— Что? — переспросил Трончиталь, услышав что-то новенькое.
Хоэль промолчал, но оруженосец понял его правильно.
— Похоже, вы хотите сорвать с нее платье, — произнес он многозначительно.
— Нет, не сорвать, — замотал головой Хоэль. — Ты рассуждаешь, как конюх! С ней нельзя силой, она — слишком хрупкий цветок. Но и по своей воле она этого не сделает. Я пытался, только что-то не получается.
— А что вы делали? Стихи ей читали?
— Читал, — отмахнулся Хоэль.
— А цветы дарили? Конфеты?
— Нет, я ей купил чулки
— Чулки — это хорошо. Но поверьте моему опыту, знатные доньи любят не вещи. Вещи ценит голытьба, а благородным и богатым доньям нужно внимание.
— Я был внимателен, как как — слов для выражении мыслей не хватило, и Хоэль попытался помочь собственному красноречию, изобразив что-то на пальцах.
— Конфеты, цветы, серенады, — деловито сказал Трончиталь. — И ни одна красотка перед вами не устоит.
— Ты думаешь? — засомневался Хоэль.
— Я — знаешь, — отрезал Трончиталь.
— Может ты и прав, — Хоэль оглянулся, кого-то высматривая на темной улице.
— Кого ищете?
— Музыканта Как петь серенаду без музыканта?
— Час от часу не легче! Сейчас за полночь!
— Так серенады поют ночью, голова твоя капустная, — сказал Хоэль, погладив Трончиталя по макушке.
— Проспитесь и споете завтра ночью, — пошел на компромисс бывший оруженосец.
— Стану я откладывать на завтра такое приятное занятие!
— Да где вы найдете музыканта ночью?! — потерял терпение Трончиталь. — Идемте уже домой! Проспитесь, а потом уже делайте глупости!
— Здравый совет, — признал Хоэль. — Так и сделаем.
Катарина не могла уснуть до полуночи — сон так и не шел, потому что муж болтался непонятно где. Сначала она сердилась, что он слишком веселится, потом злилась, представляя, что в таверне, куда он отправился с Трончиталем, наверняка будут сговорчивые девицы, которые задерут подол не только для демонстрации чулок. Чувства были настолько сильны, что Катарина не пошла в садовый домик, а тут же, за столом, написала мадригал:
Любовь и ревность об руку идут,
И мне не сбросить их коварных пут.
Избавиться я от любви мечтал,
Но тут же в цепи ревности попал
Вскричал: «О ревность, тигра ты сильней!
Твой яд мучительнее яда змей!
Клыки твои, что гложут исступленно,
Страшней зубов ливийского дракона!
Уйди же прочь! Изыди! Пропади!
Дай сердцу биться без препон в груди!».
Но лишь ослабит ревность путы, вновь
Мучительно пленит меня любовь.
Пока мысли были заняты стихами, было легче, но как только мадригал был написан, тревоги вернулись с новой силой. Катарина вспомнила, что на премьере уличной пьесы Хоэля уже хотели убить. А вдруг на него напали и сейчас?..
В груди похолодело, и Катарина метнулась от окна к порогу и обратно.
Надо ли собрать слуг и идти разыскивать Хоэля?
Но она тут же отказалась от этой безумной идеи — бродить отрядом в ночи, отыскивая мужа. Это смешно, это позорно, совершенно недостойно герцогини дель Астра. Значит, остается только ждать?
Переодевшись в ночную рубашку, укрыв плечи шалью, Катарина сидела в кресле, подтянув колени к груди, и вздрагивала от каждого шороха.
К трем часам усталость взяла свое, и она задремала, свернувшись в кресле клубочком. Ей виделось что-то тревожное, даже страшное — кто-то гнался за ней, или она пыталась найти выход и не находила
Катарина вскочила с бешено колотящимся сердцем, еще не понимая, что ее разбудило. В первую секунду ей показалось, что где-то орет осел, которому отрезают уши.
Что это?! Кто-то издевается над животным? Но почему в ее саду?
Первым порывом Катарины было позвонить в колокольчик, вызывая горничную, поручить ей разбудить Эбрурио и выгнать охальников вон, но рука ее замерла на полпути, потому что дикие крики вдруг обрели смысл:
— На призыв мой тайный и страстный,
О, друг мой прекрасный,
Выйди на балкон.[1]
Катарина подумала, что сходит с ума, потому что узнала и голос, и песню. Это это ее муж распевал, вернее, орал популярную любовную серенаду на всю улицу!
