Со стороны всё это выглядело жалко. Статный, широкоплечий мужчина из уважаемого рода и цепляющаяся за него невеста из бедной семьи, которую постыдно поймали на измене.
Но я ему не изменяла! Однако все здесь думали иначе.
Лопатками я чувствовала взгляды слуг и рабов. К вечеру о постыдной сцене узнает весь город. Наши семьи заключили соглашение, когда я ещё была ребёнком. И пусть затем дела у нас пошли плохо, но Ёнсу был благороден и не отказался от меня.
Этим ранним утром ветер пронизывал моё тонкое летнее кимоно. Он приносил с собой пряный запах цветущей сакуры. Но я ощущала лишь приторную тошнотворную горечь на корне языка. Меня трясло от холода. Хотелось проснуться от кошмара – но как проснуться, если кошмаром стала твоя жизнь?!
Вчера я легла спать расслабленная, счастливая, ведь каждый день приближал долгожданный миг свадьбы. Но на заре проснулась от крика матери Ёнсу. Она стояла на пороге моей спальни и показывала пальцем на незнакомого мужчину, что голым сидел на моём футоне, будто тайный любовник. Он почти сразу вскочил и бросился наутёк.
Я видела его впервые в жизни!
Но не смогла доказать это госпоже. Та подняла такой крик, что вскоре весь дом встал на уши. И теперь, не слушая никаких оправданий, мои вещи вышвыривали из дома как жалкий мусор.
Сундук был расколот и лежал на боку. Моя деревянная обувь валялась среди шелковых халатов, резных костяных палочек, гребней и расписных праздничных юкат, которые сшила мне мама и которые я бережно хранила. А теперь они сиротливо лежали на холодной земле под безжалостным взглядом утреннего солнца.
Огромный дом Ёнсу с резными деревянными балками и зелёной черепичной крышей сейчас враждебно смотрел на меня черными провалами окон.
Моя душа замерзала. А разум разрывало множество вопросов.
Кто тот мужчина, что спал в моей комнате?
Почему тот, кто говорил мне о любви – не хочет даже выслушать?
Я всё ещё невинна – это легко проверить, пригласив лекаря.
Но похоже – моя правда никому не интересна.
– Забирай своё жалкое приданное, потаскуха! – визгливый женский голос ударил по ушам.
Это мать Ёнсу – госпожа Рокомо – высокая и сухая женщина – ступила из парадных дверей дома на крыльцо. К ее морщинистому лицу приклеилось такое победоносное выражение, будто она и правда поймала опасного преступника. Юбка её расшитого журавлями кимоно хищно развевалась на ветру.
За ней молчаливой тенью следовал слуга из ёкаев – огромный мужчина с синей кожей, под которой бугрились мышцы. От висков, по линии роста волос, отходили, изгибаясь, толстые витые рога. Любого человека ёкай мог переломить как щепку, но стальная полоска ограничительного ошейника делала его послушнее верного пса.
Исполняя приказ хозяйки, рогатый ёкай магией вышвыривал из дома оставшиеся вещи. Они плыли по воздуху, а потом с глухим стуком падали на землю.
– Прошу… – горько прошептала я, всё ещё стоя на коленях перед Ёнсу. – Умоляю! Ты единственное, что у меня есть! Не бросай меня.
Но жених молчал.
Я сжала в пальцах кимоно так сильно, что впивалась ногтями в кожу собственных бёдер прямо через ткань. Обреченно опустила голову. Белые пряди волос упали мне на лицо. А слёзы, кажется, кончились.
За одну ночь я потеряла всё.
Моя бедная матушка потратила последнее, чтобы собрать мне приданное. Как мне теперь посмотреть ей в глаза, когда она узнает правду? Как обеспечить сестру, которой нужно учиться? Все надеялись на меня.
Но я оказалась бесполезна. У меня ни работы. Ни накоплений. Куда мне идти? Что делать?
– Лина… – вдруг мягко произнёс Ёнсу, высекая из моего сердца искру надежды. Я подняла на него заплаканные глаза и наткнулась на ледяной взгляд. – Хватит оправданий. Уходи, пока тебя не вышвырнули.
Моя вспыхнувшая было надежда – потухла.
На языке крутились мольбы, но я сглотнула их, заставив провалиться через горло в желудок. У меня тоже была гордость – крохотная, но очень твёрдая. Раз он не верит мне… То… и мне ни к чему такой муж!
