Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

Я металась взглядом между ними. Глаза Гэвина молча молили о чем-то. Он едва заметно покачал головой, я не была уверена, что видела это, но я не могла осмыслить… Все, что я слышала, когда смотрела на него, было…

— Он убил… твоего маленького Оливера.

Когда я упомянула Мясника, он побледнел…

И его нож. Эта правда смотрела мне прямо в лицо, проклятое богами лицо.

Как же я была невероятно глупа.

— Шокирующе, знаю, — Молохай склонил голову и ослепил меня дьявольской улыбкой. — Ты слишком доверчива, Ари?

— Элла, — умоляюще сказал Гэвин. Мое имя — все, что он сказал, ни защиты, ни оправдания. Он попытался кинуться ко мне, но Молохай заключил его в тюремную клетку теней. Даже с его силой и размером он не смог вырваться.

— Ты работаешь на него, — прорыдала я. — Ты на его стороне?

— Я на твоей стороне! — закричал он, впитывая взглядом мое лицо, будто пытался его запомнить. — С того момента, как впервые увидел тебя, я на твоей стороне!

— Тогда скажи, что это не так! Скажи, что ты не убивал Оливера!

Но в его глазах не было отрицания, только сожаление.

Все, что у меня осталось, — это тихий, изнуренный вой, и я прошипела:

— Я ненавижу тебя!

Смех Молохая прогремел, как раскат грома. Для него это была лишь игра — моя жизнь и мое сердце, разрываемые на части.

— Отлично! Ненавидь меня! Борись за себя! — Гэвин снова рвался ко мне, бесполезно против силы Молохая. — Ты можешь, Ариэлла! Ты можешь сражаться с ним!

Смех Молохая внезапно оборвался, когда порыв ветра сдул мои волосы с плеч. Левый сторона моей груди привлекла его внимание. Он сорвал рубашку Гэвина, открыв взгляду шрам над сердцем и мои обнаженные груди.

Молохай побледнел. Тьма вокруг него вздымалась волнами, теперь дико и неконтролируемо. Он посмотрел на мое лицо, затем на шрам, снова на меня. Шок прорезал лицо. Он застыл.

И в его глазах вдруг появился… страх.

— Ты, — прошептал Молохай, проводя пальцами по шраму над моим сердцем, — не дочь Симеона.

За Молохаем Гэвин опустил голову. Когда он поднял ее, его успокаивающее тепло и остатки надежды исчезли.

Молохай вздрогнул, обхватив мою шею холодной, когтистой рукой.

— Ты, грязная, маленькая сука! — он сжал меня. Ярость и тьма пожрали его хитрость. Паника просачивалась из него сквозь дрожащие, злые вдохи и дикие глаза. — И ты знал! — он уставился на Гэвина, предательство пронизывало его ужас. — Симеон прятал ее все это время, а ты знал ее! И любил! И она… — он рассмеялся в диком неверии, указывая другой когтистой рукой на Гэвина. — Она — причина, по которой ты пришел ко мне в отчаянии, — тени окутали глаза Молохая черным ониксом. — Она твоя жена, — он уставился на шрам над моим сердцем. — Конечно, ты не помнишь день, когда я оставил этот шрам, — прорычал он. — Тебе было всего три дня от роду.

Гэвин рвался против веревок тьмы, что сковывали его. Рев, оскал — звуки бешеного животного. Позади него насмешливо наблюдали Инсидионы, собираясь, чтобы лицезреть наши страдания.

Смех Молохая был свободным и безумным.

— Как печально, твоя маленькая жена. Ангельски красива, да, внутри и снаружи. Я это чувствовал, — он приподнял бровь и пошевелил когтистыми пальцами, все еще покрытыми моей кровью с мест, где он меня резал. — Но слабая, плаксивая… такое капризное дитя! — Молохай вдавил когти в мою кожу и плюнул мне в лицо. — Это заняло чуть дольше времени, чем я надеялся, но ты и Симеон привели ее прямо ко мне.

— Возьми меня! — в отчаянии закричал Гэвин. — Возьми мою жизнь, мою душу, но не ее!

Молохай фыркнул.

— Ты столько страдал ради нее, ждал так долго, мучился, чтобы заполучить ее на что? На недели? На дни?

— Да, — его глубокие карие глаза, окруженные слезами, сжали меня. Держали. Обещали.

Молохай оскалился.

— Она действительно стоит того, чтобы закончить твое долгое, жалкое существование?

— Да, — слеза скатилась по щеке Гэвина. — Всегда.

