Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— А Сорока? Она простит тебе это? — Креслав приблизился к Храбру, и уставился в того испытующим взглядом, желая что-то донести. — Ты так и не понял её? Ты до сих пор хочешь забрать её с собой? И какую жизнь ты сможешь ей предложить? Быть второй женой бека Манаса? Быть в степи чужой для всех и изнывать, видя притеснения своих соплеменников? Жить в вечных кочёвках? Она сгинет в степи, осознай уже это — здесь её вотчина. Я поэтому и скрывал её от тебя. А ты нашёл её.

Храбр не желал утихать, он вырывался из тенёт, но лишь выматывал себя тем. К тому же ослабевал от крика, и хотя кляп смягчил его силу, он не уменьшил натужности, с которой вопил Храбр, надрывая свои связки до щемящей боли в горле. Креславу было тяжело наблюдать за всеми этими бессмысленными потугами. Он вспоминал и себя в молодости, как любил его мать, как сам вопил, желая ту спасти из звериных лап полянина, как рыдал на её могильнике, оплакивая её, как стремился быть с ней… Желая хоть как-то успокоить Храбра, всегда видя в нём лишь начертания своей возлюбленной, Креслав подскочил ближе, схватив того за голову. С силой удерживая её в своих руках, попытался заглянуть в покрасневшие глаза. От этого подпалины, доставшиеся тому от матери, стали яркими, от чего Креславу ещё острее резануло на сердце от воспоминаний.

— Чего ты добиваешься?! А? Ты хочешь погибнуть? Погибай! Только сначала пойди на курган и скажи своей матери, что ты плохой сын. Скажи, что она умерла зазря, рожая тебя! Будь неблагодарным до конца и позволь своему роду погибнуть из-за тебя! Пусть они проклянут её лоно!

— Я не отказываюсь от своего рода…. - невнятно мычал, но можно было понять о чём тот говорит. — Я хочу взять Сороку с собой…

— Её место здесь! А твоя одержимость сделала тебя слепцом! Вы не можете быть вместе. Ты степняк, она северская. Вы чужие друг другу.

— Она здесь тоже чужая…

— Ты знаешь зачем я привёл её сюда? Я наверное безумец, но я чувствовал вину перед ней. Я хотел хоть так загладить грех убийства её отца. Я не знал каким образом всё верну на свои места, пока не осознал, что она сама должна стать тем ключом, который сорвёт замки с дверей за которыми хранятся тайны, она должна была стать торжеством над кривдой, должна была своим восстанием из мёртвых уничтожить своих врагов! Твои обещания бежать вместе, дают ей ложные надежды на счастье. Она только здесь будет счастлива. Ты видел её глаза, когда она жила здесь? Они светятся видя каждую былинку, видя солнце падающее с неба в зелёный лес, реки которые здесь плетутся подобно змеям. Подари ей возможность быть счастливой…И для этого ты должен уйти, а она — остаться в Курске!

— Но я хочу быть с ней… — попытался крикнуть сквозь кляп.

— Ты может ещё не заметил, но тут у неё появился покровитель. Он так легко не отдаст её теперь.

Храбр опешил. Непониманием одарив Креслава, который в одежде кочевников был более ему привычен, а туго заплетённые косы открывали его лицо, позволяя отчётливо рассмотреть все его уродства и кривизны, молчаливо вопрошал.

— Ты так был увлечён своей местью, что даже не заметил этого? — съёрничал Креслав. — У северских даже есть очень точное описание твоей жадности— лиса, гонящаяся за двумя зайцами, останется ни с чем.

— Я не уйду… сними… я не буду кричать… — вытянул шею, показывая, чтоб сняли кляп.

Креслав не спешил доверить этому обещанию, но всё же послушал своего господина.

— Я не уйду без Сороки, — продолжил тише сплёвывая грязь попавшую вместе с кляпом в рот, после того как он был снят. — Позволь мне вернуться за ней.

— Зачем? Чтоб её забрать в степь? Ты ей уже сказал своё настоящее имя? Нет? — совсем не удивился Креслав, когда Храбр угнетенно покрутил головой. — И когда ты ей откроешься? Когда увидит твоих батыров? Или когда будет приветствовать твою супругу и сына, кладя перед ними поклоны? Я её хорошо знаю! Она этого не потерпит. Или что ты думаешь, что сможешь спрятать её? Второй раз не получится. Да и Шарук не так прост, как твой дядька.

