Развод. Мы (не) простим (СИ) - Айнави

— Инга, давай без твоих спектаклей. — Муж закатывает глаза. — Так и скажи, что не хочешь слышать правду!

Между ног становится влажно. Из-за живота я не вижу, что это — воды или кровь. Но, по тому, как внезапно бледнеет Ваня, понимаю, что всё плохо.

Глава 2

— Инга! Ты как?

Испугавшись, Ваня становится тем мужчиной, каким я его помню. Заботливым и переживающим.

— Вызывай скорую, — прошу.

Плевать на его измену. На мою душевную и физическую боль. Всё, что сейчас меня волнует — ребёнок.

— Да её не дождёшься. Сами поедем!

Обхватывает меня за талию, помогая дойти до прихожей. Прижимает к себе, чтобы я не упала. Знакомый парфюм, который я же ему и подарила, успокаивает, но одновременно заставляет задаться вопросом: как мы докатились до всего этого? Мы же любили друг друга. И моё чувство никуда не исчезло. Пусть и отошло на второй план. Почему же он так легко отказался и от меня, и от ребёнка?

В прихожей я присаживаюсь на пуфик. Ваня надевает на меня утеплённые угги. Единственная обувь, которая налазит на мои отекающие ступни.

— Сумка… — оглядываюсь по сторонам.

В ней у меня собрано всё, что может понадобиться в роддоме.

— Взял.

Ваня ведёт меня к машине. На нём нет ботинок. Он вышел в тапках, которые сразу же становятся мокрыми из-за талого снега.

С трудом устраиваюсь на переднем сиденье. Муж помогает пристегнуться. Слышу, как он тихо матерится, когда понимает, что вместо нормальной обуви на нём тапки. Наплевав на это, спешит за руль. Я же, прикрыв глаза, молюсь лишь о том, чтобы с Дианой всё было хорошо.

Так и провожу всю дорогу до роддома. К этому моменту Ваня успевает позвонить моему врачу. И мне чуть спокойнее от того, что нас с дочкой ждут. Нам помогут, обязательно.

— Здравствуйте! У моей жены начались боли, у неё… — Ваня оборачивается на меня, не зная, что ещё сказать.

— Дальше я сама. — Забираю у него сумку. — Можешь ехать домой, я справлюсь.

Я благодарна ему за помощь, но это ничего не меняет. Я помню его жестокие слова и не хочу, чтобы он был рядом.

Ни сейчас, ни потом.

— Я буду здесь, — отвечает упрямо.

Я лишь пожимаю плечами, переключая своё внимание на спешащего ко мне Дмитрия Алексеевича. И если я держалась всё то время, что мы с Ваней ехали до больницы, то при виде доктора на глаза наворачиваются слёзы. Потому что я уверена — он поймёт мой страх и не осудит.

— Милая моя, не плачем, собираемся, всё будет хорошо, — успокаивает меня Дмитрий Алексеевич.

Немного человеческого участия, и силы ко мне возвращаются. Доктор передаёт меня в руки медсестре, и уже через несколько минут я лежу в палате, обвешанная датчиками. Дочка начинает шевелиться, и я смеюсь от счастья. Пусть пинается сколько угодно, лишь бы всё с ней было хорошо!

Вскоре рядом снова появляется Дмитрий Алексеевич. Сам делает мне УЗИ, после чего наконец выносит вердикт:

— Родовая деятельность отсутствует. Показатели, касающиеся плода, в норме. Но околоплодные воды подтекают, поэтому необходимо остаться в стационаре под наблюдением. Согласны?

— Конечно!

Я точно не собираюсь геройствовать и сбегать домой. Тем более, что и своего дома у меня больше нет. Я не вернусь туда, где мне придётся находиться рядом с Ваней.

— Тогда оформляйтесь. Я подойду еще чуть позже. И, — добавляет, вздохнув, — постарайтесь не нервничать. Я понимаю, в вашей ситуации, это сложно, но уже не раз говорил и повторюсь: ваше спокойствие — необходимость. Нужно оттянуть срок родов, насколько это возможно.

— Я постараюсь, — улыбаюсь слабо, — не нервничать.

— Верю в вас. Палата у вас отдельная, муж может остаться с вами. Уверен, его поддержка — лучшее лекарство.

Молчу, едва сдержав истерический смешок. С Дмитрием Алексеевичем у нас почти дружеские отношения — за полгода, что я у него наблюдаюсь, мы прошли и огонь, и воду, но даже с ним я не могу поделиться своей личной болью.

