Невеста для полковника (СИ) - Ф. Татьяна

И лихо вскочив на лошадь, умчалась на восток. Проводив взглядом поднявшуюся от копыт пыль и решив выяснить при ее возвращении откуда такое имя, подумал, что надо пользоваться шансом и смыть с себя грязь. Скинув одежду, насчитал несколько гематом, две затянувшиеся неглубокие раны и один ожог на боку весьма приличного размера, и осторожно погрузился в холодную воду.

Два часа спустя девушка вернулась, привезя с собой сыра, фруктов и овощей. Относительно чистый, все же без мыла вымыться до скрипа было проблематично, и относительно одетый, я по-прежнему сидел на берегу озера. Прополосканные в воде вещи висели на кустах и сушились. Я подозревал, что из-за высокой влажности, все-таки горы как никак, процесс может растянуться до вечера, но надежда умирает последней.

Накулдта — дурацкое имя — резво спрыгнула с лошади и собралась отнести продукты в дом, но заметив меня, быстрым шагом подошла. Воспитание заставило подняться с земли, когда женщина оказалась рядом, даже учитывая то, что я, собственно, был в одних трусах. Но ее это не смутило. Она обошла кругом, поднимая мои руки, тщательно осматривая тело, уделяя особое внимание ожогу. Когда ее пальцы коснулись запекшейся кожи, я невольно зашипел. Девчонка недовольно шикнула на меня, заставляя замолчать. Надо же, мелкая, а такая деловая.

— Иди, поешь, тебе нужна сила, — скомандовала та и занялась своей поклажей.

— Мы уходим? — спросил я.

— Нет, — ответила девушка и больше я не услышал ничего от нее до того момента, пока плотно не поел.

Оказывается, она привезла запеченную курицу и отломив себе одно крыло, все остальное всучила мне. Щедро, даже чересчур, поэтому аккуратно освободив грудинку, отложил ее в сторону для моей спасительницы. Или похитительницы. Это с какой стороны посмотреть.

— Ложись, — сказала Налкудта командным голосом, не подразумевающим неповиновения.

— Не хочу спать, — спокойно сказал я, складывая кости в тряпичный мешок, который девушка предусмотрительно расположила рядом с едой и демонстративно положила туда первую косточку.

— Никто не говорил тебе спать. Я сказала ложись.

— Я понимаю, что не в тот статусе, чтобы возражать, — сказал и посмотрел на нее, стремясь уловить эмоции, которые бы поведали о многом. — Спасибо тебе за помощь, но хотел бы для начала понять для чего я здесь нахожусь.

Я обвел руками лачугу.

— Любопытный? — спросила девушка.

— Осторожный, — ответил я.

— Ты умирал, я спасла. Здесь безопасно. Понятно?

Более чем. Коротко и ясно. По-военному.

— Зачем? — я решил не отступать.

— Зачем спасла? — девушка нахмурилась.

— Да.

— Ты умирал.

— И что? Ты всех умирающих сюда тащишь?

Казалось, этот вопрос поставил ее в тупик.

— Нет, — наконец сказала она.

— Зачем? — повторил я вопрос.

Она вдруг быстро затараторила на незнакомом языке и, как мне показалось, это были отнюдь не вежливые слова. Выговорившись, она вытерла выступивший пот со лба. Вечер был теплым, горел огонь, и съеденная пища дала организму дополнительную энергию, повышая температуру тела. В общем, обычное дело. Мне, в одних трусах, было комфортно. Ей же в той тряпке, в которую она была наверно завернута в несколько слоев, поди не очень. Подхватив ткань на голове, она стянула импровизированный капюшон назад и из-под него градом заструились густые, кудрявые волосы, достававшие ей наверно до лопаток. От самой макушки вилась по всей длине белая седая прядь.

Девчонка вытащила из-под своей одежды ремешок, подняла волосы, стянула их в что-то похожее на капустный мохнатый вилок и встала.

— Ложись, буду рану смотреть.

Хорошо. Причина озвучена, можно подчиниться. Я лег прямо на пол, где лежал и до этого. Налкудта опустилась на колени, села на пятки и убрала мою руку повыше, чтобы внимательно изучить ожог.

— Будет больно, терпи, — сказала она и рванула пленку, которой успел покрыться ожог.

Я заорал от боли и отключился.

Сквозь пелену был слышен голос, тихо напевающий что-то о доме, тепле и уюте. Он лился тоненькой струйкой сквозь звездную ночь, теплым покрывалом, укрывшим землю, и звал за собой, как зовет за собой светлячок на пустынной поляне. Хотелось идти за ним, бежать и никогда не останавливаться, словно он то единственное, за что стоит бороться.

Снова запах молока. Я открыл глаза и вспомнил ту чудовищную боль, что испытал вчера, когда девчонка заживо содрала с меня кожу. Легким фантомом она пробежалась по телу и затихла. Я приподнял кусок ткани, которым был укрыт и скосив голову, попытался разглядеть масштаб катастрофы. Но черт возьми, там ничего не было! Чистая здоровая кожа!

Я откинул тряпку и снова осмотрел себя. Ни ожога, ни гематом, ни ран — ничего.

Я тряхнул головой, словно пытаясь сбросить наваждение. Вчера абсолютно точно на мне было мало здорового места, а сейчас — как младенец. Или это было не вчера? Может я тут уже пару месяцев валяюсь без сознания? Тело окатило ледяным ужасом. Я выскочил из землянки. Моя одежда по-прежнему висела на кусте, лошадь паслась рядом, а девушка, снова закутанная с ног до головы, омывала руки в озере.

Я вернулся в лачугу и заметил, что на полу действительно стоит щербатая кружка с молоком, а рядом лепешка свежего хлеба. Не желая гневить хозяйку, сел и торопливо все съел. Вкусно, черт возьми. Где это она все берет? Надо поблагодарить.

От чего-то накинул на себя тряпку, которой был укрыт ночью, словно внезапно устыдился своей наготы, вышел и оказался прямо перед непарнокопытным, верхом на котором гордо восседала девчонка. Чистой воды джигит в женской юбке. Кстати, там есть юбка?

— Я вернусь через два часа, — сообщила она и ударила пятками по бокам животного.

Я почувствовал себя прямо-таки аульской женой. Твою мать. Надо валить отсюда. И не дожидаясь, пока «мой генерал» скроется за поворотом, пошел снимать высохшие вещи. Сплюнул.

Футболка была сухая, носки тоже, брюки почти просохшими, ботинки стояли чисто вымытые рядом. Получается, она мою обувь была, а не руки. Настрой «свалить по-английски» как-то моментально угас. Поэтому одевшись и вернувшись в землянку, я не придумал ничего более интересного, чем перестроить самодельный камин. Дед в детстве учил складывать из кирпичей печи и камины, но больше для собственного удовольствия, чем для серьезного заработка. Поэтому пришлось поднапрячь память, дабы вспомнить основную технологию процесса.

Жилище было крохотным и поэтому не требовало сложных конструкций правильного вывода дыма, хватило и тех стройматериалов, которые имелись в наличии. Довольно скоро я закончил, развел огонь, проверил тягу и убедился, что все сделал правильно. Вышел из дома, обошел его и с удивлением обнаружил немаленький топор, торчащий из толстого низкого бревна. Тут же лежала куча хаотично сваленных поленьев. Я ухмыльнулся, скинул футболку и начал рубить дрова. Складывать их в ровно лежащие штабели меня научил дед. Это помогало приводить мысли в порядок, своеобразная медитация, доступная каждому жителю деревни. Поэтому я с упоением занялся столь знакомым с детства делом, совершенно забыв про то, что собирался уйти, пока девчонки нет. А когда закончил, вколол топор обратно в пень, на котором его и нашел, и довольно вытер тыльной стороной ладони лоб. Запрокинул голову, ловя солнечный свет, и лишь когда рядом раздался голос, понял, что вернулась моя «дохтурша». Так дед называл врачиху из районной медсанчасти, которая и простуды лечила, и вывихи вправляла, и роды принимала.

— Хъарудджын, — проговорила она словно сама себе, глядя на меня.

— Что? — переспросил я.

Она вздрогнула и приосанилась.

— Еды привезла, иди поешь.

И развернувшись, ушла. Какая странная! Притащила сюда, выходила, кормит. Я недоумевал. Если бы ей были нужны какие-либо сведения, их можно было попытаться вытащить и из умирающего меня. Она же ни о чем не спрашивала, только говорила, что делать.