Надежда Тальконы (СИ) - Корешкова Евгения

Бакет, чертыхнувшись, последовал за ней, на бегу вызывая по браслету ее телохранителей и пытаясь не потерять Рэллу Тальконы в ночных мокрых зарослях. И все-таки, естественно, потерял.

Искали ее впятером, во главе с Аллантом. И вряд ли бы скоро нашли, если бы в одной из аллей им навстречу не попался хрунтер, спешащий во дворец.

Он с поклоном доложил, что Рэлла Тальконы только что взяла из стойла Бади, попросила у него куртку и, даже не позволив оседлать хрунта, ускакала куда-то в ночь.

Аллант остановился и стал звать жену телепатическим контактом, неощутимом даже стоящим рядом телохранителям. Но, тем не менее, он был уверен, что Надежда его отлично слышала, вот лишь отзываться не собиралась. Он уже понимал, что сглупил и извинялся в этом изматывающем контакте и умолял отозваться. Ответа не было.

Мелкий дождь, похоже, утихать не собирался до самого утра. Аллант промок до нитки, устал так, как давно уже не уставал, с самого момента ухода из Патруля.

Телохранители молча и терпеливо ждали, стоя чуть позади и с боков. Прошло не менее двух часов, когда Аллант услышал тихое медленное шлепанье по сырой земле. Мокрая, склонившая шею Бади вышла из боковой аллеи. Надежда вела хрунта в поводу и уже не разбирала, куда ступать босыми ногами. Она была в той самой старой, насквозь промокшей куртке хрунтера, которая была ей великовата, и рукава почти полностью прикрывали кисти.

Она подошла почти вплотную и остановилась, ничего не говоря. Аллант, тоже молча, осторожно разжал ее мокрые ледяные пальцы, высвободил повод и передал его Бернету. Опять же, ничего не говоря, подхватил Божественную супругу на руки и понес домой. Она, тихо вздохнув, положила голову ему на плечо и даже не попыталась обнять его за шею. И ее левая рука бессильно свисала. И он не доверил бесценную ношу ни одному из телохранителей, смущенно шагающих сзади.

Они отогревались в ванной, забравшись в нее вдвоем, и продолжали молчать. Но Надежда, лежа с видом смертельно уставшего, чуть не плачущего ребенка, по крайней мере, не сопротивлялась, когда Аллант осторожно ласкал ее. К утру они помирились.

А после завтрака к ним подошел Найс и попросил пройти в кабинет.

— Пожалуйста, Ваша Мудрость, Рэлла Тальконы, выслушайте меня, вы должны это знать.

Аллант быстрым жестом кисти приказал телохранителям выйти. Но Бернет и Кадав пару секунд помедлили, дожидаясь подтверждающего кивка от Надежды. На что Аллант удивленно хмыкнул:

— Глядите — ка, уже и я им не указ! Быстро они у тебя осваиваются.

— Так и должно быть, вообще-то это же МОИ телохранители, — усаживаясь в кресло, отозвалась Надежда.

Найс чуть помедлил и начал;

— Это касается Вашего брата, Праки Аллант, да прими Небо его душу. Наверное, ни для кого не являлось секретом, что его брак с Праки Шоракси, да прими Небо ее душу, был не совсем удачным. Но после вашей свадьбы и скандала, связанного с Шигилой, их отношения разладились вовсе. На людях, на официальных приемах, и, вообще, в присутствии посторонних, еще поддерживалась видимость супружеского благополучия, но все равно во дворце догадывались, что дела обстоят вовсе не так, как их пытались показать в обществе. Праки Геранд все чаще и чаще старался проводить время вне общества супруги. Праки Заланд, думая, что именно этим обусловлено отсутствие долгожданного наследника, в очень резких тонах поговорил с сыном, по сути дела приказывая, не отказывать Шоракси во внимании. Но безрезультатно. И вскоре после вашего последнего отпуска, Праки Аллант, Его Мудрость Заланд был вынужден приказать провести медицинское обследование Праки Шоракси. Вот тут и выяснилось, что она генетически бесплодна. Это оказалось последней каплей. Праки Геранд и вовсе перестал ночевать в своей спальне, предпочитая Ваши, Рэлла Надежда, апартаменты. И частенько стал напиваться до непотребного состояния. Сядет в гостиной к столику, на котором, Вы, Праки Аллант оставили, улетая, портрет Рэллы Надежды, молчит, смотрит на портрет и пьет бокал за бокалом. И каждое утро он приносил свежие цветы. Сам рвал их в саду или летал за букетом в горы и ставил в вазу к портрету.