Я возвращаюсь к сестринскому посту, чтобы уладить формальности. В коридоре замечаю Ваню. Он сидит на кожаном диванчике, в его руках какая-то брошюра, на обложке которой изображена сияющая пара с новорожденным на руках. Наверное, и нас он видел именно такими — счастливыми и беззаботными, пусть и с ребёнком. Но ни я, ни будущая дочь не оправдали его надеж.

Выглядит он уставшим и растерянным. Рядом стоят промокшие тапки, а у него на ногах чьи-то кроксы: то ли выпросил у персонала, то ли купил. Ваня всегда умел быстро решать любые проблемы. Вот и со мной решил: жена сломалась, он завёл любовницу.

Всё просто.

— Как ты? — Встаёт мне навстречу.

— Нормально, — отвечаю сухо. — Остаюсь здесь.

— Тебе что-то привезти? Я смотаюсь домой, потом останусь с тобой.

— Нет. Я не хочу тебя видеть. Позвоню маме, если мне что-то понадобится.

— Инга, — говорит тихо, подойдя вплотную. — Мы много друг другу наговорили… лишнего.

— Мы? — усмехаюсь зло.

— Я. Я наговорил много лишнего. О чём сожалею. Сейчас мы должны думать о ребёнке.

Ваня пытается взять меня за руку, но я не позволяю. Одно его присутствие поднимает внутри волну негодования и злости. Это точно не то, что мне нужно.

— Уходи, — прошу я. — Мне нельзя нервничать, и если ты хоть немного переживаешь обо мне и дочери, то просто уходи. Навсегда, Вань. Я больше не хочу тебя видеть. Никогда.

Ваня хочет что-то сказать, но я молча качаю головой. Не хочу и не могу слушать ни его оправдания, ни обвинения. Даже если он реально испугался за нас с Дианой и пожалел о своих словах — это ничего не меняет. Потому что в тот момент, когда он назвал дочку «это» и едва не сказал про аборт, он бы искренен. И любовница у него настоящая — из плоти и крови, а не плод моего больного воображения. Что тут ещё обсуждать?

— Напиши завтра, какие новости, — бросает вместо прощания.

Конечно я ему не пишу.

Я выхожу из роддома через две недели с дочерью на руках. И встречают меня только родители и подруги.

Глава 3

Семь месяцев спустя.

Детский плач разрывает тишину огромного пустого дома. Кажется, от этих звуков дрожат стены. У Дианы невероятно сильные лёгкие. Или просто я настолько устала, что воспринимаю всё слишком остро.

Лежу на кровати, уставившись в потолок, и физически не могу заставить себя подняться, чтобы взять дочку на руки. Невыносимая тяжесть во всём теле. Бездумно скольжу взглядом по комнате, пытаясь собраться с силами, пока не натыкаюсь на коробку с вещами мужа, закинутую на шкаф. Стоит там, как насмешка, как гвоздь, вбитый в мою реальность. Каждый день мозолит глаза. Каждое утро обещаю себе вынести её на мусорку и каждый вечер забываю это сделать.

С того кошмарного дня в больнице мы с Ваней не виделись. На сохранении я тогда пролежала чуть больше суток — Диана всё-таки решила появиться на этом свете раньше срока. Потом дочка сначала была в реанимации, затем в интенсивной терапии. К счастью, она родилась довольно здоровой, но маловесной.

На выписке меня встречали только мои родные и друзья. Их взгляды были полны плохо скрываемой жалости, которую я ненавидела сильнее, чем его молчание. Ни Вани, ни его родителей. Ни одного звонка, ни сообщения. Ни документов на развод. Ни денег. Последние мне бы сейчас не помешали, чтобы просто выжить с дочерью.

Стоило бы подать на алименты, но вместо этого я стала брать деньги с нашего общего счёта. Мы откладывали на пенсию, на «подушку безопасности», строя общее будущее. Теперь я таскала с него по пёрышку, ощущая себя мародёром, который ищет чем поживиться на руинах своей семьи. Родители предлагали помощь, но брать у них было ещё унизительнее. Каждая их купюра словно бы беззвучно кричала: «Смотри, до чего ты дошла. Ни мужа, ни работы, ни нормальной жизни!»

«Позвони ему первая. Извинись, может, помиритесь», — каждый раз твердит мама, когда приезжает, чтобы понянчить Дианочку. Я лишь молча киваю, сжимая зубы до боли. Извиниться? После всего? После его слов? После того вечера, что до сих пор снится в кошмарах, от которых я просыпаюсь в холодном поту, замирая от ужаса, что стресс заберёт молоко — последнее, что я могу дать дочери.