Кузнец (ЛП) - Вендел С. И.

— Не могу рисковать. Если вести о моём присутствии в Эйреане дойдут до братьев…

Хакон, казалось, готов был спорить, но Эйслинн приняла решение Терона, поблагодарив за любую помощь.

Слева к ней подъехал капитан Аодан:

— Здесь подходящее место, миледи.

И тут же отправился организовывать войска.

Эйслинн и её свита остановились посреди луга, пока воины Дарроуленда выстраивались по флангам. За считанные минуты они растянулись через всё поле, перекрыв дорогу и отрезая лёгкий путь к городу.

Пока войска занимали позиции, Эйслинн старалась не ёрзать. Кольчуга и кираса давили на плечи, а нестерпимый зуд на лопатке сводил с ума. Она была благодарна за защиту, но доспехи словно материализовали угрозу, нависшую над ней.

Нервы звенели в животе, когда она взглянула на Хакона — своего верного полукровку. Он уже смотрел на неё, лицо суровое, но решительное. Его облачение из варёной кожи — горжет, кираса, поножи и наручи — перехватывал синий шарф цветов Дарроу. За спиной виднелся боевой молот, а на поясе — арсенал ножей, кинжалов и короткий меч.

Он выглядел смертельно опасным, но прикосновение было нежным, когда она протянула руку. Оба в перчатках — ей не хватало ощущения его кожи, но тепло всё равно проникало сквозь кожу.

Земля под ними задрожала.

Конь Эйслинн беспокойно заёрзал под седлом, заставив её отпустить руку Хакона, чтобы успокоить животное.

За следующим холмом показалась фигура. Затем другая, третья — пока целая линия не растянулась от края до края луга.

Сердце подкатило к горлу, когда Эйслинн увидела конный отряд, спускающийся с противоположной стороны.

Чья-то рука накрыла её ладонь — она сжала её в ответ, встретившись взглядом с Сорчей. Она была благодарна за поддержку подруги, но в то же время жалела, что та оказалась в опасности. Лучше бы никто из них не стоял сейчас здесь… но время сожалений давно прошло.

Сердце бешено колотилось, пока наёмники приближались, всё новые и новые появляясь из-за холма. Их силы казались сопоставимыми с её войском, но у противника было больше кавалерии. Они явно спешили от Пролива, пока Глеанна не собрала достаточных сил для отпора.

Грохот копыт усиливался, земля дрожала, птицы с криками взмывали с деревьев. Уши её коня нервно дёргались, и он тыкался мордой в шею лошади Сорчи, ища утешения.

Её войско стояло незыблемо позади, в гробовой тишине наблюдая за приближением врага.

Когда последние наёмники показались на холме, Эйслинн убедилась — силы примерно равны. Оставалось верить, что её бойцы лучше подготовлены, а тактический гений капитана Аодана перевесит численность.

Но сначала…

Всадник отделился от основных сил и выехал на середину луга. Эйслинн даже не нужно было слышать голос — она знала, что это брат.

— Сестра, я требую переговоров!

Хакон фыркнул с отвращением, и она его понимала. Брат не изменился — вечно требовал, ничего не предлагая взамен.

Но если можно избежать кровопролития…

Она собрала поводья, готовясь выехать.

Хакон вцепился в луку седла, лицо искажённое ужасом:

— Нет, — прорычал он

— Я выслушаю условия — так положено по обычаю. На переговорах обе стороны в безопасности.

— Я ему, блядь, не верю ему.

— Я тоже, — она сжала его руку, прежде чем снять ее с луки. — Но я должна услышать, что он скажет. Прошу, останься здесь.

Мысль, что он может пострадать от очередной подлости брата, была невыносима.

Эйслинн кивнула Аллариону и Ореку, стоявшим рядом. Каждый взял Хакона под руку, удерживая на месте, когда она мягко поддала коня вперёд.

Его ярость потрясла луг:

— Эйслинн! — проревел он. — ЭЙСЛИНН!

— Я должна это сделать, — прошептала она себе.

Ровным шагом направляясь вперёд, она сдерживала слёзы, слыша, как Хакон рвётся к ней. Она поклялась — это последний раз, когда отказывает ему в праве быть рядом. Отныне куда бы она ни шла — он пойдёт следом. Никогда больше не разлучаться.

Но сейчас… Джеррод был её братом. Её ответственностью. Её ошибкой.

