Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

— Син! — Я не могу заставить свои когти исчезнуть из-за неожиданности его появления, заставляющей меня забыть о боли и ярости, но я всё равно пытаюсь. Втягиваются только два. — Что… что ты здесь делаешь? — Я бросаю взгляд на окно. — Уже за полночь.

— Я в курсе. — Он довольно неприлично подскакивает к моему плюшевому креслу и садится. Поднимая тапочку в воздух, он морщится и счищает шерсть с кожи. Под ногтем хлюпает. Он ругается ещё несколько раз, и его кровь течёт на пол. — Ты хотела испортить мои любимые тапочки или это просто твоя выходка?

Я качаю головой и заставляю ярость утихнуть. Наконец, остатки моих когтей исчезают, хотя и более болезненно, чем когда они появлялись.

— Я… нет. Нет. Откуда мне было знать, что ты появишься?

— Ты ждала другого поклонника? — Он кривит губы в гримасе, когда выдергивает из ноги очередной гвоздь, а затем бросает испачканную туфлю на пол. — Заманивала к себе мою кузена острыми предметами и растяжкой?

Я хмурюсь, видя его плохо скрываемую ревность.

— Твоего кузена?

— Каликса? — Син швыряет последний гвоздь на пол. — Высокий, темноволосый и красивый? Проблемы с гневом? Упрямая преданность осла…

— Я знаю, кто такой Каликс; мой вопрос был направлен против твоей собственной полной глупости. Я устанавливала мины-ловушки, а не круг призыва.

— Круг призыва, — вторит Син. — Кто-то обращает на это внимание во время уроков. — Он тяжело вздыхает, когда его кожа снова стягивается. — Звёзды небесные, иногда мне кажется, что тебя послали сюда, чтобы убить меня.

Я закатываю глаза, но в груди разливается тепло. Он говорит правду. Я приподнимаю бровь. Конечно, он просто драматизирует.

— Почему ты здесь, Син?

— Я не хочу тебе говорить.

Ещё одна правда.

— Ты заляпал кровью мой ковёр, — говорю я. — Чем скорее ты заговоришь, тем скорее я смогу его почистить, пока Уна не обвинила меня в пятне.

Но он говорит только:

— Тебе не нравится кровь.

Я скрещиваю руки на груди, внезапно почувствовав себя слишком голой в своей длинной чёрной рубашке. Я могу только порадоваться, что Син, похоже, не учуял, кому она принадлежит. Хотя я надеваю рубашку Каликса не из-за него; я ношу её, потому что это единственная вещь в моем гардеробе, которая кажется приятной на ощупь.… чистой. Свободной от грандиозных эксцентричностей двора оборотней. Это всего лишь рубашка. Простая, скучная рубашка. Я скучаю по дому.

— Никто не любит кровь.

Син смеется, его красные глаза ярче, чем жестокий свет луны.

— Если ты веришь в это, значит, ты недостаточно долго пробыла в этом сумасшедшем доме. — Он улыбается, но по моим ребрам пробегает неприятная волна жара. Это ложь. Его внешность рушится. Он ссутуливается на стуле, вытаскивая из своих спортивных штанов оборванную проволоку. Кажется, я не единственная, кто наслаждается человеческой простотой.

— Тебе следовало бы быть злее, Ванесса, — внезапно заявляет он. Это правда. — Я не разговариваю с тобой, разве что перебрасываюсь парой слов здесь и там, но ты позволяешь мне сидеть на твоём стуле и истекать кровью на твоём полу.

Я потираю руки вверх и вниз, пытаясь согреться от холода в его голосе.

— Это я виновата, что у тебя идёт кровь.

Он поднимает взгляд, и мои руки безвольно опускаются по бокам. Выражение его лица такое беззащитное, такое всепоглощающее, смертельно опасное, что у меня щемит сердце. Я подхожу к нему.

— Син, что случилось? — шепчу я. — Что-то случилось?

— Здесь всегда что-то происходит. В этом-то и проблема. — Он в отчаянии проводит рукой по лицу. Сейчас он не похож на принца, он похож на мужчину. Молодого человека, сломленного и истекающего кровью во многих отношениях. — Всегда что-то не так.

— Расскажи мне.

Он смахивает слёзы и тянется ко мне, берёт за руку и сажает к себе на колени. На секунду я замираю, неуверенная в себе — в том, что мы так тесно вплетены. Но затем он выдыхает, его сердце колотится рядом со мной, и я с облегчением ощущаю его защиту. Его руки обвиваются вокруг меня, и он запускает пальцы в мои волосы, прижимая мою щеку к своей груди. Я крепко обнимаю его, зарываясь руками в его волосы. Хотя какая-то часть меня всё ещё погружена в горе, я позволяю себе насладиться этим моментом. Позволяю себе жить.

