Анчутка (СИ) - Малых Алексей

В тот день она помогала ему одеться как и прежде, сначала, немного прихрамывая на одну ногу, поднесла тёплые штаны, потом рубаху, помогла надеть высокие сапоги с заострёнными наколенниками, украшенными тесьмой, пристегнула золотые застёжки к ременным поножам, охватывающим бёдра и прикреплённые к поясу. А затем, протягивая своему мужу кафтан с меховым подбоем, тихо пролепетала:

— Пока не будет моего господина, я буду носить кумыс на курган его матери… — принимая кафтан, Манас, казалось, на мгновение замер.

— Я на охоту, — попытался успокоит волнение молодой женщины.

— Господин помнит нашу первую встречу? — Манас гукнул. Он даже не глядел на Свободу, когда та приблизилась к нему. Она вскинула руки к его груди, робко провела пальцами по ней, продевая серебряные пуговицы в кожаные петельки. — Это было на празднике Чыл Пазы (Голова года, весеннее равноденствие). Моя лошадь понесла, а я выпала из седла и повисла на стремени. Я помню, как тогда перепугалась. Лошадь тянула меня через всю степь, а я не могла освободить ногу. Я сначала пыталась сорвать пояс, потом расстегнуть застёжку на колене, но не смогла дотянуться, а потом потеряла сознание.

— Ты ударилась головой о дерево, мимо которого пронеслась твоя лошадь.

Свобода бессознательно тронула свою голову, где под волосами был спрятан небольшой шрам, от чего кольца в тугих косах мелодично звякнули.

— Ты спас меня.

— Просто тогда я оказался по близости. И не льсти себе, я бы поступил так с любым, даже если бы это был обычный чабан.

— Нет. Те кто был рядом боялись подступить, потому что лошадь начала брыкаться. А ты был далеко от меня… Мне рассказывали, что ты сам получил удар от моей лошади, когда спасал меня.

Манас помнил это. Свобода тогда словно тюфяк, болталась где-то под длинными ногами скакуна, только по чистой случайности её не задевало копытами. Ногу маленькой наездницы неестественно вывернуло — потом, когда Манас уже высвободил её из длинного сапога, понял что та сломана возле щиколотки, такой тонкой, которой никогда уже не стать изящной как прежде.

— И из благодарности ты захотела, чтоб я стал твоим супругом? — не давая дальше застегивать пуговицы на своём кафтане, перехватил руки Свободы, хрупкие, трепещущие от его прикосновений.

— Ты мне понравился ещё до этого. На охоте… Ты был словно вольный ветер степи. Для тебя не было ни преград, ни трудностей. Этого тура никто не мог заарканить, а ты в одиночку убил его. Запрыгнул тому на лопатки и пробил его шею. Я всё видела… — говоря это, Свобода широко раскрыла янтарные глаза, которые были полны восторга.

— Твой отец, подарил мне тогда лук…

— Мы будем ждать тебя, мой господин, — Свобода лишь это сказала Манасу на прощание, поправляя его кафтан, а когда тот задержался перед пологом, верно сам терзаясь сомнениями, она тихо подошла к нему сзади, и, просунув руки по его бокам, робко обняла, несмело прижавшись к его спине. — Я отвлеку их.

И он обещал вернуться…

За день до охоты, когда раздался первый удар топора в лесу, Храбр ещё спал. Ему впервые снилась Свобода. Она, распустив свои тугие чёрные косы, безутешно рыдала на могиле его матери, обильно умащивая курган своими тёмными от обиды слезами, что те впитавшись в землю, потоками достигли костей Тулай.

В день охоты Храбр слился с массой загонщиков, снующих по лесу, подыскивал лучший подход к Олегу. Бояре уже достаточно упились, охрана тоже уменьшила бдительность, и кмети позволили себе вальяжно развалиться под деревьями, наевшись мяса досыта. Всё бы ничего, да один ловчий вдруг начал носиться по лесу, отвлекая на себя.

Прикончить его, чтоб не мешал? Вскинул лук, притянул тетиву к щеке. Прицелился к ловчему — мелкий совсем. Солнечный луч тронул своим мягким золотом оперенье на калёном древке. Храбр задумался о чём-то, любуясь этим. А отрок всё носится, почти беззвучно, только вепрь хрякает. Выловил ловчего взглядом, когда тот выбежал на полянку, и уже готовый устрелить его как козу, задержался. Пусть ещё немного откроется. А тот свернул в сторону, завихлял, несясь к берегу. Храбр прицелился. Нужно стрелять, а то уйдёт. Тетива поднатянулась. Хотя нет — пусть шумит, так легче будет скрыться самому — передумал Храбр и медленно ослабил натяжение.

