Северный ветер - Уорвик Александрия

– Пей, – вкладываю в ее дрожащие руки кружку.

Элора делает глоток, морщит нос, затем допивает остальное. За стенами домика стонет ветер, глухо бьется о крышу. У меня не так много времени, чтобы все исправить, но мне хватит.

В конце концов ко взгляду Элоры возвращается ясность.

– Рен, я не знаю, что делать. Он… я не хочу уходить, – сестра трясется так сильно, что кружка выскальзывает и разбивается у ее ног. – Я должна была тебя послушаться. Мне так жаль.

Ее лицо искажается, из горла рвется всхлип.

– А теперь уже поздно. Слишком поздно.

Мои собственные глаза наполняются горячим, жгучим. С тех пор, как я в последний раз плакала, утекли годы. Со смерти родителей – ни слезинки. Крепко сжимаю руку сестры. Ее кожа как лед.

Элора со свистом выдыхает. Смотрит прямо перед собой, на ресницах повисли несколько капелек.

– Ты его видела? За ужином он был такой черствый. А глаза у него как… ямы.

Да, так и есть. В них ничего, кроме холодной темной вечности. Все живет и все умирает, но не бог.

Еще всхлип.

– Он даже не поблагодарил мисс Милли за еду, – кажется, сестричка этим поражена.

– Отвратительный гость, – соглашаюсь я.

– Поверить не могу, что ты его пырнула.

– Да он полный козел. Заслужил.

Элора фыркает, ее веки начинают смыкаться.

– Ты всегда была более безрассудной, чем я.

Слова ранят. Может, я и действовала безрассудно, но только ради ее защиты.

Из ее носа начинает течь. Опустившись на колени, вытираю ей лицо старой тряпицей, как делала, когда мы были детьми.

– Что со мной будет? – охрипшим голосом спрашивает Элора.

Не хочу ей лгать, но не могу раскрыть свои намерения. Элора должна жить – и жить свободно.

– Ничего с тобой не случится, – успокаиваю я сестру, и ее голова постепенно клонится к груди. – Клянусь.

– Не оставляй меня одну. Побудь со мной… пока не придет время.

– Ты не одна, Элора.

Пусть меня и не будет, но о ней позаботятся наши люди.

– Обещай, – шепчет она.

– Обещаю, – каким-то образом удается выдавить мне.

В считаные мгновения она засыпает.

Подхватываю сестру, когда она заваливается вперед, прижимаю к себе. Отсюда рукой подать до кровати, которую мы делили всю жизнь. Обмякшая фигурка Элоры выделяется на фоне полумрака темной тенью. Она жива. Она в безопасности. Когда она проснется, меня уже и след простынет. Сожалею лишь о том, что не смогу должным образом попрощаться.

– Я тебя люблю, – шепчу в полутьму, касаясь щеки сестры легким поцелуем. – И мне жаль…

Действуя быстро, снимаю плащ с ее плеч, затем стягиваю платье. Накрываю Элору одеялами, подбрасываю дрова в очаг, пока огонь не разгоняет весь холод. Затем раздеваюсь сама, облачаюсь в платье Элоры и наматываю шарф на нижнюю половину лица, скрывая все, включая шрам, до самых глаз. Король стужи никогда не заметит разницы, пока я в состоянии держать норов в узде и рот на замке.

В нашем комоде четыре ящика – верхние два занимает Элора, нижние два мои. В одном моя одежда, в другом остальные пожитки. У меня есть два кинжала, один вкладываю в ножны на руке, второй затыкаю за спину. Повязываю на пояс мешочек с солью. Фляжка идет в карман плаща. Лук я оставлю. Слишком громоздкий, да и Элоре пригодится больше, чем мне, пусть обращаться с ним она не умеет. Может, найдет ему какое другое применение. Как растопку, например. Я же так и не починила сломанный топор.

Поднявшись с корточек, направляюсь к двери. Бросаю последний взгляд на сестру и выхожу на холод.

Плотнее закутавшись в плащ, возвращаюсь к ратуше, где ждут король и его конь. Под сапогами хрустит свежий снег, принесенный ветром, за мех вокруг моих икр цепляется иней. Король стужи стоит рядом со скакуном, который при приближении оказывается вовсе не конем. Я застываю на месте.

У зверя нет ни шкуры, ни меха. Он – полупрозрачная тень в виде лошади с внутренностями, похожими на клубящиеся черные облака, с заостренной мордой, изогнутой шеей, провалами глазниц, что вспыхивают тлеющим светом.

