Пораженные (ЛП) - Бейкер Р. Д.

Я поднимаюсь по ступенькам в кафетерий, пересекаю крыльцо и распахиваю дверь. Я оглядываю комнату в поисках светлых волос и веснушчатого лица. Повсюду люди, сбившиеся в небольшие группы на земле. Они обнимают друг друга, пытаясь утешить. У этих людей никого нет. Даже другие люди рады пожертвовать ими сейчас.

Я замечаю ее в углу, и облегчение заставляет мое сердце колотиться о грудную клетку. Ее колени подтянуты к подбородку, Джина обнимает ее одной рукой. Они обе бледны, по их щекам текут слезы.

Я пересекаю комнату и опускаюсь перед ней на колени. Ни секунды не колеблясь, она обнимает меня за шею, рыдая у меня на плече.

— Ты в порядке, — ее голос напряжен. — Ты в порядке.

Я обнимаю ее, желая как-нибудь укутать и спрятать подальше.

— Слава богу, ты жива.

Черт, я был так напуган. Я глажу ее по волосам и осознаю, что вокруг нас царит тишина. Люди наблюдают, нахмурив брови, с любопытством наклоняясь вперед, как эта человеческая женщина и вампир обнимают друг друга.

Джульетта пристально смотрит на меня, ее прерывистое дыхание обдает мое лицо. Я смахиваю слезы с ее лица.

— Теперь все в порядке, я не позволю, чтобы с тобой еще что-нибудь случилось.

Я пытаюсь ободряюще улыбнуться ей, но облегчение от того, что она жива и в безопасности, заставляет меня дрожать.

— Мне так жаль. Мне так чертовски жаль.

— Я просто рада, что была с тобой. — По ее щекам текут новые слезы. — По крайней мере, если бы что-то случилось…

Я прижимаю ее к груди, и у окружающих нас людей вырывается тихий вздох.

— Не говори так, — шепчу я ей в волосы. — Не говори так.

Я обнимаю ее, пока она рыдает, а Джина смотрит на меня с легким потрясением. Никто не знает, что и думать. От их взглядов у меня волосы встают дыбом, я хочу увести отсюда Джульетту. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пялился на нее или на меня. Я просто хочу побыть с ней наедине, черт возьми.

В этот момент входят другие вампиры и начинают говорить людям возвращаться в общежития. Я пользуюсь возможностью, чтобы вывести Джульетту мимо остальных. Она не протестует, когда мы направляемся к одному из боковых зданий, в то время как дождь барабанит по жестяной крыше.

Я толкаю дверь в какую-то кладовку. Как только она за нами закрывается, Джульетта оказывается в моих объятиях. Она прижимается ко мне, отчаянно впиваясь кончиками пальцев в мою шею.

— Я так боялась, — говорит она, всхлипывая. — Я так боялась, что с тобой что-то случилось.

— Я вернулся в свою хижину, и повсюду была только кровь. — Я провожу руками по ее голове, прижимая ее к себе, и ее лоб касается моего. — Я запаниковал, ангел. Мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что это не твоя кровь.

Она наклоняет голову, чтобы наши губы были еще ближе. Я хочу поцеловать ее. Мне нужно попробовать ее на вкус. Того короткого прикосновения ее языка в моей постели было недостаточно. Мне нужно снова почувствовать ее под собой, увидеть это прекрасное лицо, когда она раскрывается для меня. Мне нужно больше, всегда больше. Все мое тело ноет от потребности, от восторга от того, что она жива. Мне нужно чувствовать ее тепло и ее дыхание, зная, что это только для меня, что она моя и ничья больше.

Ее руки блуждают по моей спине, притягивая меня ближе. Я опускаюсь ртом к ее шее, мои губы задерживаются на ее пульсе, и она всхлипывает.

— Сайлас.

Я дрожу, когда ее руки блуждают вверх-вниз по моей спине, когда ее кровь приливает к моему рту. Я не могу поцеловать ее, не сейчас, не тогда, когда другие вампиры мобилизуются снаружи и в любой момент кто-нибудь может прийти и найти нас. Но она обволакивает меня, аромат ее желания заполняет пространство вокруг нас. Я сжимаю ее подбородок рукой, запрокидывая ее голову назад, и тихий стон срывается с ее губ.

— Если ты умрешь, умру и я, — говорю я, и ее лицо морщится. — Я больше не хочу жить без тебя.

Она качает головой, крепко зажмуривая глаза, и по ее щекам струится новый поток слез.

— Не говори так. Не говори так.

