Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

Меня больше нет в комнате, которую мне отвели, я стою в длинном тёмном коридоре, затянутом дымкой и тенями. По спине пробегает дрожь, и я поспешно обхватываю себя руками, словно пытаясь защититься. Сделав шаг вперёд, я моргаю, пытаясь избавиться от мутной пелены перед глазами.

Но она не исчезает. Напротив — расплывчатый контур только ширится, пока не поглощает весь коридор, и тогда изображение меняется.

Широкий и изогнутый, как будто я рассматриваю местность выпуклыми глазами. Мне требуется на мгновение больше, чем обычно, чтобы осознать, что я не в себе, и это не мои глаза, которыми я смотрю, а глаза паука. Однако, как только я осознаю это, меня охватывает облегчение, и я испускаю вздох, когда существо несется по коридору, а все вокруг превращается в гигантские колонны.

Эмоции паука буйствуют в моем сознании. Тревога. Страх. Любопытство. Любовь.

Это последняя эмоция, которая заставляет меня задуматься. Любовь?

Прежде чем я успеваю по-настоящему обдумать эту странную эмоцию существа, коридор меняется, когда паук сворачивает в темную нишу, а затем мы прыгаем, воздух подо мной касается пушистого живота, когда шелковая нить вылетает и цепляется за ближайшую стену. Все ниже и ниже мы летим в неизвестность, пока в самом конце не появляется мягкое оранжевое свечение, заставляющее меня понять, что мы спускались под лестницу.

Покрытый инеем лед сочится из трещин в стенах вокруг единственного факела, прикрепленного к стене. Оглядываясь вокруг, я вижу еще больше бесконечных коридоров, которые исчезают во тьме далеко за пределами моей способности видеть и способности паука.

Чем дальше мы продвигаемся по странным нижним коридорам, тем больше я понимаю, что это совсем не похоже на старые и пыльные, но роскошные уровни наверху. Это все тот же остров Ортус, но нижний этаж, который, по возможности, содержится в еще более плохом состоянии. Однако есть одна хорошая вещь в этом, так это тот факт, что в этих сырых помещениях паутины предостаточно, и это значительно облегчает пауку, с которым я нахожусь, подкрадываться к ним и использовать их в качестве зацепок, когда он исследует пространство.

Ряды открытых комнат — нет, камер, осознаю я, когда полосы почерневшей серы становятся видны на фоне отблесков пламени единственного факела.

Скрежет камня о камень и металлических цепей эхом разносится в пустом воздухе вместе с отрывистым кашлем. Моя голова — и голова паука — поворачивается в сторону шума. Эмоции паука усиливаются от нервозности. Он шествует своими маленькими лапками по липкой паутине, на которой мы сидим. Успокаивая, я распространяю свои собственные эмоции в разум существа, посылая мысли об уверенности и безопасности, которых я на самом деле не чувствую.

Мгновение спустя, когда неуверенность бедняжки ослабевает, я побуждаю его к действию своим желанием. Паук быстро реагирует и начинает убегать от паутины на стену, следуя за предыдущим звуком.

Я нетерпеливо жду, но заставляю себя не подталкивать паука, чтобы он шел быстрее, пока мы крадемся в темноту. Оранжевые тени сменяются оттенками серого и зеленого. Решетки — из серы — на противоположной стороне коридора похожи на выступы сомкнутых зубов, и каждый раз, когда я бросаю на них взгляд в почти отсутствующем свете, у меня в животе, как жернова, тяжело оседает холодная тяжесть.

Тюрьма. Теперь нет сомнений в том, что гипотеза Каликса верна. Это не сон, а слияние разумов между мной и, скорее всего, пауком из моей комнаты. Он показывает мне скрытые уголки этого места и раскрывает его секреты. Это клетки, предназначенные для содержания Божественных Существ или лиц Божественной крови.

Паук медленно останавливается вдоль стены, прежде чем опуститься на пол гибким, отработанным движением, которое я не смогла бы воспроизвести даже после всех моих лет тренировок под руководством Офелии. Можно узнать не так уж много, но естественные склонности и способности, заложенные в генетике древнего существа, невозможно воспроизвести.