– Темняк, – шепчу я, и звук проносится по толпе, словно лесной пожар. Тварь вскидывает голову, пригвождает к месту взглядом пустой глазницы. Бьет передней ногой, и, несмотря на прозрачность тела, копыто отчетливо высекает из камня стук. Неосознанно тянусь к мешочку на поясе.

– Пустая трата соли, – сообщает король, сжимая поводья в руке. И уточняет, пусть я ничего не спрашиваю вслух: – Фаэтон под моей защитой, ему нельзя навредить.

Значит, вот как тварь проникла внутрь соляного кольца, окружающего городок. Странно, что темняк не выглядит, как обычно, гротескно, бесформенно, а принимает облик лошади.

Его ноздри раздуваются. Твари так легко чуют страх. Массивный зверь смещается вправо, заставляя всех неподалеку отпрянуть.

Король стужи окидывает меня, сгорбленную, взглядом с эмоциональным диапазоном шпильки. Здесь, среди мороза и темноты, он полностью в своей стихии.

– Я хотела бы попрощаться, – произношу я смиренно, и он кивает.

Подхожу к мисс Милли, заключаю ее в объятия.

– Прости, – шепчу ей на ухо, и она застывает, поняв, что я не Элора. – Надеюсь, с дочкой все хорошо. Берегите себя. Позаботьтесь о моей сестре за меня.

Женщина кивает, и я отстраняюсь.

Больше не с кем прощаться. У меня нет друзей, только знакомцы. У Элоры друзья имеются, но сейчас их тут почти нет. Не то чтобы я их виню, просто получаю напоминание, почему держусь особняком. И все же я буду скучать по городку. От нахлынувшей боли, от того, что я покидаю место, где прожила двадцать три года, горло сводит спазмом. Внутри крошащейся стены и прилегающих земель вся моя жизнь. Эджвуд полон тяжелых воспоминаний, но они мои.

Король забрасывает меня в седло так, будто я вообще ничего не вешу. Когда он садится позади, моя спина утыкается в его грудь, а задница оказывается между его бедер. Напрягаюсь, подаюсь вперед, чтобы отодвинуться.

Он посылает зверя шагом. Горожане молча наблюдают за нашим отъездом. Мы минуем стену, Эджвуд и его соломенные крыши исчезают из виду. И я больше никогда не увижу свой дом. Вот и все.

Мы движемся на север. Километр за километром, покачиваясь в седле, мы рассекаем погруженную в безмолвие землю. Я не произношу ни слова. Мой похититель тоже. Боюсь, если открою рот, меня тут же вывернет прямо на колени. Если уж мне суждено умереть, я хотела бы это сделать с достоинством.

Перейдя очередной замерзший ручей, Король стужи натягивает поводья, его зверь замедляет ход, и мы вырываемся из леса.

Темь.

Впереди изгибается сверкающее полотно Лез – граница Мертвых земель. Над замерзшей рекой висит мутная завеса, высоченная, больше тридцати метров, скрывая все, что находится на той стороне.

Завеса подергивается рябью, будто внутри бьется сердце. Я бываю храбра, но всему есть предел. В последний раз я видела Темь двенадцатилетней девчонкой, глупой и гордой, не желавшей отступать от вызова, который мне бросил мальчишка. Я сумела приблизиться лишь примерно на такое же расстояние, а потом в ужасе сбежала обратно в город. Густота колышется, словно влажная ткань на ветру. Зрелище столь жуткое, что по коже пробегают мурашки.

– Как все случится? – спрашиваю я мягким, надеюсь, как у сестры, тоном. Но сами слова перекатываются на языке острой каменной крошкой. – Если тебе нужна жертва, то сделай все быстро. Хотелось бы думать, что ты человек милосердный.

– Я не человек. – Несколько мгновений он молчит, и мой пульс ускоряется. – Жертва?

Как будто он не знает.

– Что это будет? Прострелишь мне глаз? Напоишь ядом?

Прерывисто выдыхаю. Какую бы боль мне ни пришлось вынести, вряд ли она продлится долго.

И снова молчание, но я спиной чувствую растущее замешательство короля.

– Твои слова мне непонятны.

Развернувшись в седле, я частично вижу скрытое в тени капюшона лицо. Зверь нетерпеливо бьет копытом по снегу.

– Все в Серости знают, что ты приносишь наших женщин в жертву. Только не знаем как. И почему.