Праки Шоракси была очень этим недовольна. Мало того, он начал зажигать перед Вашим портретом храмовый светильник. И никто, даже священнослужители, не смогли его убедить, что это граничит с кощунством, что это просто не положено — зажигать храмовые светильники перед портретом (извините, пожалуйста!) чужой смертной женщины. Что это ни в какие рамки… Он посмотрел тогда на меня и сказал:

— Вот подождите, вы еще не понимаете, что я прав. Но Вы поймете. Придет время и поймете. — И таинственно улыбнулся, прикрывая глаза.

А утром, перед отлетом, Праки Геранд вызвал меня. Он, сгорбившись, сидел в том же кресле. Глаза красные, то ли с перепоя, то ли с недосыпу.

— У меня просьба, Найс. Проследите, чтоб здесь всегда были свежие цветы. И не забывайте зажигать светильник.

— Вид у Вас…

— Я знаю. — Невесело ухмыльнулся он одной щекой. — Скоро лететь. У Аринды племянник мой родился. Хотелось бы посмотреть на малыша. Я еще вчера этому радовался и хотел попасть к ней в гости. А сегодня не хочу. Совсем никуда не хочу отсюда выходить. Я абсолютно точно знаю, что если поднимусь из кресла, то уже не сяду в него больше никогда. Шигила была права, как всегда. Но я неправильно ее понял, и, дурак, еще на что-то надеялся. И завидовал Алланту, и боялся за него. А выходит, зря.

— О чем Вы?

— Потом поймете. Только, пожалуйста, не забывайте зажигать светильник. Вы сами поймете, что я был прав. И сами будете молиться перед ее портретом. О, Небо, если бы Надежда с Аллантом прилетели в отпуск чуть раньше! Хоть бы еще раз только увидеть ее!

Он посмотрел на часы и тяжело поднялся. И медленно пошел к двери. Уже взявшись за ручку, оглянулся:

— А, может быть, все правильно, Найс? Может быть, все так и должно… Только обидно немного…

И он ушел. А через четыре часа сообщили о гибели лайнера.

Он знал, что погибнет. Чувствовал. И все равно полетел…

Надежда проснулась рано. Едва только начал брезжить рассвет. Она тихо выскользнула из-под одеяла, чтоб не разбудить Алланта. И так же тихо, на цыпочках прошла к шкафу, достала неизменную форму Патрульного. Хотела незаметно выскользнуть в коридор, не получилось. Оказалось, Бернет не спал и резко вскочил при ее появлении.

— Рэлла Надежда!

— Не буди Кадава, если он еще спит. Я только покататься на Бади.

Но Бернет на выходе все равно успел сунуть в дверь голову:

— Альгида! Кадав! Быстрее!

— Своевольничаешь? — полушутя, спросила Надежда у телохранителя.

— Нечего им спать, работать надо.

С момента храмовых торжеств прошло больше двух недель, а покататься еще не удалось ни разу. Туманная тишина утреннего сада располагала к приступу неожиданной сентиментальности. А Надежда всегда считала, что это чувство присуще исключительно старым светским дамам. Нужно было Алланта разбудить, вместе проехать по просыпающимся лугам, а потом в озеро, купаться. Отвлечься ненадолго.

Вот сейчас она откроет дверь, и терпковато пахнет хрунтами и душистым сладковатым букетом прессованного сена.

Но сразу, только порог переступила, ей в ноги повалился хрунтер и, чуть отставая от него, незнакомая заплаканная женщина.

— О, Божественная Посланница! Умоляю, спасите моего сына! Врач сказал, что он умрет. Но он еще так мал! Он еще только жить начинает… Спасите его, умоляю! — и все порывался целовать ее ботинки мокрые от росы. Надежда невольно попятилась и только потом спросила:

— Где мальчик?

— Здесь, — заторопился хрунтер. — Жена ночью принесла его. Он простудился, и врач сказал, что все бесполезно, что он обречен. Я уже хотел утром просить Праки Найса, об аудиенции, а Вы сами!.. я и не думал, что Вы придете сегодня.

В крайнем слева пустом стойле, на сенных кипах, покрытых полосатой красно-синей штопаной подстилкой, разметался в жару мальчик от силы лет трех от роду.