Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Тебе идёт этот наряд больше, чем ветхое рубище, — Креслав криво улыбнулся. Тоскливым было его лицо, но, видя девицу перед собой, в глазах проблеснула доля счастья.

— Почему ты опять бросил меня?

— Нет, это не так…

— Когда Извор уехал в Переяславль к Всеволоду, ты ушёл, и если бы не Олексич, я бы…

— Это я ему сказал забрать тебя, — подступил к ней ближе, оправдываясь в своём побеге.

— Зачем ты столько лет обманывал меня?.. Привёл сюда?.. Ты то бросал меня к ним, как кость зверю, то помогал нам. И всё ради того, чтоб отомстить? Ты просто воспользовался мной…

— Я хотел, чтоб ты вернула себе своё имя. Оно тебе подходит больше, — опять попытался развеять грусть, захмарившую лик Сороки. — Теперь всё на своих местах, только мне осталось вернуться на своё.

Звенящая булатами масса разорвалась, подпуская к воину с девицей северских. Половцев оттеснили в разные стороны и теперь добивали, кого-то скрутив валили на землю, иные трусливо понеслись прочь. Северские их не догоняли.

— Ты опять бросаешь меня одну? — Сорока не обращала на то внимания, будто и вовсе время остановилось.

— Нет, ты ведь теперь не одна…

Сорока втянула в себя воздух, пытаясь вместе с ним не дать слезам выйти наружу, но те не зная преград вдруг заструились по её щекам.

Хотя половцы были повержены, северские не смели подступить — Сорока была слишком близко к Креславу. Он стоял на расстоянии вытянутой руки от неё, что краем меча тронул подол её рубахи, поставив багряную черту на венчальном наряде. Они тихо выжидали, пока те стояли молча напротив друг друга — Сорока и одноглазый воин. Оба плакали, оба молчаливо вопияли.

— Прости, — сипло проскрипел Креслав, уже измучившись весь от носимого в себе самоукорения за смерть её отца.

Ему было больно. Нет, болело не тело, не горло сковало от крика. Больно было выдернуть это слово из себя, давно желая его ей сказать. Так же мучительно больно ему было раньше от невозможности свершения кары, и от укоренившегося в нём самом мстительного чувства справедливости, а теперь… Он не хотел, чтоб такое же разочарование постигло и Сороку. Она, верно, тоже грезила о мести как и он. Но он столько лет мечтавший убить обидчика своей любимой Тулай, отомстив, не получил желаемого облегчения. Он хотел вновь и вновь почувствовать, как горячая кровь полянина омывает его руки, услышать как он хрипит, как с треском ломаются его суставы. Это было сладко, но так скоротечно. Месть — это яд, который изъедая мстящего, требует бесконечной жертвы! Месть только берёт, но никогда не даст спокойствие, она никогда не подарит пресыщения. Ему было больно и от этого тоже. Он не помышлял даже, что может уйти живым, он хотел, чтоб Сорока освободилась от этого чувства, прежде чем сразит его.

— Выполни мою просьбу.

— Ты смеешь её о чём-то просить?! — выкрикнул Извор, стоя над телом своего отца.

— Останови сию кровную месть. Манас, — запнулся и в задумчивости исправился, — Храбр тебя не тронет, а если меня убьёт кто-то из этих полян — месть продолжится. Она уничтожит всех. Прошу сделай это сама.

С этими словами он вскинул меч, схватив его под перекрестье и протянул окровавленным череном вперёд к Сороке.

Её тонкие дрожащие пальцы несмело приняли предложенное. С силой сжали черен с узорчатым навершием. Ожидая своей смерти, Креслав растянул губы в блаженной улыбке, встал на колени, расставил руки, как то делала его юная Тулай, когда в далёком прошлом они скакали на лошадях наперегонки. Встанет в стременах, раскинет руки юная степница, грудью рассекая густой воздух, бесконечной степи, представит себя птицей летящей в небесах… Она всегда выигрывала в тех спорах — осознавала ли она, что Креслав намеренно поддавался?..

Сорока несмело перехватила меч и, удерживая его перед собой двумя руками, подняла клинок, нацелив его на грудь одноокого. Мирослав видя её колебания, подошёл сзади к ней, трепещущей всем своим телом, желая дать ей уверенности, прислонившись к её спине своей грудью, вытянул свои руки вперёд, обхватывая своими ладонями её несмелые. Дал посыл своими руками её тонким, показуя куда нужно бить, чтоб наверняка. Воздух от его ровного дыхания кутался тёплыми клубами возле уха девицы, утишая её волнение. Вместе с ней сделал шаг навстречу к Креславу, уткнувшись острым концом клинка в грудь одноглазого северского. А тот подался вперёд и даже выдохнул, как-то уже заждавшись получить облегчение, в мечтах опять соединившись со своей Тулай.

