Развод. Мы (не) простим (СИ) - Айнави

Я не знаю, готова ли я хотя бы попробовать простить Ваню, но нам точно нужно поговорить.

Открыто и откровенно.

Глава 12

Диану я могу оставить только с родителями. Но говорить с мамой не хочу. Если совру, что у меня какие-то дела, завалит вопросами. Признаюсь, что хочу встретиться с Ваней — придётся выслушать кучу советов. Потому набираю папе.

— Привет. — Голос слегка дрожит, потому что не могу не вспоминать рассказанную мамой историю их временного расставания. Но я не буду говорить о прошлом. Копаться в грязном белье родителей — не моя история. Это их жизнь, их выбор. — Вы не могли бы сегодня приехать и остаться с Дианой? Мне нужно… отлучиться. И я наверное поздно вернусь.

Папа не станет расспрашивать, куда я собралась и зачем. Не будет осуждать. Пусть я его не вижу, но уверена, что, отвечая мне «Да», он кивает, как и всегда, когда я порой о чём-то его прошу.

Заручившись поддержкой отца, наконец звоню Ване. Отвечает он молниеносно, как будто только и делал, что ждал моего звонка.

— Инга? — Голос звучит удивлённо и настороженно. — Что-то с Дианой?

— С дочкой всё хорошо, — спешу его успокоить. — Я хочу встретиться. Нам надо поговорить.

— Мне приехать? — спрашивает он, и меня бросает в холодный пот. — Нет! — отвечаю слишком резко, почти с паникой. Я не готова разговаривать с ним на своей территории. Здесь слишком много того, что нас связывало — и плохого, и хорошего. — Нет. Давай вечером встретимся где-нибудь в центре. Можем посидеть в кафе, главное, чтобы место было тихое.

— Хорошо, я понял. Я скину тебе название и адрес места, куда подъехать. Недавно открылось, тебе понравится.

— Мне всё равно, — отвечаю сухо, чтобы Ваня не подумал, будто я напрашиваюсь на свидание. — Я уже сказала, главное, чтоб мы там могли спокойно поговорить.

До вечера вожусь с Дианой. У неё похоже начинает резаться зубик — она не выпускает изо рта игрушку и куксится. Я даже начинаю думать, а не отменить ли встречу, но боюсь, что если сделаю это, то мы ещё долго не поговорим — я или передумаю, или нам опять что-нибудь помешает.

Встречаю родителей во дворе, уже собранная, чтобы уйти. Передаю папе Диану. Мама сразу набрасывается с вопросами:

— Ты куда это собралась на ночь глядя? Что ещё удумала? С подружками что ли гулять? — Смотрит на меня возмущённо.

Мама из тех женщин, кто считает, что если родила ребёнка, то не отходи от него ни на шаг. Исключение — муж. Про него конечно забывать ни в коем случае нельзя.

— Еду поговорить с Ваней, — отвечаю, отступая к машине

— К Ване? — неверяще переспрашивает мама. — Дело, конечно, хорошее. Наконец-то ты одумалась! Обязательно…

— Мам, я уже опаздываю, — перебиваю её, зная, что иначе застряну с ней на полчаса, не меньше.

Ваня ждёт меня у входа, как оказывается, роскошного ресторана. Смотрю на него вопросительно, без слов напоминая о моей просьбе о тихом спокойном месте.

— Я задолжал тебе десяток приличных ужинов, — он улыбается, но в глазах читается напряжение. — Тебе здесь понравится, и поговорить мы сможем.

— Если хотел удивить, ты преуспел, — говорю, когда мы оказываемся внутри. Ресторан — пафосный и дорогой. Ощущаю себя не в своей тарелке, одетая в джинсы и однотонную шёлковую рубашку. — Не думала, что попаду едва ли не на светский раут.

— Ты всегда прекрасно выглядишь. — Пытается предложить руку, но я делаю шаг назад.

— Иван Станиславович, добрый вечер! — приветствует нас хостесс. — Рады видеть вас в компании прекрасной спутницы.

— Добрый вечер. Это моя жена, Инга.

Слово «жена» произносит так естественно и с такой теплотой, что на мгновение перехватывает дыхание. Он с гордостью представляет меня миру, которого для меня больше не существует.

Нас проводят в уединённую нишу. Тишина давит.

— Что посоветуешь? — начинаю я с безопасной бытовой темы, лишь бы отдалить неизбежное.

— Рыба или мясо?

— Мясо, лучше говядину. Но ничего острого, никаких экзотических соусов.