— Я серьезно, — я прижимаюсь своим лбом к ее. — Ты для меня все, ангел.

— Я больше не могу говорить тебе «нет». — Она медленно открывает глаза и смотрит на меня. — Я не могу. Я не хочу этого.

— Джульетта…

Нитка рвется. Кого я, блядь, обманываю. Нитка порвалась, когда малышка была подо мной на моей кровати. Смотреть, как она кончает, смотреть, как набухают эти сладкие губы, когда она стонет — та ниточка сдержанности, которая была так туго намотана на мужчину, который пугает ее, теперь исчезла. Есть только я, я, готовый сорвать с нее одежду и повалить на пол только для того, чтобы снова и снова слышать, как мое имя срывается с этих дрожащих губ.

Это недопустимо. Это недопустимо.

Но даже мысли о том, что меня обнаружат и мой организм снова и снова будет отравляться серебром, недостаточно, чтобы удержать меня. Нет ничего хуже, чем каждая секунда, когда Джульетта не моя.

Ее губы дрожат, когда она смотрит на меня широко раскрытыми серыми глазами.

— В твоей постели я хотела тебя. Я хотела тебя больше, чем когда-либо что-либо в своей жизни.

— Я умираю без тебя, ангел. — Я глажу ее дрожащую нижнюю губу большим пальцем.

Она ахает, и ее глаза закрываются.

— О боже. — Она прижимает руки к моей груди, ее плечи опускаются, когда она начинает всхлипывать.

— Я не могу.… Я не могу… — она качает головой и начинает причитать, и этот звук пронзает мое мертвое сердце.

Я прижимаю ее к груди, и она бьется, всхлипывая и подвывая.

— Нет, нет, нет, нет. — Она повторяет это снова и снова.

— Джулс, все в порядке, я держу тебя.

— Я не могу… О боже, они сделают тебе больно. Они причинят тебе боль из-за меня. — Она запрокидывает голову и смотрит на меня глазами, полными слез и боли. — Я не могу быть причиной того, что тебе причиняют боль.

— Ты бы не испугалась. — Я решительно качаю головой, пытаясь отговорить ее от этого, пытаясь остановить то поражение, которое просачивается в ее глаза. — Нет, Джулс, не надо. Не делай этого.

— Если мы сделаем это, они причинят тебе боль.

— Мне все равно!

— Мне нет! — Ее глаза широко раскрыты, налиты кровью и блестят. — Я была так напугана сегодня, так чертовски напугана, что с тобой что-то случилось, что они убили тебя. Я не могу.… Я не могу быть причиной этого. Я не могу быть причиной чьей-то смерти.

Я обхватываю ее лицо руками, желая притянуть ее к себе и выдавить эти слова своими губами.

— Никто не умер из-за тебя, никто, ни в чем из этого не было твоей вины.

Но это бесполезно. Она закрывает глаза, слезы текут по ее лицу, по губам, и она качает головой. Она ускользает от меня.

— Джулс, Джулс, послушай меня, послушай меня. Не делай этого. Пожалуйста.

Она открывает глаза и притягивает меня к себе. Это происходит так быстро, всего за долю секунды, но она целует меня, прижимаясь своими солеными губами к моим.

— Я хотела, чтобы это был ты, — бормочет она. — Правда хотела. Но я не могу потерять тебя. Я не могу сделать это снова.

Она вырывается из моих объятий и выбегает из комнаты. Я настолько ошеломлен, что отпускаю ее. Жажда вспыхивает в моей крови, струясь по рукам. Ее руки на моей спине — это был жгут. Ее губы на моих — это была гребаная игла.

Я колочу кулаками в стену, рыча. К черту эту жизнь. К черту это место. К черту этот мир, который привел ее ко мне, когда я, блядь, не мог ее заполучить. К черту всю боль и печаль, которые угрожают отнять ее у меня.

— Нет, — я рычу это в пустую комнату. — Нет. Нет. Гребаное НЕТ.

Мои слова прерываются новыми ударами в гипсокартон.

Я не позволю ей уйти.

Не сейчас.

Если раньше я был одержим ею, то теперь я гребаный преступник.

Я меняюсь сменами с другими охранниками, играя в безумную игру в классики, перемещаясь по территории, чтобы следить за ней, где бы она ни была. Мысль о том, что кто-то еще наблюдает за тем, как она принимает душ, видит ее обнаженную и мокрую кожу, наполняет меня такой ослепляющей яростью, что за два дня я пробиваю себе дорогу еще через четыре боксерские груши. Я едва сдерживаю очередной приступ жажды крови.