Поцелуй сирены и первобытные хищники (ЛП) - Рейес Елена М.

Свобода. Открытый воздух.

Однако сегодня вечером это похоже на благословенное проклятие.

Часть стены вокруг него прикрывает меня от верхней части тела до голеней, а открытая сторона обращена к моим новым растениям. Мой нос дергается, и я улыбаюсь, когда до меня доносятся слабые остатки чужого запаха. Она также оставила маленькую лопатку с ручкой в цветочек.

Я поблагодарю маму позже.

Ветерок проносится по моему заднему двору, стирая последние следы маминого запаха и окутывая меня запахом Нериссы, когда я включаю душ. Сразу же на меня обрушивается холодная вода, ударяющая по моей коже, но она никак не охлаждает меня. Мои руки упираются в стену, вода каскадом стекает по моей разгоряченной плоти, и все же она цепляется за меня.

Моя сирена. Моя пара.

— Боги играют со мной, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, и ее запах усиливается, как будто они соглашаются.

Она погружается в мою кровь — я почти чувствую ее вкус в воздухе — и мой член резко, болезненно дергается. Мой узел уплотняется, когда морской бриз смешивается с цветами апельсина.

— Черт, она нужна мне. Эта хорошенькая маленькая киска крепко обхватила бы меня.

Мой член снова пульсирует, толстый и требовательный, и я обхватываю его кулаком. Язвительный звук вырывается из моего горла от соприкосновения, не от удовольствия, а от ярости. Я хочу, чтобы ее руки были на мне, а не мои собственные, но мое тело предает меня. Нуждающее. Ноющее. Игнорированное.

Я дергаю сильно, каждый толчок безжалостен, как наказание. Мое дыхание учащается, а зубы обнажаются, когда я представляю ее прижатой ко мне, ее рот открыт, тело дрожит, когда я скачу на ней жестко и без паузы.

Я возвращаюсь к той ночи в джунглях, когда ее тело было прижато к моему, а эти прищуренные фиалковые глаза смотрели на меня с желанием. Как она обхватила меня ногами за талию, ее острые ногти впились в мою кожу, и эта божественная пизда сжала меня, как тиски.

Узкая. Розовая. Горячая.

— Черт. — Я кончаю с диким рычанием, мое освобождение изливается горячим и густым четырьмя резкими толчками.

Они приземляются у стены дома, затем соскальзывают вниз и исчезают в траве внизу. Я ударяюсь лбом о руку, поддерживающую меня, грудь вздымается, дыхание прерывистое.

Но даже опустошенный, я все еще испытываю боль.

Ничто не насытит меня по-настоящему, кроме моей пары. Боль в моем все еще набухшем узле — доказательство этого.

Заставляя себя выпрямиться, я умываюсь и ополаскиваю свое тело. Я на автопилоте, движения механические, когда возвращаюсь голышом внутрь и одеваюсь во все черное.

Я направляюсь на казнь, и кровь в моих венах на данный момент превратилась в лед.

Я иду за тобой.

В камерах тихо, когда я вхожу несколько минут спустя. Торрен и Верис уже там, мой меч поблескивает там, где я оставил его вчера, свисая с седла.

Напоминание для троицы, сообщение, видимое из камер, в которые их перевели прошлой ночью. От самой задней части до передней, всего в нескольких футах от единственной входной или выходной двери. К тому же мы не так уж далеко от моря. И если вы достаточно напрячетесь, то сможете услышать, как волны разбиваются о скалы на этой стороне острова.

Свобода так близко. Пытка и поддразнивание.

Пять пар глаз следят за мной, но я не обращаю на них внимания. Пока нет. Вместо этого я рассматриваю Торрена и синяки разных оттенков желтого на его руке. Он стоит тверже, чем вчера, его лицо ничего не выражает, но ярость изливается из него. Его встреча с генералом водяных все еще беспокоит его, и я вижу, что жажда мести отражается и во мне.

— Рана зажила? — Я спрашиваю по нашей связи, желая убедиться, что он в состоянии помочь мне в случае необходимости. Не то чтобы я ожидал от него этого; изгои никогда меня не пугали. Ни один, ни десять, ни пятьдесят. Они слабее, меньше ростом и должным образом не обучены — им не справиться со мной в рукопашной схватке.