Ваня кивает, подзывает официанта и начинает с ним непринуждённый диалог. Я не слышу слов. Я вижу его — того самого Ваню, энергичного, харизматичного, уверенного в себе. Того, кто когда-то заряжал меня своим оптимизмом, в кого я была влюблена до безумия.

Официант, приняв заказ, уходит. Ваня говорит что-то о шеф-поваре, но его слова пролетают мимо ушей, разбиваясь о гулкую пустоту внутри меня. В горле ком, а пальцы сами собой мнут край крахмальной салфетки.

— Ваня. — Одно слово, но произнесенное с таким надрывом, что он мгновенно замолкает. — Ваня, я не могу просто так сидеть здесь и делать вид, что ничего не было. — Смотрю ему в глаза, прежде чем задать следующий вопрос: — Почему? Просто скажи мне почему ты тогда ушёл? Неужели я правда так тебя замучила, что ты не мог оставаться рядом? И почему ты… — голос срывается в шёпот, — не интересовался дочкой? Все эти месяцы? Роды, выписка, первые колики, первая улыбка… Ты просто стёр её из своей жизни.

Ваня опускает взгляд. Пальцем медленно обводит край бокала, видимо, собираясь с мыслями.

— Отвечать на первый вопрос — всё равно что пытаться оправдаться. И нет таких оправданий, которые ты захочешь услышать, — начинает тихо, без прежней уверенности. — Это была чудовищная ошибка. Слабость. Помутнение рассудка, за которое я буду расплачиваться всю оставшуюся жизнь. Я был напуган. Твоей беременностью, ответственностью, тем, что наша жизнь безвозвратно меняется. И вместо того, чтобы стать тебе опорой, я… побежал искать иллюзию свободы. Это самое большое свинство в моей жизни. И мне бесконечно стыдно.

Делает глоток воды, будто пытаясь смыть с языка горечь этих слов.

— А что касается Дианы… — смотрит на меня, и в его глазах читается настоящая мука, — это неправда, что я не интересовался. Я не мог прийти — знал, что ты не захочешь меня видеть. Потому стал общаться с твоей мамой. Конечно, она многое мне наговорила, и имела на это право, но быстро пошла на контакт. Рассказывала мне про дочку и… про тебя. Я видел, что ты снимаешь деньги с нашего общего счета, и там достаточная сумма, чтобы вы ещё пару лет могли спокойно на неё жить. Вещи, которые стоили дорого, передавал через твоих родителей. Все эти подарки для Дианы… Это всё было от меня. Я думал, что так даю тебе время. А ещё… я боялся. Твоего взгляда. Твоей ненависти. Видеть, как ты смотришь на меня с отвращением, пока держишь нашу дочь на руках… Я не был к этому готов.

Ваня замолкает.

Его откровенность повисает между нами тяжёлым плотным занавесом. В его словах есть какая-то страшная извращённая логика. И самое ужасное, часть из них — правда. Да, в том состоянии, в котором я находилась, я не приняла бы его помощь. И вышвырнула бы его за дверь.

Внутри всё переворачивалось. Образ жестокого предателя трещит по швам, смешиваясь с образом оступившегося и запутавшегося человека, который всё это время был где-то рядом. Это его не оправдывает, но раскрашивает чёрно-белую картинку в гораздо более сложные цвета.

Молчу, не в силах найти слов. Салфетка в моих руках окончательно превращается в жалкий комок.

Ваня медленно, будто боясь спугнуть, тянется ко мне и накрывает мою руку ладонью. Позволяю ему, застыв в оцепенении.

— Инга, я знаю, что эти слова сейчас ничего не значат. Я знаю, что разбитое доверие не склеить за один вечер. Но я прошу… Умоляю тебя… Дай мне шанс. Всего один шанс доказать, что я исправился. — Его голос звучит тихо и почти нежно. — Я совершил самую чудовищную ошибку в жизни. И я понял, что нет ничего важнее вас двоих. Только ты и наша дочь. Это больше не повторится. Никогда. Я буду рядом. Каждый день. Я буду приходить, помогать, носить её на руках, слушать, как ты ругаешься из-за бессонных ночей… Я буду делать всё, что должен был делать все эти месяцы.

Он сжимает мои пальцы, и по его лицу видно, что говорит искренне, что каждое слово выжжено в нём стыдом и болью.

— Я всё ещё люблю тебя. Я, наверное, никогда и не переставал, просто был слеп и глуп. Теперь я как никто другой понимаю, какая это хрупкая штука — семья. И как легко её разрушить одним идиотским поступком. Я буду беречь вас. Я готов ждать — месяц, год, пять лет… Сколько потребуется, чтобы ты смогла снова хотя бы просто посмотреть на меня без этой боли в глазах.