Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

— Что еще я могу сделать?

Ее лицо покрывается потом, она указывает на место между ног Ариадны. — Мне нужны, вы здесь, — приказывает она. — Я скажу вам, что делать, но из-за ваших… обстоятельств… — мне хочется проворчать в ответ на этот комментарий, желая больше, чем когда-либо прежде, перерезать горло Трифону. Я никогда не был жестоким, но, если уж на то пошло, Великий Божественный Лжец должен понести какое-то наказание за то, через что он заставил всех нас пройти. — Я боюсь, что если я попытаюсь перевернуть ребенка, схватка раздробит мне руку. Ваши пальцы гораздо тоньше, чем у Газзега. — Я предполагаю, что она имеет в виду фермера, поэтому просто киваю. — Я расскажу вам, как повернуть ребенка так, чтобы он мог родиться.

Внезапно мы с акушеркой меняемся местами. Я обнаруживаю, что нахожусь на ящике между ног Ариадны, а другая женщина стоит у меня за спиной, ее мягкая рука нежно лежит на моем плече.

— Хорошо, — говорит она, — мы собираемся потихоньку проникнуть внутрь. — Странная тошнота укореняется у меня в животе, когда я выполняю команды женщины. По моим рукам льется еще больше крови. Ариадна вскрикивает.

— Ей больно. — Я двигаюсь, чтобы выйти. — Я должен остановиться.

— Нет! — Рука акушерки на моем плече сжимается. — Мы должны перевернуть ребенка сейчас. — Я оглядываюсь и вижу, что она смотрит не на меня, а на Ариадну. Она качает головой. — Если бы я не знала лучше о вас, Божественных Существах, я бы сказала, что она уже на пороге смерти.

Черт. — Что мне делать? — рявкаю я, снова привлекая ее внимание. Если Ариадна умрет здесь и эта женщина узнает правду о наших секретах, мне придется убить ее. Как бы сильно я этого не хотел, оставить ее жить со знанием о нашем роде означало бы наказать ее чем-то гораздо худшим. Трифон будет пытать ее, чтобы получить информацию о том, кто раскрыл себя, а затем убьет ее, медленно и мучительно.

Акушерка встряхивается и снова сосредотачивается на текущей задаче. Затем, после долгих поворотов, ощущение маленького тела, опускающегося головой вперед через лоно Ариадны, заставляет мое сердце учащенно биться в груди. Пророчество. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Я стискиваю зубы и отгоняю видение одним усилием воли.

— Почти на месте. — Голос акушерки доносится откуда-то издалека, хотя я знаю, что она все еще рядом со мной. — Хорошо, позвольте мне…

Она принимает позу, готовая взять все под свой контроль, но слишком поздно. С очередной схваткой я отстраняюсь, и малыш выходит вместе с моей рукой. Резкий детский крик эхом разносится по комнате, и впервые за несколько часов Ариадна, кажется, набирается сил. Она еще немного приподнимается.

— Мой ребенок? — спрашивает она, затаив дыхание.

— О боже, хорошая работа, — говорит акушерка, вздыхая с облегчением.

Ярко-серые глаза открываются, когда я беру ребенка в свои ладони, одна под ее маленькой головкой, а другая под попкой. Акушерка ходит вокруг, смачивая одно из полотенец в горячей воде и хватая один из столовых приборов, которые она попросила меня принести, чтобы перерезать пуповину, все еще соединенную с животом ребенка. Я обнаруживаю, что не могу пошевелиться, чтобы помочь ей. Все мое внимание сосредоточено на краснолицем младенце в моих ладонях. Крошечном. Хрупком. Стойком.

— Поздравляю, дорогая мама, — говорит акушерка, вытирая в моих руках младенца от крови и других загрязнений, покрывающих его маленькое тело. — Ваша дочь красива и, судя по легким, вполне здорова.

— Девочка? — Голос Ариадны высокий, полный надежды.

Стоя на трясущихся ногах, я делаю четыре нетвердых шага вокруг кровати к изголовью, откуда на меня и сверток, который я держу, смотрят широко раскрытые глаза Ариадны. Она протягивает руку, и, хотя мне больно, я передаю крошку в ее ожидающие руки. — О, она прекрасна. — В глазах Ариадны появляется туманный блеск, которого я никогда не видел. Несмотря на все, что мы пережили — побеги из наших домов, ссоры с ее родителями из-за их неправильного выбора, господствующего над людьми этого мира, потерю друзей, — она никогда не плакала. Ни разу.

