Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

И вот, стоя посреди комнаты Эвелин Ли, даже после того, как меня раз чуть не поймали, я колеблюсь.

Сочувствие камнем ложится на дно моего нутра. Как могла девушка, в сердце которой столько любви, так сильно ненавидеть меня? Если только я чего-то не перепутала. Может быть… может быть, она вовсе не ненавидит меня. Может быть, она ещё не стала продуктом этого двора, а просто злая девчонка, как в тех видео про хулиганов, которые мы смотрели в школе. Возможно, всё, что ей нужно, — это объятия и… и дружба.

Я на цыпочках отхожу от комода, не трогая её безделушек, и подхожу к деревянной полке, уставленной стеклянными колбами и настойками с этикетками. Некоторые бутыльки пузырятся, в то время как большинство остаются блестящими и чёрными, как ночь. Я быстро читаю этикетки.

Смесь аконита и ивы. Настойка болиголова. Цветочная эссенция дикой моркови Queen Anne's Lace. Зоантид кораллов и отвар пионов.

Рядом с каждым названием оживает рейтинг смертоносности, когда я прикасаюсь к ним, белые этикетки меняются на дьявольски красные и тёмно-эбеновые. Некоторые бутылки даже трясутся и свистят. Но я не нуждаюсь в предупреждениях — я достаточно усвоила на уроках, чтобы заметить, что в этих бутылочках содержатся самые смертоносные яды, известные как людям, так и оборотням. Хотя, только смесь аконита может оказать на нас какое-то длительное воздействие. Я отхожу, немедленно заставляя их замолчать.

Алхимия.

Магические манипуляции и создание нечеловеческих материалов и заклинаний.

Так и должно быть — этот дар самый могущественный, какой я когда-либо видела при дворе, а Эви… Она лучшая на наших занятиях по Алхимическому Конструированию. Хотя там мы варим снотворное и делаем вино из виноградных косточек и волшебных фруктов. Ничего более сложного и смертоносного, чем эти. Я бросаю взгляд вверх, как раз вовремя, чтобы упасть на пол и откатиться в сторону от проклятого топора. Лезвие опускается с потолка прямо на меня, каким-то образом обнаруживая, что я — предатель. Или, возможно, просто обнаруживая, что я — не сама Эви.

Конечно, её дверь была не заперта — она оставила свою комнату заминированной. Но это не доказательство. Даже ядовитые смеси не являются причиной для её осуждения. Я ползу по полу, пригибаясь достаточно низко, чтобы зачарованный топор перестал целиться мне в голову, возвращаясь на прежнюю траекторию патрулирования по потолку, и проглатываю гнев, клокочущий в груди.

Возможно, Эви испытывает ту же неконтролируемую, ужасную ярость, и именно поэтому ссора с Селестой переросла в её смерть и моё превращение. Это даже объясняет, почему Эви так сильно ненавидит меня. Потому что я могу быть последним кусочком головоломки, который она хочет похоронить.

Но я не могу найти этому доказательств. Я не могу найти никаких доказательств. Я заглядываю под её кровать, обшариваю взглядом её открытый гардероб. Там есть драгоценности и крылья, развевающиеся на спинах красивых платьев, и ещё фотографии Нетти в рамочках над её туалетным столиком, но это не улики. С пляжа ничего нет. Никаких писем с угрозами или бомб. Низкое рычание вырывается из моего горла, и топор замирает в воздухе, затем слегка поворачивается в мою сторону. Я пристально смотрю на него. Только когда я замираю и замолкаю, он возобновляет свой сторожевой вальс от стены к стене.

Мне нужно уйти.

Эта идея была нелепой. Я ничего не добилась, и Энтони, возможно, уже оповестил весь замок о моём преступлении. Я поворачиваюсь на животе к двери, но мой взгляд снова натыкается на туалетный столик. На бутылке застывшего алого вина, стоявшей перед ним.

Она была бы похожа на бутылку из-под ликёра, если бы я не видела её содержимое раньше. Бросив быстрый взгляд на топор, я начинаю по-армейски ползти к ней. Медленно. Конечно. И когда топор плывёт в противоположном направлении, я хватаю бутылку и переворачиваю её в руке. Несмотря на то, что снаружи она остаётся устойчивой и твёрдой, содержимое внутри расплёскивается и издаёт резкий аромат.

Оно пахнет кровью.

Я с трудом сглатываю, капая красной капелькой себе на палец.