Голова Храбра поникла, а расплетённые косы спустились на грудь — осознание провала своей затеи удручало, да и Сороку отпускать он не желал. Сорока не та, чтоб делить своего мужа ещё с кем-то — это верно.

— Свобода примет её.

— А захочет ли Сорока?

Подпалины в глазах Храбра вспыхнули и погасли — Креслав прав — бек Манас не сможет сделать Сороку счастливой.

— Даже если ты и убежишь, они не оставят тебя в покое. Они будут следовать за вами, пока не вернут тебя назад. Живым или мёртвым, но они вернут тебя к твоей супруге. Они это сделают не сомневайся — их семьи в заложниках у Шарук — хана.

Храбр всё понимал. Давно. Осознание горькой правды терзали степняка, вводя в уныние, которое он топил где-то в глубине своей ненависти. Поэтому и неистовствовал, верно пытаясь навредить себе, причинить боль своему телу, чтоб испытывая её, затушить душевную боль.

— Дай мне ещё немного времени, — задумчиво, преисполнившись смирением, проговорил Храбр. — Я был так близок, — покосился на степняков, боясь выдать их общую тайну — хотя те и были заняты своими делами и лишь изредка поглядывали на пару возле дерева, да и говорил Храбр с Креславом на славе, но всё же те могли что-то заподозрить.

— Тебе уже нельзя появляться в Курске. У них будут вопросы, куда ты исчез. Тебя будут допрашивать, и, скорее всего, уже не будет такого доверия как прежде.

— Мне и не нужно возвращаться — я убью его на охоте, — глаза Храбра недобро сверкнули.

— Ты уверен? — утвердительный кивок был ответом на вопрос Креслава. — Поклянись могилой своей матери, что с Сорокой или без, но после охоты ты будешь здесь… — Креслав изучающе следил за Храбром. — Иначе возмездие настигнет не только этих батыров, что пришли со мной из степи, не только их семьи, но и Курщину не пощадят — Шарук-хан не сносит обид — он придёт сюда сам и будет мстить за печали своей сестры.

— Я клянусь.

— Эге! Креслав, что ты делаешь?! — недоумевали степняки, видя, как тот срезает путы с ног их господина.

— Я клянусь могилой Тулай, своей матери, что вернусь! — выкрикнул обет, пятясь от кыпчаков близящихся к нему. — Я клянусь! — уже донеслось из густой рощи до степняков сдерживаемых Креславом.

​​​​​​ Всю седмицу Храбр искал удобное расположения для обзора поляны, где должны были разбить становище. Терпеливо ожидал охоту сидя в схроне, вырытом в небольшом овраге, которых в глубине леса было предостаточно. Он надеялся, что увидит ещё хотя бы раз свою возлюбленную, позовёт её опять с собой. Думал ли он вернуться в степь? Может только на время, чтоб унять бдительность своего шурина. Этот степняк действительно очень опасен — сын Ясинь-хана, почти одного возраста с Манасом, но хоть он и молод, но уже имеет достаточно силы в степи, чтоб не оставить даже напоминания о том, что когда-то существовал род Кыдана. Одно точно знал Храбр — он всё равно вернётся за Сорокой, может потом, в лучшее время.

— Подожди ещё немного, и я приду за тобой. А потом… может ты простишь меня.

"Простишь, что я сын твоего врага, племянник убийцы твоего отца, сам убийца — на моих руках столько крови твоих соплеменников?" Храбр не знал как объяснит, что уже успел обзавестись семьёй. Да! Его вынудили. Свобода — прекрасная женщина: красива, умна не по годам, добра. Она с пониманием приняла его любовь к другой, она отпустила его сама, после того, как понесла — к этому их тоже принудили — у степняков есть свои средства: немного дурманящих благовоний и вино. Тогда, когда Храбр впервые проснулся в объятьях Свободы, даже не сразу и припомнил, что между ними произошло.

По ночам он ещё долго шептал ей другое имя, а та…та смиренно терпела, отдавшись полностью своему супругу, принимая его благосклонность. Милость он дарил ей каждую ночь, унимая бдительность приставленных к их веже батыров и женщин из рода Ясинь-хана, чтоб те засвидетельствовали их совокупление. А потом, по истечению свадебного торжества, длившегося больше месяца, Манас решил бежать, страшась того, что если ещё немного промедлит, то забудет о Сороке, впервые познав женскую ласку, и боясь от этого воспылать чувственной страстью к своей юной жене.