Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

— Что… — Я колеблюсь, слова застревают у меня в горле, но теперь, когда мысль обрела голос, остановить ее невозможно. Я чувствую на себе их взгляды, хотя не могу сосредоточиться на них, могу смотреть только на изножье кровати и завитушки, вырезанные на деревянной раме. — Что, если я пойду к Трифону и расскажу ему правду?

Когда не раздается немедленного взрыва проклятий и сердитых звуков, я поднимаю глаза и обнаруживаю, что все трое братьев Даркхейвенов смотрят на меня в ожидании.

— Трифон не может знать того, что знаем мы, — говорю я, опуская руки по швам, когда мой голос набирает силу. — Нет, если только Данаи, Македония или Кэдмон не предали нас.

— Если бы они предали нас, тогда мы были бы мертвы, — соглашается Теос, кивая.

— И что ты бы сделала, приблизившись к нему? — Спрашивает Руэн, его лицо напряжено, рука вцепилась в подушку так, что костяшки побелели.

— Македония кое-что мне рассказала, — признаю я, снова отворачиваясь от них и переводя взгляд на изножье кровати. — Она сказала, что Ариадна была одной из немногих, кто мог встретиться с Трифоном лицом к лицу и бросить ему вызов. Все остальные, кто выступал против него на протяжении веков, исчезали, но не она.

— Она его дочь, — говорит Руэн, — было бы разумно, если бы у нее было больше защиты от его гнева.

Этого недостаточно, учитывая, что она гниет в тайной темнице под великой горой из серы на острове Ортус.

— Очевидно, что отношения между Данаи и Трифоном натянутые, — говорю я. — Вероятно, из-за моей матери. — Я сглатываю, ощущая вкус пепла на языке. — Что, если… Я предложу занять ее место?

— Занять ее место? — Теос подходит ко мне и хватает за руку, поворачивая лицом к себе. — Что ты предлагаешь, Деа? — Его золотые брови хмурятся, а губы поджимаются от напряжения.

— Это было бы не по-настоящему, — уверяю я его, протягивая руку и накрывая его ладонь своей. — Но если он подумает, что может получит от меня ту любовь, которую хотел бы от своей дочери…

— Кэдмон планирует использовать тебя, чтобы убить его, — говорит Руэн. — Это не…

— Конечно же, он этого не знает, — настаиваю я, отстраняясь от Теоса, чтобы подойти к краю кровати. Мои пальцы цепляются за резное дерево и обвиваются вокруг верхней части, когда я наклоняюсь к раме. — Он не знает меня — кто я. На что я была бы готова пойти, или то, чего я бы не стала делать. Если мы предположим, что Трифон не так хорошо осведомлен о моем прошлом — о секретах, которые Македония, Данаи, Кэдмон и даже моя мать скрывали от него, — тогда это объясняет, почему он до сих пор не пытался убить меня. Это объясняет, почему он привел нас сюда, чтобы лишить всех Смертных Богов их магии.

— Божественности, — почти рассеянно поправляет Теос.

Я машу ему рукой. — Нет, это магия, — повторяю я. — Боги — это не Боги, это Атланты. Подвид Фейри, согласно словам Македонии. То, что у нас есть, не является Божественностью. Это магия.

Руэн проводит рукой по лицу и отбрасывает подушку в сторону. — Кайра, это безумие. Ты хочешь, чтобы мы позволили тебе пойти к Царю Богов и признаться, что ты знаешь, что ты его внучка? — Он хмуро смотрит на меня, мускул на его челюсти дергается под поверхностью. — Нет. Никогда. Он убьет тебя на месте.

— Тогда что ты предлагаешь? — Рявкаю я, обводя жестом комнату. — Потому что у нас нет времени, Руэн. У нас ограниченный выбор и множество жизней, которые мы можем либо спасти, либо позволить им погибнуть.

Руэн ударяет кулаком по матрасу. — Ты проклятый Богами ассасин! — вопит он. — Позволить этим ублюдкам умереть не должно быть для тебя проблемой.

У меня сжимается грудь, и я отпускаю изножье кровати, делая осторожный шаг назад.

— Черт. — Теос тянется ко мне, даже когда Каликс встает с кровати.

— Я не это имел в виду, — говорит Руэн, его губы приоткрываются, как будто он тоже потрясен бессердечием собственных слов.

