схватил. — Да и откуда знать тебе её? Ты с ней и не виделся! — его отец нашёл зацепку, чтоб свидетельства того не были действительны.

— Верно, что не виделся явно, — не стал Извор против совести идти. — Мимолётно лишь раз с ней встретился. Лица не запомнил, да и за столько лет всё, что видел истёрлось. Только сердцем чую, что она это. Разговор её, смех и повадки.

Думные вздохнули невесело, головами покрутили угрюмо — не годится, мол, сие свидетельство — сам ещё юнцом был незрелым.

Военег улыбкой кривой свой рот перекосил. Хоть венчание не состоится уже, но и Сорока с позором уйти должна. У наместника есть ещё возможность всё исправить — Евгению в клевете осудить, да и Сороке теперь за самозванство казнь полагается.

Бояре думные расходиться стали. Олексич взглядом у братьев ответ ищет — что дальше-то ему делать? А те сами не ведают. Остаётся у них один путь — бежать.

Треньк… треньк… Затренькали бубенцы над головами. То ведун за спинами бояр себе путь пробивает. Расступились перед тем. Идёт, посохом по земле бьёт. За собой подолом замшелой безрукавки пыль собирает.

— Не хватало здесь ещё бесовщины всякой! Удумали скоморошьи глумы здесь устраивать? Хватит! — Военег отвернулся от ведуна, прочь уйти хочет.

— Назовись? — бояре его выспрашивают, сами ища хоть кого-нибудь, уповая на справедливость, обретя зыбкую надежду лишить полянина над северским градом власти. — Кто свидетель твой?

— Не узнал меня? — Креслав, тем не отвечая, с Военегом речь вести начал. — Лето десятое миновало после нашей с тобой последней встречи, да и до этого мы с тобой знакомы были.

— Не ведаю кто ты! — Военег грубо отрезал.

— Хоть наместником брат твой сидел тут, — Креслав к тому подступает, — ты всё это время за него правил. И только благодаря нашему с тобой сговору ладно было всё на Курщине. Ты взамен, чтоб не грабили обозы княжеские, и купцов иноземных на северских землях не трогали, выдал мне одного боярина с сыном, — его гласом сиплым к себе повернул.

Военег изучил того мимолётно, в мыслях потерялся на долю времени. Отступил, узнав одноокого. Меч выхватить хотел по привычке, только в праздничных одеяниях не было предусмотрено это.

— Кто ты? — бояре вновь того пытают.

— Я — Креслав, без роду без племени, странный на родной земле, да и в степи — чужой я…

— Кто свидетель твой?

Креслав на Военега черепушкой-навершием указывает.

— Кто ты такой, я не ведаю, — Военег рыкнул, отступая.

— Я ему буду свидетелем, — Евгения на одноглазого ведуна глазами полными горечи и ужаса смотрит, выплыли на памяти ужасные воспоминания. — Это тот, кто брата убил моего, Бориса. Я его на долгие годы запомнила.

Ведун той поклонился поясно, а ту всю треплет жутко, ногтями в ладони впилась, что до крови ими кожу проткнула.

— Прощения за то просить я не буду. Брат твой недобрым человеком был. Они с Военегом в Диком поле изловили одним днём давнишним двух влюблённых. Захотели они выкуп взять за деву знатный. Не простой была дева, а сестра самого Кыдана. А другим был я — Ярославов соглядатай. Только брат твой узнав об этом, чтоб избежать своего наказания, убить меня вознамерился. Видишь? — свои увечья Зиме ближе показал, что та от ужаса зажмурилась, но теперь понимая его обиду, но не оправдывая. — Верно то, что много людей я убил, но в том я не каюсь — получил каждый мной убитый по своим заслугам. Лишь Позвизда я по наговору злостному смерти предал, Позвизда и дочь его юную по имени Любава, — указал на Сороку.

Сорока на того смотрит. По щекам слёзы горькие струятся. Больно на сердце ей стало. Показалось, что небо лазурное переменилось, тёмным мороком повело ясный глаз Хорса. Да как же так могло случиться, что Креслав, убийца отца её, ей ближним стал?! Что за насмешки злого рока?

— Прости меня, девица добрая. Это по моей вине отца твоего убили. Я был тем половцем, что главу его отсёк. Я был тем кто тебя ранил. За свои грехи я готов принять наказание, но и другие на душу брать не собираюсь. За себя Военег твоего отца выдал! За чужой грех твой отец смерть принял.

Сороку вовсе сковало. Не желая принимать оного, головой в разные стороны крутит. Мирослав к той, больше ничем не сдерживаемый, устремился. Заключил девицу в объятиях рук своих, желая её утешить.

Креслав посох в сторону отбросил, безрукавку с рубахой с себя сорвал. Стоит, степным доспехом блещет, свои косы на затылке в пук вяжет.

— А теперь узнал ты меня? — к Военегу близится, одним оком своим с тем мерится. Из груди Креслава гнев, давно кипящий, наружу рвётся. — Вот и нашёл я тебя, сучий потрох…

Извор в стороне стоит, но уже сам зверем рыкает, за матушку свою отмстить желая.

— С каждым из вас я готов сразиться! — кричит братьям-полянинам. — Но сначала я своё дело окончу! Я сюда пришёл, чтоб клятву свою выполнить, — обнажив меч одноокий воин на Военега ринулся.

Военег у сына своего меч выхватил, от себя плечом оттолкнул крепко. Отразил рубящий сверху. Расступились северские бояре — раздалось живое кольцо пошире. Вместо колокольного звона разносится теперь над площадью лязг мечный. Военег отражает удары точно, только если сейчас не бежать, то от курских ему тоже не будет спасения. Дёрнул он зазевавшегося отрока, бросил его на меч Креслава. Пока тот отрока с меча скидывал, потерялся Военег в толпе копошащейся. Под натиском пугливых поколебалась толпа, взволновалась. Послышались крики зажатых, бабские истошные вопли, визг девок, да стоны задавленных. Ревёт людская масса. С одного края просела, с другого порвалась, выпуская по одному из своих силков Военега и Креслава.