— Тулай, я иду к тебе…

Но не получив просимое, открыл свой единый глаз.

— Ну, что медлишь? Прошу, подари мне смерть. Я устал… Я хочу покоя.

— Уходи, — еле слышно проговорила Сорока, опуская меч.

— Каждый должен получить по заслугам… — тот был настойчив.

— Как же ты мучился воспитывая сына насильника своей любимой Тулай?! Ты страдал столько лет — с тебя хватит. Я прошу, живи теперь счастливо.

— Нет, ты должна это сделать! — испуганным взглядом он не отпускал от себя Сороки.

— Ты так страдал, — продолжала на выдохе, не имея сил сдерживать свои переживания. Она не желала ему, погибшему уже давно, даровать смерть.

Он уже погиб. Дважды. Впервые — в ложбине, второй раз, когда умерла Тулай при родах. Он сам был жертвой злого рока. Он искупил свой грех многолетними страданиями. Сорока видела это. Видела, как он ходил к Тулай на могильник, как возлив на её курган кумыса, обнажившись по пояс, истязал себя: бил по груди кулаками, оставляя багровые отметины, хлестал спину, до кровавого месива, под ледяным дождём стоял на коленях, пока не падал от изнеможения, а потом, усердно залечив раны, начинал по новой. Сорока делала вид, что не знает о этом, даже Храбр не знал.

До появления Сороки в его веже, он был похож на пса лизавшего свою же кровь с острия меча — наслаждаясь мыслями о возмездии, не имея возможности свершить это, он не замечал как уничтожает себя. Он искал смерти всегда. Но Сорока смогла согреть своим присутствием страждущего мстивца и подарить надежду, дать желание жить дальше. Теперь же Креслава ничего не держало на этом свете — он обрёл свободу.

— Нет, нет. Ты должна это сделать. Это я ранил тебя тогда. Помнишь?

— А потом спас. Ты охотился для меня, приносил ягоды, разжигал костёр, когда мне было холодно, а этой зимой убил медведя, чтоб мне было тепло спать в землянке.

— Прошу, — Креслав от лютого желания, просипел изломав лицо сожалением.

— Уходи — ты нужен Храбру. Он ведь там совсем один… — расслабив руки, позволила мечу выскользнуть из пальцев и с глухим брацаньем лечь ему на земле.

— Помоги мне… - затянул срывающимся голосом Креслав.

— Ты требуешь от неё помощи, — Извор больше не был в силах держать свою ярость. Он ринулся к Креславу.

— Извор! Пусть уходит, — Мирослав повторил слова Сороки, которые та шептала в его грудь, скованная в его объятиях.

— Он убил моего отца! — Извор шёл на степняка с мечом наперевес.

— Скажи, разве твой отец не был достоин смерти?! Разве его руки не окрашены кровью невинных? — Креслав был готов погибнуть, но убитым за справедливость, а не за этого душегубца.

— Извор, стой! — Мирослав бросился к тому наперерез, видя нежелание Сороки к дальнейшему кровопролитию.

— Мир, он убил наших матерей! — не расхолащивая своего лютого норова, Военегович искал убийце смерти. — Мир, он виноват во всём!

— В чём я виновен?! — Креслав желал исповеди перед своим концом. — Эту вражду начал не я! И уже нет тех, кто виновен. Скажи, в чём была виновата Тулай?!

— Но моя мать тоже была ни при чём! — Извор был непреклонным. Он тоже желал присытиться.

— Они сами пришли на капище Лады, — вспыхнул Креслав. — Олег был вынужден по указу князя поехать в Курск, а Военег напросился с ним. Он знал о готовящейся каре. Он ведал тем, что половцы в Переяславле ищут его с ближниками. Он бежал, — торкнул пальцем в сторону бездвижного тела могучего воина. — А вы ища веселья, последовали за своими отцами. Это вы вынудили их нарушить завет своих мужей. Ваши матери искали вас там, верно думая, что и вас мы схватили. Мы уже всё закончили, когда они пришли с дружиной. Они искали вас среди мёртвых… Ваши вои погнались за нами, и ваши матери были с ними! Да, мы убили их! Но скажи, кто виновен больше в их смерти: я или твой отец?!