Развод. Мы (не) простим (СИ) - Айнави

Его слова обрушиваются на меня лавиной. Внутри всё смешивается и закручивается в противоречивом вихре. Гнев — ведь как он смеет говорить о любви после всего? Сомнение — а вдруг он и правда изменился? Жалость — к нему, к себе, к нашей сломанной жизни и дочке, которая растёт без отца. Страх — а что, если я поверю и меня снова ждёт такой же жестокий обман? А если не поверю и ошибусь, лишив нас с Дианой шанса на счастье?

Слёзы выступают на глазах против воли. Смотрю на наши соединённые руки, на его пальцы, которые так хорошо помнят каждую линию на моей ладони. Часть меня отчаянно хочет поверить ему, ухватиться за этот спасительный плот в море одиночества и отчаяния. Другая — кричит, что это ловушка, что боль вернётся, и будет ещё невыносимее.

Я будто разорвана напополам. Между прошлым и надеждой на светлое будущее.

Молчу не в силах вымолвить ни слова, просто глотая воздух и пытаясь не разрыдаться здесь, за этим шикарным столом в дорогом ресторане, где решается судьба нашей семьи.

— Мне нужно в дамскую комнату, — выдавливаю из себя.

В зеркале — незнакомое лицо с перекошенной улыбкой и глазами, полными слёз. Что я здесь делаю? Это безумие. В горле комок, дышать нечем. Открываю и закрываю рот, как выброшенная на берег рыба.

Дверь открывается.

— Извините, я… — Ваня замирает, увидев моё лицо.

И всё. Паника накрывает с головой. Следующее, что я осознаю: Ваня сидит на холодном кафельном полу, а я на его коленях. Он держит меня, прижимая к себе, качаясь из стороны в сторону.

— Инга, малышка, всё хорошо, я здесь. Дыши. Повторяй за мной. Вдох… Выдох…

Он не требует успокоиться, не задает глупых вопросов. Он просто создает вокруг нас тот самый кокон безопасности, который когда-то был нашим миром. В туалет заходят пару раз, но он лишь качает головой, и нас оставляют в покое.

— Я не помню, когда последний раз была в таком вакууме, — выдыхаю, уткнувшись лицом в его плечо.

— Своеобразное место для вакуума, — пытается пошутить. — Мы можем поехать куда угодно. Ты только скажи.

— Вань, я не могу, — шепчу. — Думала, что смогу, но нет. Я больше не злюсь на тебя. Не ненавижу. Но забыть не могу. Ты не плохой человек… Но для меня…

— Для тебя я — предатель. Я это понял, — договаривает с горечью. — Могу я хотя бы видеться с Дианой?

— Ей нужен отец, и если ты готов им стать, я не буду препятствовать.

— Спасибо. Давай я отвезу тебя домой. В таком состоянии не стоит садиться за руль.

— Нет, — осторожно выпутываюсь из его рук. — Я уже пришла в себя, доеду сама.

Вернувшись к столику, забираю сумочку, и мы скомкано прощаемся.

У дома долго сижу в машине, глядя на освещённые окна. Меня ждут родители и дочка, а я не могу вернуться к ним. Я приняла решение, но мне не стало легче. Что если я ошиблась, и однажды пожалею, что не вернулась к Ване? Много месяцев я тащила огромный груз ответственности, и, кажется, что сегодня внутри меня что-то надорвалось.

И мама… У меня не осталось сил, чтобы сегодня противостоять ей.

В окне у Толи тоже горит свет. Он сидит за столом с ноутбуком, и его спокойная, сосредоточенная поза вдруг кажется единственным островком стабильности в руинах моего мирка. Мне до боли хочется оказаться с ним рядом. Поделиться своей ношей. Услышать его тихий разумный голос.

Подхожу к его двери, заношу руку, чтобы постучать… И замираю. Сердце бешено колотится. В какой-то момент я собираюсь отступить и уйти, но дверь передо мной распахивается.

Глава 13

— Инга?.. — Толя смотрит на меня со смесью удивления и беспокойства. — Уже поздно. Что-то случилось?

— Нет, — выдавливаю я, и это звучит как стон потерянного человека.

Ваня перехватывает меня за руку и втягивает внутрь. В полумрак. В тепло чужого дома, в котором пахнет мужчиной и едва уловимо — яблоками и корицей.

Я не сопротивляюсь. Позволяю вести себя, как марионетку с оборванными нитями. Это не моё решение. Это капитуляция.

Толя без футболки. Притягивает меня к груди, и я обмякаю. Не от желания, а от тотальной, всепоглощающей усталости. Впервые за эти бесконечные дни в голове воцаряется оглушительная тишина. Нет мыслей о Ване и его предательстве, о матери с её горькими истинами. Только тепло чужого тела и иллюзия покоя.