Ближе. Ближе. Ближе. Еще один отрывистый кашель. Низкий стон. Звон цепи о камень.

Щелчок. Щелчок.

— О, черт возьми, прекрати это, Кэд, — недовольный, сухой женский голос эхом разносится в тени. — Это бессмысленно. Камни сырые, и этот звук действует мне на нервы.

Раздается мужской вздох, а затем любопытное пощелкивание прекращается. Паук подползает ближе, но мы так далеко от факела, что вокруг нас кружатся только серые тени, нарушающие сводчатую обстановку. Я напрягаюсь, пытаясь разглядеть сквозь полумрак очертания двух фигур, стоящих бок о бок в одинаковых клетках.

— Прости, Ари, — говорит мужчина. Его хриплый, низкий голос звучит почти как музыка. Но дело не в мелодичности — нет, совсем не в этом.

Этот голос. Мужской. Глубокий. Спокойный.

Это голос Кэдмона, Бога Пророчеств.

Глава 8

Кайра

Я возвращаюсь в свое тело со вздохом и сажусь прямо на кровати с балдахином, отдаленно осознавая, что я больше не одна. Тусклый свет проникает в окно, освещая теплое мужское тело по другую сторону матраса. Моя рука тянется к кинжалу, спрятанному под одеждой — которую я надела после того, как привела себя в порядок прошлой ночью, — инстинктивно, но я замираю, узнав блестящие белокурые локоны на подушке.

Ара примостилась на бедре Теоса поверх одеяла, а другой ее друг пропал — без сомнения, все еще внизу, в том, что, должно быть, является подземельями Академии Ортус. Мое сердцебиение быстро замедляется, когда я делаю глубокие, ровные вдохи. Теос ворчит во сне и придвигается ближе, будя мою Королеву пауков, когда она открывает глаза и спрыгивает с его тела, исчезая за краем кровати — без сомнения, чтобы найти более удобное место для сна.

Мое горло рефлекторно сжимается, когда я обдумываю откровение паука из Ортуса.

Я видела кровь в сознании Трифона. Я видела невидящие глаза Кэдмона, окровавленные и пустые, а также его скрюченное тело. Как мог кто-то — даже Бог — пережить это?

— Кайра? — Хриплый голос Теоса сонный и глубокий. Замедляя дыхание, я смотрю вниз на его запрокинутое лицо. Что-то в моем собственном, должно быть, отражает бурю эмоций, захлестывающих меня, потому что он моргает, и слой дремоты исчезает в одно мгновение. Он садится и тянется ко мне. — Что случилось?

Мои губы приоткрываются, но слов не выходит. Что я могу сказать? Как мне объяснить? Я качаю головой. В этом нет смысла. Что, если… что, если это действительно был сон? Желание. Надежда.

Если Кэдмон не мертв, возможно, у нас все еще есть шанс заручиться его помощью. Кэдмон знает, что ждет нас в будущем. Он тот, кто должен направлять нас. Я качаю головой и делаю глубокий вдох, опускаясь рядом с ним, прижимаясь лбом к его плечу, прежде чем осознаю, что он обнажен выше пояса.

Снова поднимаясь, я моргаю, глядя на него. — Что… — Я тянусь за одеялами и срываю их, разинув рот при виде Теоса в полной наготе. — Ты что, в таком виде шел до моей комнаты?

Когда я снова встречаюсь с ним взглядом, в уголке его рта появляется усмешка, а бровь приподнимается. — Возможно… — уклоняется он.

Я набрасываю одеяло обратно на его бедра и медленно увеличивающуюся эрекцию там. С рычанием отворачиваюсь от него и соскальзываю на край матраса. — Чертовски глупо, — бормочу я. — Нас буквально держат в тюрьме из серы в ожидании смерти, высасывающей душу, а ты…

Смеясь, Теос обхватывает меня руками и тянет еще глубже на кровать. Если не ударить его локтем в живот и не врезать кулаком по его красивому лицу, вырваться из его цепких объятий — тщетная попытка. На мгновение я подумываю о том, чтобы все равно убрать свой кинжал, но затем отказываюсь от этой идеи, когда он сажает меня к себе на бедра и утыкается головой в изгиб моей шеи.