Кузнец (ЛП) - Вендел С. И.

Хакон мог вынести многое. Но не её слёзы.

Эйслинн покачала головой, закрыв лицо руками. Он мягко положил ладони ей на колени. Пальцы ныли от желания согреть её, стереть боль, но он не осмелился пошевелиться.

Её ладони упали на его руки, влажные от слёз, и на мгновение ему показалось, что она хочет оттолкнуть его.

Но Эйслинн соскользнула с кресла прямо в его объятия. Хакон отклонился назад, приняв её вес, и обвил её руками — именно там, где ей и следовало быть.

В его груди заурчало, и он прижал её крепче к себе — только эта вибрация удерживала его от того, чтобы не разлететься на куски. Слёзы заструились и по его глазам, когда он увидел её горе, и он стиснул клыки, чтобы не издать рёв отчаяния, бушевавший в горле.

Как посмело что-то заставить его пару плакать?

Эйслинн уткнулась лицом в его шею. Он бормотал утешения, цедя их сквозь зубы, пока её слёзы прожигали его кожу, стекая по груди. Боги, он не мог их вынести.

Но вынес. Ради неё он терпел её слёзы и боль. Долго он обнимал её, безмолвно поддерживая.

Когда слёзы начали иссякать, а рыдания потеряли силу, Хакон обхватил её одной рукой, а другой осторожно вытер слёзы большим пальцем.

— Ах, виния, — прошептал он. — Ты разбиваешь мне сердце.

— Прости, — она всхлипнула, — просто… всё это…

— Ты расскажешь мне?

Её горло дернулось, сглатывая, новые слёзы скатились с ресниц, но она сделала долгий, укрепляющий вдох. Затем, запинаясь, рассказала ему. О настоящей причине, по которой Баярд остаётся в Дундуране. О бедственном положении её отца на юге. О том, как прямо сейчас она пишет письма королю и королеве, а также всем своим вассалам, чтобы собрать войско.

— Я никогда не думала… как все дошло до этого?

Хакон не мог ответить, слишком переполненный яростью.

Баярд шантажировал её. Угрожал. Претендовал на то, что ему не принадлежало.

Мурлыканье в его груди переросло в яростное рычание.

— Хакон…?

— Где он ночует, виния? Я разберусь с этим. Сейчас.

Эйслинн в ужасе вцепилась в его тунику, глаза распахнулись.

— Нет! Ты не должен ему угрожать!

— Я и не буду, — он оторвет Баярду голову голыми руками.

— Нет, — повторила она твёрже. — Я хочу решить это… без насилия. Если его люди что-то заподозрят — будут последствия, — она покачала головой. — Мне просто нужно время.

— Он угрожает тебе, — прошипел Хакон. — Это недопустимо. Он должен быть в темнице.

Эйслинн слабо усмехнулась:

— Ты говоришь, как капитан Аодан.

Хорошо. Значит, хоть кто-то еще рассуждает здраво.

— Эйслинн…

— Нет, — она попыталась нахмуриться, но вместо этого в её взгляде снова появилось отчаяние. — Не ругайся со мной.

— Никогда, — прошептал он и склонился к её лицу, покрывая поцелуями следы слёз. Они жгли ему губы — но это не имело значения. — Я с тобой, виния. Всегда. Скажи, как я могу помочь.

Она обхватила его лицо ладонями — нежно, как будто боялась сломать.

— Ты не можешь.

— Я не принимаю этого.

— Ты ничего не сможешь сделать, Хакон. Ты…

Просто кузнец.

Он замер.

Эйслинн выпрямилась, сидя у него на коленях, и посмотрела на него с сожалением.

— Единственное, что остаётся, — ждать, — поправилась она. — Мне нужно время.

— Ты бы отдала свою руку. Свою жизнь.

— Да.

Его губы скривились от презрения.

— Это слишком высокая цена.

Он понял, что она согласна, по тому, как плотно сомкнулись её губы, но она не сказала ни слова.

Горло Хакона сжалось от слов, которые он не мог произнести. Он хотел умолять её позволить ему убить Баярда. Хотел, чтобы она снова пришла к нему — как прежде. Хотел, чтобы она принадлежала только ему. К чёрту политику. К чёрту весь мир.

Хотел унести её в ночь — и никогда не оглядываться назад.