— Кайра. — Я уворачиваюсь от хватки Теоса и делаю еще один шаг назад.

— Если это то, что ты думаешь обо мне, — тихо говорю я, мой голос опускается почти до шепота, поскольку я пытаюсь не кричать… или плакать. — Если ты думаешь, что время, проведенное в качестве ассасина, до смерти притупило мои чувства и что я зашла так далеко, что готова пожертвовать сотнями, если не тысячами, чтобы спасти свою шкуру… — Я перевожу взгляд на Руэна, не заботясь о том, что его недавно восстановленный румянец снова исчез. — Тогда Трифон не единственный, кто, черт возьми, не знает, кто я такая.

Не дожидаясь ответа Руэна, я поворачиваюсь и выхожу из комнаты, проходя мимо всех дверей в наши спальни, пока не оказываюсь подальше от жилого здания. Я продолжаю идти, пока не ощущаю привкус соли на языке и ледяной ветер, обжигающий щеки.

Только когда я останавливаюсь на парапете между двумя зданиями, а надо мной висит полная и тяжелая луна, наполовину закрытая облаками, я понимаю, что плачу.

Глава 37

Каликс

Дождь с грохотом обрушивается на остров, когда я пробираюсь по коридорам Ортуса. Змеи тянутся, чтобы коснуться краев моего сознания, но никогда не осмеливаются проникнуть глубже, если я их не приглашу. Я отсылаю их прочь, с несколькими небольшими приказами, которые они должны выполнить с головами некоторых Терр Нубо и Залики, которых они использовали в качестве своих собственных слуг.

Несмотря на то, что они называют себя верховными Терра в Ортусе, мои братья и я — а также Кайра — знаем что это не так. Обнаружения отрубленных голов двух смертных на их кроватях должно быть достаточно, чтобы заставить их задуматься — на время. Я не испытываю сожаления по поводу отделения черепов этих людей от их тел. В конце концов, они мертвы уже давно. Кажется, больше никто этого не чувствует.

Белый луч прорезает полосу сквозь облака, освещая фигуру, сидящую на небольшой дорожке между двумя похожими на шпили башнями Академии Ортуса. Я считаю: раз… два… три… Прежде чем я дохожу до четвертой секунды, следует низкий раскат грома.

Я поворачиваю ручку и выхожу под дождь. Мои шаги по короткой дорожке звучат громко. Не может быть, чтобы она не услышала, как я приближаюсь. Тем не менее, она не поворачивается ко мне лицом, и только после того, как я останавливаюсь рядом с ней и сажусь, перекидывая ноги через выступ между открытыми участками перил, она заговаривает.

— Я удивлена, что они послали тебя найти меня, — бормочет она.

— Меня никто не посылал.

Я смотрю на нее, изучая линии ее профиля, когда она хватается за прутья перил и откидывается назад, подставляя лицо дождю. Подобно живому лунному свету, она — серебряное пятнышко на фоне блестящей ониксовой серы.

— Тогда почему ты здесь? — спрашивает она.

Мне трудно сказать, о чем она думает, и я задаюсь вопросом, могла ли она чувствовать себя так рядом со мной. Я не могу сказать, плакала ли она. Ее лицо слишком промокло от дождя, чтобы я мог понять, идет ли вода, прилипшая к ее ресницам, только с неба. Когда я не отвечаю ей и не высказываю никаких собственных намерений, пока мы сидим под проливным дождем, Кайра наконец садится и поворачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Чего ты хочешь, Каликс?

Чего я хочу?

Этот вопрос пробуждает старое воспоминание, которое, как я думал, давно забыто. О другом вопросе, на который я изо всех сил пытался ответить.

8 лет…

— Ты любишь меня, Каликс?

Я смотрю на женщину, которая является моей матерью, когда она лежит ничком на диване в одной из многочисленных комнат отдыха Азаи. Ее лицо расслаблено, губы приоткрыты, когда она откидывается на спинку мебели, одна рука лениво свешивается с края дивана, а другая свисает до пола с почти пустой бутылкой в руке.

Когда я не отвечаю и продолжаю поглаживать змею у себя на коленях, позволяя существу привычными движениями обвиться вокруг моего предплечья, она поднимает голову.