Брат сидел в седле, ожидая, и если бы она не знала его, то могла бы не узнать. Приближение не принесло узнавания, лишь подчеркнуло, как сильно он изменился.

Его волосы и борода были растрёпаны и торчали клочками. Серые глаза — мамины глаза, его самая выразительная черта — запали, но странно блестели. Раньше у него было чётко очерченное лицо с высокими скулами, но теперь черты заострились, стали впалыми. Он напоминал голодного волка посреди зимы — отчаянного и жадного.

Вид его пробудил в ней доселе неведомый страх.

Она готовилась ко всему, но не ожидала, что само его появление так потрясёт её. Что он будет смотреть на неё, как на насекомое, которое можно раздавить.

Он не собирается договариваться.

Это читалось в нём уже сейчас.

Но она всё же решила выслушать. Джеррод всегда любил поговорить — или, точнее, послушать собственный голос.

— Храбрая, раз встретила меня, сестра. Я думал, ты отсидишься за самыми высокими стенами Дундурана.

— А ты глуп, раз привёл сюда наёмников, брат. Похоже, мы совсем не знаем друг друга.

Губы Джеррода сжались:

— Раз встречаешь меня ты, а не отец, значит, его нет здесь. Опять ушёл в поход на юг, я полагаю?

— А может, отец здесь и ждёт в засаде.

Джеррод фальшиво рассмеялся:

— Ты всегда была плохой лгуньей, Эйслинн. Я знаю — отца здесь нет.

— Иначе ты не осмелился бы на это.

Его лицо окаменело:

— Мой спор не с отцом, по правде говоря. С тобой.

— И что же я на этот раз сделала, Джеррод? — она вздохнула.

Они уже проходили это много раз. Обычно он был пьян или ещё отходил с прошлой пьянки — но спор велся все тот же. И каким жалким этот спор выглядел сейчас, когда он привел за собой целую армию.

— Ты забрала у меня всё. Я наследник отца. Я должен быть Лордом Дарроу.

— Я ничего не забирала, Джеррод. Отец лишил тебя положения за твои поступки. Если ты действительно хотел стать Лордом Дарроу, тебе следовало подумать об этом, прежде чем вести себя как избалованный ребёнок.

Щёки Джеррода побагровели, глаза потемнели — выражение, хорошо знакомое Эйслинн. Но на этом измождённом лице оно заставило холодок пробежать по спине.

— Ты могла отказаться! Заступиться за брата! Но нет — ты всегда на чьей угодно стороне, только не на моей!

— Я встала на сторону Сорчи — моей подруги, которую ты жестоко обидел. То, что ты сделал, непростительно.

— А ты? Предала родную кровь ради простолюдинки? Признай, ты всегда этого хотела. Сначала цеплялась за юбку матери, теперь — за отца.

— Джеррод, сколько раз я должна повторять — родители любили нас одинаково!

Брат фыркнул с презрением. Она не могла не согласиться, хоть никогда бы в этом не призналась, — Джеррод сам сделал себя таким, кого трудно любить. Упрямый, высокомерный, вечно колючий, он требовал любви и преданности без вопросов и взаимности.

— А что ты сделал для меня, Джеррод? — вырвалось у неё, уже уставшей от этого. — Ты твердишь, что я не люблю тебя, что украла твоё — но что ты дал мне взамен?

Он отпрянул, будто получил пощечину. Его потрясение было настолько искренним, что Эйслинн даже обиделась — видимо, эта мысль вообще не приходила ему в голову.

— Ты рвёшься к положению, которое тебя никогда не интересовало. Ты не исполнял обязанностей. Тебе не было дела до людей или управления землями. Я занималась замком. Посещала собрания, устраивала приёмы. Я делала всё, Джеррод. Я стала наследницей задолго до официального назначения.

На мгновение брат потерял дар речи, лишь тупо уставившись на неё. Эйслинн наслаждалась его ошеломлением, праведный гнев придавал ей смелости.

— Дундуран, Дарроуленд — это моё. Моя ответственность, моя жизнь. Я не позволю тебе вести наёмников на мой город. Не позволю угрожать моим людям и разрушать их жизни, — она натянула поводья, поравняв лошадей, чтобы Джеррод смотрел ей в глаза, когда она произнесла: — Земли Дарроу и их жители бесценны, а твоя гордыня дешёва. Уходи, Джеррод. Уходи и никогда не возвращайся.