Олег тем временем, доказывая свою трезвость, решил пострелять белок. В седле держался уверенно, хотя Лютый терпеть не мог запах браги, но покозлил лишь для приличия, и смиренно затрусил к лесу. Вот тот момент! Храбр долго вёл обидчика своей матери на булатном пере своей калёной стрелы. Почему долго? Терзало его сожалениями, сомнениями изводило, даже пристыдился, припомнив всё хорошее, что он получил от Олега, но ненависть, которая росла в нём с самого появления на свет, укрепила его руку.

— Белка! — воскликнул Олег, войдя в лес. — Кто первый подстрелит белку, получит от меня земельный надел.

Невиданная щедрость! Но мало было смельчаков на такой жирный куш — все были настолько пьяны, что еле различали ветви на деревьях, будто те оплыли паутинками. Наверное, Олег поэтому без раздумий посулил столь знатную награду за такой невзрачный клочок меха.

Да и тех бояр, которые сперва оживлённо запалились сим посулом, надолго не хватило. Многие даже и луки не взяли, побродили да, не солоно хлебавши, вернулись к вертелам с кабанчиками и к медным ендовам полным пива. А вот Олег моментом отрезвел — видимо умело унимая чью-то бдительность, он притворно рядился захмелевшим. Неспешно прогуливался, ведя с кем-то из приезжих беседу — наверняка обсуждают бунт — Храбр и о этом тоже знал — он сразу заметил в городе купцов больше смахивающий на витязей.

Скрип тетивы сбоку, отвлёк на себя — верно кто-то всерьез воспринял олегову забаву. Выстрела не последовало. Потом ещё натужно потянул, словно ведёт. Был еле слышен плеск воды, с того берега отдалённо едва различимый крик. Храбр задержал дыхание прицеливаясь в Олега, то заходящего за дерево, то вновь кажущему свою мощную фигуру.

— Сорока… — обрывком донеслось до острого слуха Храбра, заставив того оглянуться назад, где лес становился немного прозрачнее.

Она здесь? Эта мысль поразила Храбра. На какое-то время оставив Олега, высматривал силуэты в просветах между деревьями, где блестела река. Так это же тот самый ловчий! Уже перебрался на тот берег. Или же это… Сорока?! Всё складывается как нельзя лучше — убить Олега и вернуться назад уже с ней.

Крадущийся лучник, словленный краем глаза, обратил на себя внимание Храбра. Он вёл себя необычно, что не могло не вызвать подозрений. Неужели смерти наместника ищет ещё кто-то, но нет— он выискивал свою цель совершенно в противном направлении. Может это черниговские гости чего умыслили? Храбр никак не мог того рассмотреть. Стрелец показался на некоторое время — Некрас, гостомыслов должник — и скрылся за кряжистым дубом. Был лишь виден кончик стрелы, явно нацеленный на… Храбр присмотрелся — на Извора. Взял повыше — стрела полетит дальше. Его цель — Сорока!

Храбр молниеносно сообразил, что он не успеет добежать до дерева, где скрывается Некрас, а согнать криком — выдать себя и дать тому спокойно уйти, тем самым обрекая Сороку — верно он опять попытается её убить или навредить. И в конце концов, зачем она ему нужна — неужели Военег узнал её истинное происхождение? Храбр, не теряя времени, не прицельно пустил стрелу в сторону Олега под ноги Лютого. Сейчас нельзя убивать Олега — устроят облаву, а вот падение наместника вызовет особое внимание бояр и кметей — те точно спугнут стрельца, а вот у Храбра будет возможность поиграть с ним в салки. Но тот выстрелил почти одновременно с Храбром.

Лучник взялся с места. Храбра вскоре догнал Извор. Полянин нёсся не разбирая дороги, больше заинтересованный тем, кто бежит впереди. Вот и сейчас полетел с обрыва! Храбр же нагнал стрельца, когда тот, уже не имея сил бежать, пал на четвереньки, глотая воздух ртом. Услышав шаги сзади, поднялся, переползая через поваленное дерево, получил кибитью по загривку, что ошарашило. Потерявшись на мгновение, повалился ничком.