— Малышка… — шепчет он, и это как удар по открытой ране.

Всего полчаса назад меня так же ласково называл Ваня.

Надо отстраниться, но я не могу. Мне необходимо забыться. Захлебнуться чем-то кроми боли. Я встаю на цыпочки и сама нахожу Толины губы. Целую жёстко, отчаянно, без нежности. Это не поцелуй, это самоуничтожение.

Толя отвечает с такой же яростью. Подхватывает меня под бёдра и прижимает к стене. Его поцелуи — не ласка, а стихийное бедствие, сметающее всё на своем пути.

Сознание мутнеет, стыд и страх уносятся прочь. Остаётся только животная потребность чувствовать что-то физическое, простое, примитивное.

На кухне усаживает меня на холодную столешницу, срывая одежду с грубой, жадной поспешностью. Я закрываю глаза, падая в тёмную бездну и позволяя ей поглотить себя без остатка.

Позже, уже в его спальне, он опускает меня на кровать, продолжая поглаживать бёдра, живот, грудь.

— Спи. Теперь я рядом.

Но его прикосновения, которые казались спасением, теперь вызывают леденящую тошноту. Толя засыпает, а я слушаю его размеренное дыхание, лёжа с широко открытыми глазами и глядя в потолок. И ощущаю, как внутри нарастает ледяной ужас. Что я наделала?

Утро врывается в моё сознание громкой трелью мобильного. Кто-то касается моего плеча, и я резко возвращаюсь обратно в реальность. Наклонившись, Толя протягивает мне телефон.

— Звонят в третий раз. Думаю, пора ответить. Хотя я надеялся, что ты сможешь поспать подольше.

Одеяло сползает, обнажая меня по пояс, и я отворачиваюсь, стараясь спрятаться от его взгляда.

— Да, мам, — отвечаю на звонок.

— Инга, ты где? Диана такую истерику закатила — ни кашу не ест, ни молоко из бутылочки! Ты скоро?

— Я… почти дома.

Как только заканчиваю разговор, слышу:

— Инга, я думал, мы позавтракаем. — Толя смотрит на меня недовольно и расстроенно.

— Мне надо домой. Диана капризничает.

— Приходите вдвоем. Еды хватит.

Горло сжимает тисками. Вчерашнее помутнение рассеялось, и я жалею о том, что сделала.

— Толя, это не… Мне нужно домой. Где мои вещи?

— Внизу.

Спускаюсь, кутаясь в простыню, как в саван. Моя одежда лежит на том самом месте, на кухонном полу, где Толя сбросил её с меня. Спешно натягиваю бельё, джинсы и блузку.

— Ты вернёшься? — спрашивает он с нескрываемой надеждой в голосе.

— Да, — лгу я.

Это пустое, ничего не значащее слово, брошенное только для того, чтобы поскорее уйти.

Толя притягивает меня к себе, как накануне вечером, но теперь его объятие — не спасение, а ловушка.

— Я тебя жду. — И целует меня на прощание.

Выбегаю на улицу, как воришка, спешащий скрыться с места преступления. Сердце колотится, выпрыгивая из груди. Воздух, который должен был быть свежим, кажется густым и спёртым. Я не должна была втягивать Толю во всё это. Я его использовала, чтобы заткнуть дыру, зиявшую в сердце. И теперь мне стыдно даже просто обернуться и помахать ему рукой.

Мама встречает меня буквально у порога. Вид у неё бледный и уставший.

— Молоко прибыло, ликуем, — её голос звучит как скрип ржавой пилы.

— Где Диана?

— На кухне с дедом. Ему удалось её успокоить, но это явно не надолго.

На мой голос папа с дочкой на руках выходит к нам. Я сразу её забираю. Грудь отзывается знакомой болью — тупой и распирающей.

— Я покормлю её и вернусь.

Поднимаюсь с ней в спальню, в первую очередь, вновь становясь матерью, а не женщиной, успевшей наломать дров.

— Инга, отец в бассейн, а я падаю, — сообщает мама, как только мы с сытой Дианой возвращаемся. — Ночь была та ещё.

Мама бросает на меня оценивающий взгляд, и мне физически становится плохо. Она взглядом будто снимает с меня слой за слоем, прекрасно понимая, что ночь я провела не одна. Вот только наверняка уверена, что я была с Ваней, потому одаривает меня довольной улыбкой. Остаётся только порадоваться, что у неё нет сил на расспросы. Как и у меня на ответы. Я бы не выдержала сейчас ещё один разговор по душам.