Это может погубить меня или подтвердить все мои опасения. Но ничего не происходит.

Она продолжает стекать вниз, как стекала бы любая другая жидкость. Нет. Нет, нет, нет. Это должно быть доказательством. Это должно быть доказательством. Я смотрю, как капля скользит по моему запястью, и моё сердце подскакивает к горлу. Она впитывается в мою кожу. И исчезает.

Чёрт возьми.

Я смотрю на бутылку, вспоминая слова, которые были нацарапаны на мне: «УБИРАЙСЯ, СУЧКА». Это была Эви. Она сделала это. Это её вина. Угрозы, пляж… Всё это указывает на смерть Селесты.

Когти вырываются из моих рук. Бутылка выскальзывает у меня из рук, и топор замечает это — опускается, разбивая стекло. Мне плевать. На топор, на дурацкие незаполненные карты Эви, даже на её дружбу с Нетти. Ярость захлёстывает меня, как всегда, захватывающая и порочная, но на этот раз — на этот раз я не останавливаю её.

Я подожду здесь, пока она вернётся, и тогда я нападу. Я буду драться. Даже если проиграю, я заставлю её истекать кровью. Я знаю, что могу заставить её истекать кровью. Это всё, чего я сейчас хочу. Причинить ей боль. Заставить её заплатить.

Но как только я встаю, готовая выхватить топор из воздуха и разломать его об колено, кто-то рывком открывает дверь и, схватив меня за плечи, вытаскивает в коридор.

Эви.

Мои клыки обнажаются.

Эви.

Я не думаю, я реагирую. Неконтролируемая ярость взрывается во мне, и я не могу её контролировать. Я не хочу её контролировать. Рыча, я кусаю зубами всё, что могу. Раздаётся низкое мужское шипение, а затем меня швыряют в соседнюю комнату. Бросают на пол. Дверь захлопывается, и Каликс заслоняет её.

— Что, чёрт возьми, с тобой не так? — рычит он, хватаясь за плечо. Между его пальцами сочится кровь из того места, где я его укусила, но это менее удивительно, чем вид его обнажённой груди. Полотенце обёрнуто вокруг его талии. Влага, оставшаяся после купания, прилипла к его коже, а шрам на боку только подчёркивает его мускулы. Восемь кубиков пресса, более рельефных, чем всё, что я видела раньше. Я закипаю на его тёмно-сером коврике, заставляя себя снова посмотреть ему в лицо.

— Ты укусила меня, — говорит он.

Я облизываю клыки, желая укусить его снова.

— Харт. Приди в себя.

Но ярость поглотила меня. Я больше не я. Я не помню собственного имени, не говоря уже о том, что я должна бояться этой версии себя.

— Я… не могу.

Я поднимаюсь на колени. Дыхание душит меня до тех пор, пока лёгкие не становятся похожи на бомбы, готовые взорваться. Костяшки пальцев ломаются-хрустят. И голова… В ней стучит. Я хочу убить Эви. Я должна убить Эви. Я закрываю глаза. Самая маленькая, тихая часть моего мозга, та часть, которая остаётся человеческой, умоляет меня остановиться. Я дам себя повесить. Я упущу любой шанс отомстить, если сорвусь здесь. На глазах у Каликса. Это не я. Я выше этого. Но это не так. Я — ярость. Я — месть. Я хочу, чтобы Эви истекала кровью.

Каликс опускается на корточки рядом со мной, его золотистые глаза горят, когда он изучает меня. Я не могу встретиться с ним взглядом. Я едва могу дышать. Мои кости хрустят. Я вскрикиваю от невообразимой боли и сгибаюсь, прижимая ладони к полу.

Каликс кладёт руку мне на спину.

— Выпусти, — говорит он. — Ты уже давно не можешь сдерживать волка.

— Нет. — Нет, нет, нет. Огонь обжигает мои вены. Моя кровь кипит. — Я н-не могу…

— Ты превращалась полностью после Утопления?

Я качаю головой. Мне удавалось избегать этого уже несколько недель. Каждый раз, когда от нас ожидали превращения, я ускользала и убегала. Я не хочу быть такой. Я не хочу быть монстром.

Каликс чертыхается.

— Тебе нужно. Все твои эмоции нарастают и нарастают, и, если ты не освободишься от них, ты разобьёшься вдребезги. Ты взорвёшься. — Он наклоняется ближе. — Это как пар, Харт. Ты должна выпустить его.