Спариться с бывшей (ЛП) - Прайор Кейт

Моя мама едва смотрит на Логана. Она слишком занята разочарованием во мне, и после восьми лет разлуки, думаю, у нас еще много времени, чтобы наверстать упущенное.

После еще нескольких вдумчивых пережевываний в полной тишине семейного собрания в коридоре Логан предлагает:

— Тогда я позвоню ей через некоторое время.

Он был бы тем, кто пытается справиться с ущербом. Он всегда был хорошим сыном. Конечно, он также был бы тем, кто женится на той, кого выбрала наша мама.

— Я слышал, что видели волков, мам. Нападения животных, — говорю я, пытаясь подчеркнуть срочность, которую эта новость заставила меня почувствовать.

Она смотрит на меня равнодушно, как будто я вообще ничего не сказал.

Бросаю взгляд на Эйдена и Логана, по крайней мере, на них падает тяжесть этого заявления. Их лица мрачнеют.

Я не собираюсь прямо обвинять кого-то из них в том, что они становятся дикими и нападают на людей. Кодекс стаи всегда заключался в том, чтобы не подвергать чужаков нашему проклятию, но одичание, как правило, заставляет волка забыть о соблюдении кодекса.

Моя мать, как альфа, поджимает губы и не удостаивает взглядом никого из нас. Знаю, что она думает. Если я собираюсь открыть ящик Пандоры и намекнуть, что один из них потерял себя в своей волчьей форме, моя вина будет в том, что я вообще покинул стаю.

Вздыхаю и отступаю.

— Я беспокоился обо всех вас. Вот и все.

— Волков не видели, — решительно заявляет она, и на мгновение я сомневаюсь в себе.

Меня здесь не было, возможно, она знает лучше меня.

Но я не могу игнорировать то, что сказала мне Лора.

Беру газету со стола и показываю ей.

— Что ты на это скажешь? — спрашиваю я.

— Ничего! У нас все в порядке, наша семья крепче, чем когда-либо была, — настаивает она.

Я понимаю, что она не изменилась. Восемь лет и ни малейшего раскаяния или пересмотра. Она выдерживает мой пристальный взгляд, скрестив руки на груди, решив просто настоять на своем. Отрицает, отрицает, отрицает, пока мир не последует ее примеру и не согласится с ней.

Я смотрю ей в глаза, ища хоть какой-то возможности.

— Ну что ж. Вижу, что был не прав, приехав сюда, — говорю я, хватая свою сумку с крючка и направляясь обратно к двери.

В моем голосе слишком много язвительности для разговора с матерью.

Я наблюдаю, как она морщится от рычания в моих словах, и у меня разрывает грудь, когда вижу, что причиняю ей боль. Я хочу, чтобы это прекратилось, но мне нужно, чтобы она тоже перестала сражаться со мной.

Дверь за мной захлопывается. Я бросаю вещи на крыльцо и вытаскиваю поясную сумку, отыскав ее среди плотно упакованной сменной одежды. Я не готов совсем уйти, но дать всем немного времени, чтобы переварить то, что произошло, кажется лучшим, что я могу сделать. И мне нужно дать моему волку шанс выплеснуть всю энергию от этих чувств. Я снимаю мокрую одежду и вешаю поясную сумку на грудь.

Стягиваю рубашку, моя шея удлиняется и тело изгибается под разными углами, пока кости встают на место, а густой мех пробивается сквозь кожу. Это причиняет боль лишь на мгновение, и примерно так же, как хрустеть костяшками пальцев.

Мои лапы касаются грязной земли, и я сразу же улавливаю ее запах. Я хорошо его знаю, и чувствую его таким, каков он сейчас — корица и мускатный орех, а под ними только она, вся она, более сладкая, чем я помню.

Даже под дождем я могу различить этот запах лучше, чем какие-либо другие.

7

Элиза

Я никогда просто так не сбегала с работы. Даже не замечая, что дождь усиливается, а на мне только свитер, я прислоняюсь к своей машине и думаю о почти накопленном первоначальном взносе за дом, который я, не раздумывая, откладываю «в стол».

Обычно в городе я только хожу за продуктами, но есть небольшая забегаловка, в которой я часто бываю, и сейчас захожу автоматически, особо не задумываясь.

Закусочная почти пуста, и кажется, что это хорошая идея — похоронить свои бурлящие чувства под горкой хрустящей картошки фри. И молочным коктейлем. Ничто так не излечивает разбитое сердце, как шоколадный молочный коктейль.