— Действительно особенная, — Молохай провел костяшкой пальца по моей щеке. — Чистая, нераскрытая сила. Я бы приказал ему убить тебя в наказание, за то, что ты была скрыта от меня, — тонкие красные губы Молохая изогнулись в угрожающий оскал. — Но я предпочел бы сделать это сам, — из ножен на боку он обнажил длинный, зазубренный клинок — оружие, явно выкованное в Аду. — Так как ты сбежала в первый раз.

Первый раз? Замешательство закружило меня, словно чужие тени врага.

— Элла! — взревел Гэвин. — Бориcь!

Молохай цыкнул и покачал головой.

— Похоже, сын мой, что мы с тобой сумели вырвать у нее силу еще до смерти, — он метнул руку вперед с острой, смертельной скоростью.

Кинжал в моем боку вспыхнул болью, словно раскаленные угли. Лезвие Молохая, попав прямо в старую рану, вырвало из горла пронзительный крик, от которого кровь застыла в жилах.

Гэвин дико, отчаянно взревел, и на лице Молохая расползлась зловещая ухмылка. Вены вздулись, будто готовые прорваться сквозь кожу, когда Гэвин изо всех сил пытался освободиться. Но он был парализован. Скован тенями.

Молохай провернул лезвие над моим пупком и медленно, мучительно медленно, рассек плоть вверх, под ребра. Я почувствовала все. Мой крик оборвался, превратившись в хриплый, ослабевающий стон.

— Нет! — рычал человек, которого я любила и ненавидела, снова… и снова… и снова. Каждый его отчаянный вопль был как изогнутое лезвие, выскребающее остатки открытой раны, что сам же и оставил. Вены вздувались, мышцы натягивались до предела, рвались, он боролся с тенями, тщетно пытаясь добраться до меня.

Но я поняла, он ничего не мог сделать. Совсем ничего. Не против Молохая.

Значит, я умру.

Хотя я ведь знала это. Понимала риск, когда отдавала себя. Я — за его жену. Это была сделка, на которую я пошла добровольно.

— Борись с ним, Элла! — крикнул он.

Подсознательный порыв послушаться заставил меня потянуться к храму — к колесу силы, — но… я не была уверена, что хочу.

Королева Нириды имела то, ради чего жить: благородного жениха, преданных друзей, тысячи людей, готовых молиться у ее ног, войну, которую судьба обещала закончить славной победой. Силу исцелять, двигать землю, океаны, управлять огнем в самом сердце мира и воздухом, которым она дышит. Но когда я попыталась вызвать хоть что-то — хоть искру, чтобы спасти себя, — ничего не пришло.

Я не была уверена, что все это принадлежит мне. По-настоящему. Не тогда, когда я даже не понимала, кто я.

Я смотрела на холодную землю — пустая, потерянная, с глазами, полными слез. Думала, что, может, вечная тишина, сметающая все эти голоса, принесла бы облегчение. Я молилась о покое. Молилась Никсару. Молилась любым богам, чтобы все закончилось. Я бы предпочла смерть, чем жить, не зная себя.

Но Гэвин снова позвал меня, и что-то дрогнуло в груди. Далекая память, не моя. Невидимая нить вытянулась из меня и зацепилась за него, отказываясь порваться. Она была… знакомой. Будто даже до того, как он спас меня от волка в том сарае, она уже жила во мне, тянулась к нему. Только сейчас я позволила ей оборваться, рассеченной моими сомнениями.

— Смотри на меня! — приказал Гэвин.

Невидимая нить натянулась прочнее, чем прежде. Она слышала его команду. Связь подчинилась, и я тоже.

— Хорошая девочка. Моя девочка, — он удерживал меня взглядом, когда тело сотрясали судороги и душили рыдания. — Я люблю тебя! — он стиснул зубы, голос дрожал от боли, но он стал каменной колонной, неподвижной и сильной. — И я пойду за тобой!

Острый кончик серебряного клинка Молохая вонзился глубже в живот. Из меня вырвались сдавленные вопли, но через них он кричал громче моей боли, громче собственного отчаяния:

— Клянусь каждой звездой, каждым небом, каждой душой, прошедшей через этот мир, я пойду за тобой! Я найду тебя! Чего бы это ни стоило!

Эти пять слов — вот все, что понадобилось. И вдруг я оказалась где-то еще.

Чего бы это ни стоило.

Странно, ведь он уже говорил эти слова раньше. Они запечатались в моем сердце, но еще никогда… не переносили меня туда.