Едва не уронив с подоконника вазу с цветами, Катарина отдернула занавеску, поняла раму и высунулась по пояс.
В свете луны, среди розовых кустов стоял Хоэль, прижав одну руку к груди, а вторую вскинув к небу, и с надрывом выводил очередной куплет:
— Озари тьму ночи улыбкой,
И стан твой гибкий
Обниму любя.
Катарина в ужасе прижала ладони к щекам, потому что в доме напротив уже загорались окна.
— Прекратите! — в панике позвала она мужа. — Сейчас же прекратите!
Он замолчал, а потом какой-то странной походкой — ковыляя и шатаясь — затрусил к ее окну.
— Точно, вот здесь же ваше окно, донья Кошечка! — услышала Катарина его радостный голос и поняла, что Хоэль безбожно пьян. — Ничего, я начну заново, чтобы вы все услышали
И он завел с еще большим воодушевлением:
— На призыв мой тайный и страстный
— Замолчите! — взвизгнула Катарина, увидев, что кое-кто из соседей выскочил во двор, подсвечивая фонарями. — Вы всех переполошили!
— Я знаю, что певец я — так себе, — тут же отозвался Хоэль, — но это от души Не обижайте
— Мамочка! — зашептала благородная донна, чувствуя себя сейчас маленькой испуганной девочкой.
Через улицу уже бежали мужчины, спрашивая друг у друга, что случилось, а в окнах белели чепцы — это выглядывали любопытные кумушки и громко переговаривались.
— Замолчите! Умоляю! — зашипела Катарина в темноту. — Заходите в дом, Хоэль!
— Но я еще не допел, — удивился он и начал новый куплет, где говорилось, что город спит, объятый тишиною, и если любимая выйдет на балкон, то никто из соседей этого не заметит.
Не заметит! Как можно было не заметить этот чудовищный рев?!
Вне себя от ужаса и стыда, Катарина взмолилась:
— Здесь нет балкона! Хоэль, прекратите!
Этот аргумент певца поразил.
— Нет балкона?! — Хоэль потоптался, задирая голову. — Вот я оплошал
— Эй, там! — раздался вдруг разгневанный вопль по ту сторону забора, и Катарина узнала голос дона Гонсало — секретаря суда и крайне раздражительного человека. — Вы с ума сошли, в Каса-Пелирохо?! Ночью, когда почтенные люди спят
— Скорее заходите в дом, Хоэль! — зашептала Катарина, чуть не плача.
— Одну минуточку, донья, я сейчас все улажу, — пообещал Хоэль тоже шепотом, а потом заорал: — Ты чего взъелся? Не слышишь — я пою серенаду!
— Поете?! Теперь это называется пеньем?! А ну, замолчите немедленно и дайте спать!
Ждать чуда больше не было смысла, и Катарина, набросив халат и натянув домашние туфли, бросилась спасать положение.
[1] Здесь взяты слова из «Серенады Смита» оперы Ж.Бизе «Пертская красавица». Конечно, она была написана в 19 веке, но — простите автора! — именно эта песня идеально подходит для сюжета.)))
Она выскочила из дома, растолкав заспанных слуг, которые толпились в коридоре, взволнованно обсуждая, что происходит — война ли, нападение разбойников или еще какое несчастье.
Следом за донной осмелился последовать только верный Эбрурио, вооружившийся ради такого случая заржавленной шпагой, ножны от которой были потерны еще в прошлом веке.
Обежав дом, Катарина успела как раз вовремя — когда ее муж втолковывал белому, как снег, дону Гонсало необходимость исполнения серенады именно сегодня ночью и именно собственной жене.
— Она такая нежная, утонченная, — разглагольствовал Хоэль, удерживая дона Гонсало за шею, отчего благородному дону пришлось почти повиснуть на заборе, — женщины, подобные ей, ценят красоту и обходительность а я, дурак, подарил ей шелковые чулки Представляешь? — он удрученно покачал головой, а потом подозрительно спросил: — Ты согласен?
— Да-а — проблеял дон Гонсало.
Катарина заметила, что улица опустела, но голов в окнах прибавилось. Упоминание о подаренных чулках вогнало ее в краску, но она бросилась прямо по клумбам и вцепилась в руку мужу:
