Пораженные (ЛП) - Бейкер Р. Д.

— Прекрати это, — бормочет она.

— Что?

Она касается губами моего горла.

— Ты беспокоишься. Я чувствую это. Ты становишься таким напряженным и сварливым.

Я издаю смешок.

— Все по-английски, да?

Она улыбается мне, проводя рукой по моей щеке.

— Мой прекрасный, сварливый англичанин.

— Мне казалось, я часто улыбаюсь тебе.

— Ммм. — Ее глаза загораются, когда она обнимает меня за шею, приближая мой рот к своему. — Ты всегда улыбаешься мне.

— Потому что это только для тебя, ангел. Ты делаешь меня счастливым.

— А ты меня. — Ее ухмылка становится дерзкой. — Это из старого фильма, верно?

Она визжит, когда я шлепаю ее по заднице.

— Ты, кажется, очень рада трахаться со стариком, маленькая дерзкая сучка.

Она громко смеется, обвиваясь вокруг меня, и момент кажется таким здоровым и нормальным, что я почти забываю, где мы находимся и что нам предназначено делать.

Почти.

Со вздохом я целую ее в висок.

— Ладно, нам нужно двигаться.

— Черт возьми. — Она выдыхает мне в грудь, затем садится на свое сиденье. — Но сейчас мне нужно одеться. — Она снова одаривает меня своей нахальной ухмылкой. — Мы не можем рисковать, останавливаясь снова.

Я киваю, провожу рукой по ее груди, нежно проводя по животу. Образ этого набухшего живота всплывает передо мной, и мои пальцы сгибаются.

— Тебе нужно одеться и что-нибудь съесть. Мне нужно быть осторожным, забирая у тебя слишком много крови.

Пожав плечами, она слезает с меня, берет свою одежду и натягивает майку через голову.

— Они не опустошали меня уже несколько месяцев. Это действительно странно.

— Ну, они хотели, чтобы ты стала сильнее, ходила в спортзал и все такое. Чего ты не делала.

Она встряхивает волосами, хихикая.

— Потому что ты изводил меня последние несколько дней, на случай, если ты не заметил.

— Верно. Но мы должны снова отправиться в путь. — Я указываю на переднее сиденье. — Теперь ешь. Там, в сумке, еда.

Я натягиваю одежду обратно, пока она лезет вперед, роясь в сумке.

— Я бы приготовил тебе чипсы и яичницу, чтобы ты набрала вес, но…

— Что и для чего? — спрашивает она с яблоком в руке.

Я смеюсь, застегивая рубашку.

— Чипсы и яйца с большой кружкой чая с молоком. Трапеза чемпионов.

Она морщит свой очаровательный носик.

— Звучит отвратительно.

— Подожди, я расскажу тебе о пироге и ликере.

Я вылезаю из грузовика и сажусь на водительское сиденье, и краем глаза замечаю, что она наблюдает за мной. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, она выглядит почти грустной.

— Что случилось, ангел?

Она качает головой, вздыхая, глядя на яблоко в своей руке.

— У нас обоих были жизни, и мы не можем разделить их друг с другом. Мы не можем… Я не могу отвезти тебя домой, чтобы познакомить со своей семьей, а ты не можешь отвезти меня в Англию, чтобы познакомить со своей. — Она с трудом сглатывает. — Из-за тебя мне трудно принять то, что моя жизнь ненормальна. Я пыталась не обращать внимания. Все эти годы я пыталась не обращать внимания. Но с тобой… Это так.

— Я ненавижу это. — Я протягиваю руку и беру ее за руку. Ее тонкие пальцы обвиваются вокруг моих, и от ее прикосновения боль усиливается. — Я говорил тебе, что никогда не пожалею об этом и не буду. Никогда. Потому что, даже если это причинит боль, для меня это того стоит.

Она смахивает со щеки случайную слезинку и кивает.

— Я тоже об этом не жалею. И никогда не пожалею. Но я всегда буду желать большего. Потому что я хочу всего, но только потому, что я хочу этого с тобой.

Боль переходит во внутреннюю.

Только потому, что я хочу этого с тобой.

Я сжимаю ее руку в своей, ненавидя бога, и мир, и все остальное, что удерживает меня вдали от нее, от всего, чего она хочет. Боль заливает красным уголки моего зрения, и я должен проглотить скорбь о жизни, которую я не могу ей дать, вместе со всей любовью, которую будет нести моя изломанная душа, пока от нас не останется ничего, кроме пыли.

В последний раз сжав ее пальцы, я отпускаю их и завожу двигатель грузовика. Если ее и удивляет мое молчание, то она ничего не говорит, просто откидывается на спинку сиденья и вгрызается в яблоко.

Мы едем вдоль шоссе, разрушения от шторма видны повсюду. Мы проезжаем города, которые выглядят так, будто по ним пронесся торнадо, здания теперь в основном разрушены. На дороге перед нами перевернулась машина, и я удивлен, что шторм стал таким сильным.

Внезапно Джульетта взвизгивает, выпрямляясь на сиденье и стуча по стеклу.

— О боже, Сайлас! — кричит она.

Я смотрю в ее окно, и мой желудок превращается в лед. Вдалеке в поле Пораженные, их огромная орда. Они бесцельно бродят, но их должно быть не менее 200. Я нажимаю на тормоза, и мы оба смотрим на них.

— Сайлас, — шепчет Джульетта. — Мы не можем продолжать.

— Возможно, они уже прошли Саванну. — Я хватаю рацию, переключаю на частоту Саванны и бросаю на нее многозначительный взгляд. — Сиди тихо.

Она кивает, обхватывает ноги руками и поворачивается, чтобы снова посмотреть в окно.

— Саванна, вы меня слышите? — ничего, кроме пустых трескучих ответов. — Саванна, вы слышите?

Ответа нет.

В этот момент мои умные часы издают звуковой сигнал. Сработала сигнализация по периметру.

Джульетта смотрит на меня с тревогой.

— О боже, Сайлас.

Я включаю радио и даю задний ход, объезжая деревья на другой стороне дороги, прежде чем нажать на педаль газа.

— Они узнают, о боже, — Джульетта начинает плакать.

— Все в порядке, мы вернемся, мы победим их.

Грузовик с ревом мчится по шоссе, и я уверен, что Пораженные слышали это, но мне нужно возвращаться. Мне нужно обезопасить ее, и я должен молить бога, чтобы они не увидели ее, когда я вернусь.

— Что они сделают, если узнают? — она икает, пытаясь дышать сквозь рыдания. — Что они сделают?

— Я не собираюсь тебе этого говорить.

— Они убьют тебя? — теперь она громко рыдает. — О боже мой, что они будут делать?

— Не беспокойся об этом сейчас.

— Я хочу знать! — ее голос звучит так, словно она вот-вот задохнется, ее охватывает паника, и исходящий от нее запах страха ничего не делает, кроме как разрушает все внутри меня снова и снова.

— Ангел, пожалуйста. — Я протягиваю к ней руку, но она отбрасывает мою. — Пожалуйста, тебе нужно успокоиться.

— Скажи мне, что они сделают! — Она бьет меня кулаком по руке, в ее голосе слышится скорбный рык. — Я хочу знать, чего тебе это будет стоить! Скажи мне, черт возьми!

Она снова бьет меня, всхлип за всхлипом вырываются из ее груди.

— Они меня отравят! — Я кричу в лобовое стекло, в небо, на гребаную несправедливость всего этого. — Они привяжут меня и отравят серебром.

— И это будет больно, верно? — Она закрывает лицо руками. — Тебе будет больно? У тебя непереносимость серебра, не так ли?

Я с трудом сглатываю, горло перехватывает.

— Да. Будет больно.

— И они будут морить тебя голодом? — Ее голос звучит приглушенно. — Они заморят тебя голодом и…

— Да, да. Это… Это ужасно, да. Это агония.

Джульетта прижимается ко мне, рыдая, ее руки сжимают мои предплечья.

— Прости, мне так жаль.

Мои умные часы снова пищат, и я обнимаю ее, притягивая ближе.

— Я же говорил тебе, это того стоило. Все это того стоило. Я бы умер за тебя, ангел. С радостью.

Мы едем дальше в тишине, ее дрожащее тело у меня под мышкой. Я целую ее волосы, снова и снова, понимая с каждой пройденной милей, что это будет последний раз, когда я прикасаюсь к ней, последний раз, когда я обнимаю ее. Но у меня было это. У меня это было. У меня была она.

В пяти милях от лагеря мои часы снова звонят, и Джульетта прижимается ко мне.

— Ты не можешь меня бросить.

— Просто садись на заднее сиденье, ангел. Мы могли бы дать им отпор.

Я знаю, что лгу ей, но я должен это сделать. Я должен надеяться. Мы должны попытаться.