Когда вы находитесь на расстоянии плевка от Вермонта, но каким-то образом все еще в Массачусетсе, в каждом уголке найдется «Настоящий кленовый сироп из Вермонта», который продается в точно такой же бутылке в форме кленового листа. Чем дальше в гору, тем дороже все для туристов-лыжников, потому что, если ты достаточно богат, чтобы иметь это глупое дорогостоящее хобби, то, вероятно, можешь позволить себе второй дом в горах, где можно проводить лето, или что там делают богатые люди. Может быть, зиму. Я, блядь, не знаю, как использовать времена года, как глагол.

Звонок на двери звенит, когда я открываю ее. В заведении осталась, наверное, одна официантка, она сидит за стойкой — полненькая, с темными локонами, акриловыми ногтями и красной помадой.

С одной стороны, Лора — именно тот друг, который мне сейчас нужен, но открывшаяся сегодня рана все еще свежа, и на полсекунды я думаю, что, возможно, мне не стоит с ней разговаривать. Она двоюродная сестра Логана и Эйдена. Это делает ее и двоюродной сестрой Шона. И, может быть, она не имеет к этому никакого отношения, но я не могу не насторожиться.

Она приподнимает бровь, глядя на меня, на ее лице появляется озабоченность, и я задаюсь вопросом, выгляжу ли так же жалко, как чувствую себя, промокшая до нитки.

— Дорогая, что случилось? — спрашивает Лора, роняя ручку.

— Плохой день на работе, — бормочу я, садясь за барную стойку. Сиденье хлюпает подо мной. — Принесешь мне шоколадный молочный коктейль и картошку фри?

Она кивает и машет рукой, отдавая заказ повару. Кажется, он услышал.

Лора устраивается по другую сторону прилавка.

— Тетя Дианна сводит тебя с ума подготовкой к свадьбе?

— Сегодня я впервые за много лет увидела своего бывшего мужа.

Слова делают это реальным, и я чувствую головокружение, просто произнося их.

Это все равно, что зажимать рукой сильный порез в надежде, что он не такой большой и отвратительный, как я боюсь, но, пока не разожму руку, чтобы смыть кровь и осмотреть его, я этого не узнаю. Прямо сейчас все, что я вижу, — это запекшаяся кровь, и не понимаю, можно ли его просто перевязать, или мне нужно, чтобы кто-нибудь отвез меня наложить швы.

— О боже мой, — говорит Лора, притихшая, благоговейная, пораженная, интерес к драме загорается в ее глазах. — Сегодня, видимо, такой день, мой кузен заходил сюда раньше, и позволь мне сказать тебе…

Она замолкает на полуслове, чего, по-моему, я никогда у нее не видела, краска сходит с ее лица. Возбуждение сменяется тихим ужасом, под стать моему.

— Этого не может быть… Шон, не так ли? Боже мой. Девочка, нет.

Я поднимаю на нее взгляд, отвлекаясь от эмоциональной раны, которую пытаюсь залечить. Черт. Не прошло и десяти минут после того, как я сказала Шону не говорить ни слова.

Сначала я хватаюсь руками за стойку, чтобы не упасть со стула, но потом у меня начинает кружиться голова. Не знаю, как собираюсь это сделать.

— Ты не можешь никому рассказывать. Не думаю, что смогу смириться с тем, что люди узнают.

— Я не буду. Обещаю. О, детка, — говорит она, нервно крутя салфетку в руках, разрывая ее на куски, пока смотрит на меня.

Я вижу, что она знает, что произошло, даже не спрашивая. Она много раз слышала историю моего развода за бокалом вина в моем коттедже, но я никогда не могла заставить себя произнести его имя.

— Я всегда думала, что то, что они сделали с ней… эм, с тобой, было несправедливо, — тихо произносит Лора через мгновение.

Она тяжело сглатывает, морщины углубляются на ее лице.

На мгновение я не уверена, что смогу спокойно смотреть на нее, хотя на самом деле она не была в этом замешана. Она их кузина, и весь этот чертов город с таким же успехом может принадлежать им.

Лора накрывает мою руку своей и сжимает. Она всегда была хорошим другом. Грустно, что наше знакомство не продлится. Честно говоря, я не знаю, смогу ли вернуться туда, не сейчас. Возможно, сегодня вечером я соберу свои вещи.