Она делает это сейчас. Крупные слезы катятся по ее лицу, когда она прижимает ребенка к себе, прямо между грудей. Я лишь отдаленно замечаю, как акушерка наводит порядок, собирает столько окровавленных простыней, сколько может, и запихивает их в один из ящиков, перевернутый так, чтобы была открыта полая сторона.

Пророчество вернулось, и оно сосредоточено на крошечной девочке, прижатой к груди Ариадны. Она — ключ ко всему.

— О, моя дорогая, — воркует Ариадна, нежно поглаживая нежную щечку малышки. — О, моя сладкая девочка.

Сдавленным голосом говорю я. — Она похожа на тебя.

Ариадна поднимает глаза, чтобы встретиться с моими. У любой другой молодой матери выражение лица было бы гордым, но при моих словах ее лоб морщится, между бровями образуются две морщинки. — Ты прав, — отвечает она, и мы оба знаем, что это нехорошо.

— Я оставляю вас позаботиться о вашем ребенке, милорд и леди. — Обернувшись на голос акушерки, я понимаю, что женщина закончила свои обязанности и стоит у двери.

— Спасибо, — бормочет Ариадна, наклоняя голову в сторону женщины. Она все еще довольно бледна и явно слаба, но теперь, когда малышка вышла из ее тела, ее естественное исцеление взяло верх. Несомненно, она хочет, чтобы женщина ушла — её фамильяры скоро придут приветствовать дитя.

Восприняв это как намек, я направляюсь к акушерке и достаю из-за пазухи своего плаща тяжелый мешочек. Я вручаю ей все это. — Я не знаю, как отблагодарить тебя за твою помощь, — шепчу я, держа ее руки в своих и вкладывая тяжелый мешочек с дензой в ее ладонь.

Ее глаза расширяются от веса, она переводит взгляд с мешочка на мое лицо. — Милорд? Сэр? Я не могу принять…

Я качаю головой, прерывая ее. — Ты примешь все это. Ты наш спаситель. Все, о чем я прошу взамен, — это чтобы ты никому больше не говорила об этом.

Она наклоняет голову. — Если вы отец, милорд, то вам не о чем беспокоиться? Ребенок чистое божественное существо…

— Пожалуйста, — умоляю я ее. — Никому не говори о том, что ты для нас сделала. Если кто-нибудь спросит, откуда взялись деньги, ты можешь сказать, что работала на нас и что мы были сильно пьяны, когда платили тебе. — Я сжимаю ее руки в своих. — Это также для твоей безопасности.

Выпрямляясь, акушерка, наконец, отвечает мне кивком. — Да, милорд. С-спасибо вам за вашу щедрость.

Я отпускаю ее и тянусь к дверной ручке. — Спасибо тебе, — говорю я, провожая ее в коридор.

Когда мы снова остаемся одни, я щелкаю замком и поворачиваюсь лицом к Ариадне. Кажется, она прижимает ребенка ближе, хотя я не знаю, как это возможно, учитывая, что кроха уже прилипла к ее груди и естественным инстинктом ищет одну из ее грудей под тонкой сорочкой. Моя грудь сжимается от этого зрелища.

— В чем дело? — Спрашивает Ариадна. — Твои глаза… Ты что-то видел.

Ее ладонь обхватывает затылок ребенка. — Ты права, — говорю я ей. — Я кое-что видел. Много путей, и все они ведут к гибели, смерти и разложению. Все, кроме одного. Тот, который действительно может привести к освобождению всех нас. — Несмотря на уборку акушерки, запах крови все еще витает в воздухе, когда я возвращаюсь к кровати и опускаюсь на колени.

Еще больше слез наполняет глаза Ариадны. — Нет. — Она начинает качать головой взад-вперед. — Нет. Не она. — Обеими руками она обнимает свою новорожденную дочь, защищая ее… от меня.

Я опускаю голову. — Мне так жаль. — Мне так жаль, что она и представить себе не может. — Мы должны найти ее отца, а потом… мы отправимся в Преступный Мир.

Ее вздох эхом разносится по комнате. — В Гильдию ассасинов? Зачем?

— Ты знаешь, я не могу сказать тебе — зачем. — Я поднимаю на нее глаза и вижу, что ее лицо полно боли и гнева.

— Я только взяла ее на руки, — огрызается она. — Ты хочешь, чтобы я бросила ее сейчас? Хенрик в безопасности, где бы он ни был. Он не сможет заботиться о ней так, как я…