— Ванесса, — шепчет он. Только моё имя, как будто это просьба. Молитва. — Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится?

В моей голове раздаётся тревожный сигнал. Он предупреждает об опасности. Мы не можем так разговаривать. Даже в темноте. Даже когда я сижу у него на коленях. Я пытаюсь поднять настроение.

— Что я постоянно хуже всех успеваю на уроках? Что я не знаю, какой вилкой пользоваться за ужином?

Син отказывается отвлекаться от своих мыслей.

— Я никогда раньше не встречал никого, похожего на тебя. Тебе не всё равно. Тебя волнует всё, и тебя не удовлетворяют простые ответы. Ты требуешь правды. Ты требуешь справедливости — нравственной, праведной справедливости. Ты хорошая. — Он качает головой, всё ещё прижимая меня к себе. — Ты должна ненавидеть меня. Тебе следует выгнать меня и никогда больше не разговаривать со мной. Это то, чего я заслуживаю.

— Син…

— Используй свой дар. Ты знаешь, что я честен.

— Знаю, ты думаешь, что прав. Но, Син… — Я подыскиваю слова, несмотря на то что он прижимается ко мне, а я к нему. Но в этом-то всё и дело. Мне никогда не нравился Син из-за его титула или положения в обществе — на самом деле, эти его качества восхищают меня меньше всего. Он мне нравится, потому что он сильный, добрый и душевный. Потому что он хороший. — Ты был моим другом с тех пор, как впервые отнёс меня в мою комнату. Ты сказал, что инстинктивно хотел защитить меня от этого места.

— Потому что этот двор разрушает нас.

— Не всех, — возражаю я, отводя в сторону прядь его волос. — Он не разрушает тебя.

— Я… Меня недостаточно. Чтобы изменить его. Чтобы сделать его лучше. Я не могу сделать это в одиночку. — Его хватка резко ослабевает, и он делает движение, будто хочет оттолкнуть меня. Но я нужна ему. Син и я — мы нужны друг другу. Мы похожи. Двое детей, отчаянно пытающихся исправить несправедливость этого порочного мира. Я притягиваю его лицо к своему и с ужасом обнаруживаю, что печаль, которую я испытывала за несколько минут до его появления, омрачает его взгляд.

— Мы делаем всё, что в наших силах, — шепчу я. — Я учусь. Я становлюсь сильнее. А ты… ты близок к завершению своего Восхождения.

— А что будет после?

Я думаю об этом, но нет ответа, который удовлетворил бы нас обоих.

— Мы выживем. Что бы ни случилось. — Я подношу руку к его щеке, и он хватает меня за запястье, удерживая его там. В его глазах светятся несколько секретов, о которых мы не можем говорить. Рука Сина скользит от моего запястья к горлу. Он нежно поглаживает его.

— Мы выживем, — соглашается он. Переводит взгляд с моих губ на глаза. — Ванесса Харт, я…

— Не надо, — перебиваю я. — О чем бы ты ни думал, не произноси этого вслух.

Не разбивай мне сердце.

— Имеет ли вообще значение то, чего я хочу? — Его большой палец касается моего пульса, сразу же выдавая моё страстное желание. Это ощущается хорошо. Это ощущается правильно. Если бы мы были двумя людьми, которые встретились в другом месте, я бы влюбилась в него с такой же лёгкостью, с какой засыпала ночью.

— Война, — напоминаю я ему. — Принц.

Его прикосновение становится жёстче, и он приподнимает мой подбородок. Его губы едва касаются моих. Дыхание перехватывает. У него вкус мяты, дождя и роз. Так близко. Желание переполняет меня. Но я могу бороться с ним. Я могу подавить его. Син касается моих губ, и я всхлипываю.

И тут у него вырывается рычание, грубое и внезапное.

— К чёрту их войну, к чёрту их законы и к чёрту этот двор.

Он целует меня, и его губы обжигают. Опаляют. Он хватает меня за горло руками, за волосы, и притягивает меня ещё выше к себе, так что я обхватываю его за талию. Мои руки не могут остановиться — поднимаются по его рубашке, по груди, вниз по мышцам. Он — рай. Он совершенен. И прямо сейчас он позволяет мне вести. Я осторожно провожу языком по его нижней губе, наслаждаясь его чистым, сладким вкусом.