В ответ он коротко кивает и похлопывает по груди, показывая, что с ним все в порядке. Верис ничего не говорит, но толкает вперед маленькую тележку на колесиках. Ту, на которую я поднимаю бровь.

Она золотистая, богато украшенная, с полкой из толстого стекла наверху и совершенно неуместно в подземельях королевской стаи.

— Моя пара сказала, что мы можем одолжить его, но лучше не разбивать. Это ее тележка с чаем.

У меня вырывается фырканье, и три пары глаз расширяются; они не знают, что делать со смеющимся альфа-волком, стоящим между их камерами. Слева дышит мертвец — его тело привалилось к задней стене. Каждый подъем и опускание его груди — напрасный дар времени, взятый взаймы.

Его минуты сочтены, и у меня чешутся кончики пальцев там, где спрятаны мои когти. Я почти чувствую капли его крови на них, насыщенный металлический запах, наполняющий комнату, и моего волка, испытывающего удовлетворение от убийства бесполезного, опозоренного волка.

Справа изображена пара. Поменьше ростом, явно омеги, и напуганные. Они приняли душ, одеты в чистую одежду и выглядят менее изможденными, чем вчера. В затхлом воздухе витают слабые следы их трапезы, мяса и хлеба, и я улыбаюсь им. Не угрожающе, но чтобы показать, что я не желаю им зла, если только…

Сотрудничество — буквальный ключ к их выживанию.

Они вместе прижимаются к правой стене под одеялом. Не для тепла, поскольку в камерах не холодно, а для комфорта. Однако их запахи щекочут мне нос. Мужчина и женщина оба пропитаны страхом и оторопью — крохотная частичка надежды — тяжесть их эмоций обрушивается на меня.

Грубая, ее невозможно игнорировать. Я вижу каждую дрожь и чувствую каждую невысказанную мольбу.

Со вчерашнего дня у меня было время подумать. Составить план. Согласовать то, что я знаю, с тем, что показывают в реальности.

И оба начинаются и заканчиваются одним человеком: Нериссой Дель Маре. Моя прелестная маленькая сирена.

Если в ее планы входило приговаривать изгоев к смерти, пусть будет так. Если она хотела отвлечь меня, она добилась именно этого. Это совершенно ясно, и поэтому я буду относиться к ним соответственно.

Эти двое не умрут — пока. Возможность будет предоставлена, но они сами должны выбрать свой путь.

— Доброе утро, — говорю я, мой голос разносится в тишине. Эти трое не отвечают; они только смотрят. Двое со смирением, а один с вызовом. Последний из которых знает, что умрет от моей руки, только не знает как — медленно и болезненно или быстро и безжалостно.

Мои губы кривятся.

— Я сказал: Доброе утро.

Слова ударяются о камень и металлические прутья, отдаваясь эхом, как щелчок кнута. Четыре головы склоняются одновременно — мой бета, гамма и эта пара, — пока мой наглый гость борется с доминированием. Это больно и глупо, напряжение на его лице заставляет вены на висках вздуться, а глаза налиться кровью. Все его тело сотрясается, заставляя его опуститься ниже, и я легонько толкаю его, полностью отдавая ему приказ.

Через несколько секунд он лежит ниц, уронив голову на землю и втянув плечи до ушей. Его трясет. Прерывисто дыша.

— Доброе утро, Альфа, — наконец произносит мягкий женский голос, и я поворачиваю голову в сторону пары. Она крошечная для волчицы. Застенчивая. Ее партнер, с другой стороны, быстро опускает глаза, напряжение исходит из каждой поры. Он боится не за себя — не совсем, — а за нее.

И это я могу уважать. Даже восхищаться.

Потому что теперь, когда я нашел то, что дано мне богиней, я понимаю. Пара для нас превыше всего, включая его жизнь. Ты дышишь, живешь и умираешь за свою суженую. Их безопасность, их жизнь, их место рядом с тобой — вот что определяет хорошего волка.

Более того, подвергать ее опасности, не имея возможности защитить, — это пытка. Наказания, которого я никому не пожелаю. Даже моим врагам.

— Как тебя зовут, юная волчица? — Спрашиваю я, голос мягче, но с оттенком гнева. То, как она вздрагивает, переворачивает что-то во мне, и это чувство еще больше укрепляет мои планы относительно этой пары.