Они сидели в немом тупике, не находя слов.

Его сердце начало учащённо биться — связь с ней, эта нить между ними, натянулась до предела. Дистанция росла, пропасть расширялась с каждым мгновением, и он не знал, как до неё дотянуться.

То, что было между ними, оказалось новым, хрупким, и впервые он по-настоящему испугался, что оно не переживёт зиму.

Но тут, в тишине, новые слёзы брызнули из её глаз. Безнадёжность исказила её черты, когда она прошептала:

— А что, если мой отец умрёт?

Её губы разомкнулись, обнажая зубы в гримасе отчаяния, но Хакон не позволил этому случиться. Он снова притянул её к себе, уничтожив дистанцию.

Это Хакон понимал. Горе и то, как оно разрывает тебя изнутри. И ещё хуже — скорбь о том, кто ещё не ушёл. Хакон наблюдал, как смерть шаг за шагом приближалась к его деду, и никакие мольбы или отрицание не могли её остановить. Вся его любовь, сила и желание изменить реальность оказались бессильны перед лицом смерти. Она всегда приходила. В свой срок.

Он знал, однако, что эти слова не принесут утешения. Это не то, что он сам хотел бы услышать в последние часы своего деда, и не то, что сказал бы теперь своей паре

— Он силён, — сказал Хакон. — Это не его судьба.

Слёзы заглушали её слова, пока она прижималась к нему.

Хакон встал, бережно прижимая её к себе. Когда он начал гасить свечи, она запротестовала, настаивая, что должна закончить письма.

— Они подождут.

Покои постепенно погружались во тьму — Хакон оставил гореть лишь один фонарь, когда взял его и перенёс Эйслинн в смежную спальню.

В комнате доминировала роскошная резная кровать с четырьмя столбами. Тяжёлые зелёные занавеси с вышитыми пасторальными сценами были подвязаны к столбам, а у изголовья аккуратной горкой лежали подушки.

Он поставил фонарь на прикроватный столик и усадил её на постель. Встав на колени, развязал шнуровку её сапог и бережно освободил каждую ступню. Она наблюдала за ним через полуопущенные веки, пока его руки скользили под юбками, отыскивая завязки чулок. Тёплый шёлк скользил между пальцами, когда он стягивал их по округлостям ног.

— Утро придёт, — тихо сказал он. — И ты встретишь его сильной.

Её лицо поникло, и он испугался, что вот-вот хлынут новые слёзы. Но вместо этого она протянула руки, взяла его лицо в ладони. Их лбы соприкоснулись, и в тёплой темноте они слились в одном дыхании.

Его сердце ныло за неё и за всё несказанное и неизвестное, что их ждало.

— Я бы сделал для тебя всё, виния, — прошептал он. Она должна была понять — должна была увидеть, что всё, чем он был и будет, принадлежит ей. Её происхождение, политические игры — ничто из этого не имело значения. Он не откажется от неё — не мог.

Даже если для этого придётся украсть её. Он не позволит грузу обязанностей сломать её. Если она не примет его помощь здесь, он возьмёт дело в свои руки, потому что только она имела значение. Её жизнь, её безопасность. Возможно, она возненавидит его за это, но она будет свободна.

Она тихо вздохнула и коснулась его губ лёгким поцелуем.

— Отвлеки меня, — прошептала она, — хотя бы на эту ночь.

Он понял, о чём она просит, и не смог сдержать разочарования. Попроси от меня большего, жаждал он потребовать. Возьми то, что принадлежит тебе по праву.

Хакон заставит её понять это. Но сейчас он легко мог дать ей то немногое, что она просила.

Он притянул её к себе в захватывающем поцелуе — не быстром, но и не медленном. Он завлекал, искушал, его руки скользили вверх по её ногам, подтягивая её на ноги.

Развернув её, он развязал шнуровку корсета. Платье ослабло, и он не удержался, чтобы не осыпать поцелуями изгиб её шеи и плеча, пока ткань спадала. Она откинула голову, давая ему больше простора, и он провёл губами по шее к уху, где прошептал:

— Я дам тебе всё, виния. Всё, что нужно — просто попроси.

Она содрогнулась под его прикосновениями, и он быстро справился с оставшимися одеждами. Когда она предстала перед ним обнажённой, он замер, проводя руками по изгибам её талии, ощущая её совершенство.