Я больше не буду просить.
Качнув головой, я горько усмехнулась. Поднялась – качаясь от слабости. Ни на кого не глядя, шагнула к своим вещам и начала их собирать – одной мне было их не унести, но никто не собирался помогать. Я собрала самое ценное в мешок, что валялся тут же – получилось совсем не много. Потом оглянулась… кое-чего не хватало.
– Где реликвия нашей семьи – хрустальная подвеска? – свистяще спросила я, выпрямившись и повернувшись к госпоже Рокомо.
– Какая ещё подвеска? Ничего не было такого! Или что ты этим хочешь сказать? Неужто в воровстве обвиняешь?! Вот же, демоница! Ни стыда ни совести! – затараторила она, скрестив сухие руки. Но я не слушала, а вместо этого резко направилась к ней. Она не ожидала – и только успела отшатнуться – но споткнулась о ступеньку и осела на землю. Пользуясь её растерянностью, я схватилась за цепочку на шее женщины, которая уходила под ворот юкаты.
Эту цепочку я не могла не узнать.
Она была такая одна! С особым чуть голубоватым отливом, свойственным магическим предметам. Я дернула её наверх, вытаскивая на свет кулон. На вид реликвия была совсем простенькая – всего лишь стеклянный шарик с огоньком внутри – но она была бесценна для нашей семьи. Я схватилась за шарик, но тут мои руки сверху накрыли узловатые пальцы госпожи Рокомо.
– Отпустите! – потребовала я.
– Тебе эта вещь не по статусу!
– Это не вам решать!
– Давай я куплю. Ты же всё ради денег продашь!
– От вас ни одного медяка не возьму!
К нам уже спешили Ёнсу и слуги. Они что-то кричали. Я тянула артефакт на себя. А в следующий миг госпожа Рокомо рявкнула:
– Да подавись! – и толкнула меня в грудь.
Я стала заваливаться назад. Цепочка натянулась… а потом с глухим “Цпок” лопнула. Я окончательно потеряла равновесие! Небо резко крутанулось, а потом что-то больно ударило меня в затылок.
В следующий миг я осознала, что лежу на земле… Солнце ярко светит, ослепляя. А я не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Не могу зажмуриться. Мне больно дышать, больно моргать. Похоже, я неудачно упала – прямо на угол сундука, что валялся во дворе… А ещё почему-то жжёт ладонь, да так сильно, словно кожа на ней расползается под нажимом чего-то невероятно острого.
“Я слишком сильно сжала артефакт. Я его разбила”, – мелькает мысль.
И почему-то реликвию семьи мне даже жальче, чем себя.
– Небеса покарали! – шипит где-то справа Рокомо.
Сверху склоняется синекожий раб.
– Ей не помочь, – низко рычит ёкай.
“Как это – не помочь?!”
Что он такое говорит?!!
Я хочу жить! Хочу любить!
Я ведь даже не высказала Ёнсу, как он несправедлив! Как гадко поступает! И не сказала его матери – что я уже догадалась – что это она подослала того мужчину ко мне! А потом мне следовало бы плюнуть ей в лицо и уйти без сожалений!
А ещё… я бы хотела обнять свою сестру и матушку. Что же с ними будет без меня?
Теперь надо мной склонился и Ёнсу. В его красивом благородном лице был испуг – он не ожидал, что так получится. И волнение – он волнуется за меня? А ещё… какое-то облегчение. Почему?! Он рад, что я не доставлю больше проблем?!
Как нелепо…
И его я любила?!
… мир темнеет.
… боль исчезает.
…
…
…
А в следующий миг передо мной разворачивается странное видение…
Видение – как горячечный болезненный сон.
Я вижу себя – да, это точно я! Просто откуда-то я это знаю! Только волосы тут у меня не белые, а гладкие-чёрные. И лицо совсем юное – мне не больше пятнадцати. Поджав под себя ноги, я из видения сижу в маленькой комнате на кровати… но это не футон, а именно кровать на деревянных ножках, какие бывают на постоялых дворах. В моих руках книга на незнакомом языке, но сейчас я понимаю каждую букву.
На обложке написано: “Кровавый дождь над Хааки”… Страницы слегка потрёпаны, будто я перечитывала их сотню раз.
И я вдруг очень хорошо вспоминаю содержание этой истории.
