— Мистер Блэквуд, так зовут джентльмена, — продолжает она, — он не очень любит посетителей, поэтому он не самый приветливый. Что ему действительно нравится, так это его выпивка, если ты понимаешь, что я имею в виду. Никто не продержался дольше нескольких недель, и даже это рекорд, потому что в наши дни, кажется, никто не терпит с самого начала. Следовательно, место свободно каждый месяц.
Я поднимаю бровь.
— Просто алкоголик?
Звучит так, будто эта работа была создана для меня. Клэр открывает рот, но я продолжаю:
— У тебя есть информация об этом мужчине? Номер?
— О, тебе это не понадобится. Он никогда не отвечает на звонки, так что лучшее, что можно сделать, это просто зайти к нему.
Может, я и новичок в городе, но появляться на пороге дома асоциального алкоголика не кажется мне самой блестящей идеей. Если Клэр и заметила мою нерешительность, она не подала виду. В ту же секунду, как она возобновила разговор, даже полуприглушенный грохот входной двери не смог ее остановить.
— Дом находится по адресу 3341 Миллер-Вей, но тебе даже не нужно об этом помнить, поверь мне. Ты не сможешь пропустить его. Просто поверни налево от двери, затем поверни направо на Мейн-стрит и продолжай идти, даже когда дома исчезнут из виду. Это единственный дом на холме. Ты действительно не сможешь пропустить его. Хочешь, я подвезу тебя, когда закончу здесь?
Соблазнительно. Я ненавижу ходить пешком, а Клэр была со мной исключительно мила. Но она также игривая и болтливая, и то, что я застряну с ней в машине, когда я в таком настроении, только расстроит ее и задушит меня.
— Все в порядке, спасибо. Я пройдусь.
Она пытается скрыть это, но ее лицо слегка вытягивается.
— Хорошо. Что ж, дай мне знать, если передумаешь.
— Я ценю это.
Я улыбаюсь и поворачиваюсь обратно к лестнице, игнорируя дрожь, зарождающуюся в моем животе, пока я пробиваюсь на верхний этаж.
Я захожу в свою комнату, запирая за собой дверь. Моя спина приклеена к двери, пока я внимательно осматриваю пространство. Выглядит пустым. Чувствую пустоту. Чувство отличное от того, когда я выбегала отсюда ранее. Когда он был здесь, в моей ванной, его пальцы нежно скользили по моей коже…
Мое тело согревается при воспоминании, и я иду в ванную. Здесь так же пусто, как и в спальне, в воздухе витает легкость, и я с удивлением слышу свой разочарованный вздох. Я не должна быть разочарована этим. Нормальные люди почувствовали бы облегчение, узнав, что их психическое здоровье все еще можно спасти, верно?
Отбросив пока эти мысли в сторону, я сбрасываю одежду и залезаю в ванну. Я не тороплюсь бриться и наношу пилинг, мыло наполняет ванную мягким ароматом ванили. Все еще ничто не указывает на его возвращение, когда я вытираюсь полотенцем и одеваюсь, и я пока не в настроении иметь дело с разъяренным алкоголиком. В итоге я провожу остаток дня, завернувшись в одеяло, смотря повторы телепередач и поедая целую коробку пиццы, пока, в конце концов, не закрываю глаза и не засыпаю.
Теплый ветерок. Темные небеса. Мокрая трава под моим задом. И ничего, кроме светлячков, которые отбрасывают мерцающее, тусклое свечение вокруг нас.
— Что ты видишь?
Я слышу свой вопрос тем молодым, мальчишеским голосом. Моя тощая рука вытянута передо мной ладонью вверх, кулак сжат. Я чувствую, как что-то маленькое трепещет внутри.
— Я ничего не увижу, если ты мне не покажешь, — съязвил Томми с кривой усмешкой.
Он пытается увернуться, когда поднимается моя вторая рука, но я слишком быстра, игриво дергая его за ухо.
— Ты говоришь что угодно, а не ничего. И это не то, и это не так. Слышишь меня? — Я упрекаю. — Мы не похожи на него, ты и я. Ни в речи, ни в чем другом. Понял?
Младший мальчик медленно кивает, затем проводит пальцами по ушибленной щеке.
— Понял, — бормочет он.
— Сейчас, — повторяю я, наклоняя голову к своему вытянутому кулаку. — Я не спрашивал, что у меня в руке. Я спросил, что ты видишь.
Маленький мальчик на мгновение замолкает, разглядывая мой кулак, как будто это вопрос с подвохом.
— Как я увижу, если ты-не-собираешься мне показать?
— Посмотри внимательнее.
И он делает это. Он наклоняется вперед, любуясь слабым свечением, просачивающимся сквозь крошечные промежутки между моими пальцами.
— Я вижу… свет? — Он поднимает на меня взгляд, затем прищуривает свои большие, детские глаза. — Эй, у тебя там светлячок, не так ли?
— Тише, — приказываю я и чувствую, как улыбка растягивает губы, которые не принадлежат мне. — Итак, ты видишь свет. Это хорошо. И что еще?
— Эммм… Что ж. Вообще трудно увидеть свет, из-за того, как он вот так заблокирован. Подожди минутку, — говорит малыш Томми, переводя взгляд обратно на меня, — ты же не убиваешь его, правда? Должно быть, у него заканчивается воздух.
Мои губы снова приподнимаются.
— Нет, этот — боец. Смотри.
Я разжимаю кулак, мерцающее свечение освещает мою открытую ладонь, когда жук парит над ней. Через секунду он осознает, что свобода наконец-то в его руках, потому что он уносится вдаль, становясь не более чем пятнышком в небе.
— Видишь, Томми? — Тихо говорю я, улыбка исчезает, когда мои глаза продолжают смотреть в темную ночь. — Он не так уж отличается от нас, этот молниеносный жук. Ты можешь заманить его в ловушку. Попробуй отключить его свечение. Попробуй заблокировать его свет, чтобы его никогда больше не увидели. Но даже самый большой кулак, самая темная ночь, недостаточно сильны, чтобы полностью отключить его.
Моя голова поворачивается, мой взгляд останавливается на Томми.
— Ты понимаешь, что я тебе говорю, Томми? Внутри тебя есть свет, и единственный человек, который может решить, сияет этот свет или нет, — это ты.
Мальчик кивает, его глаза поднимаются на меня, он ловит каждое мое слово.
— Я понимаю, — шепчет он.
Я просыпаюсь с влагой на щеках. Сев, я вытираю слезы тыльной стороной ладони. Я не знаю, почему я плачу. Это всего лишь сон, совсем как раньше. И точно так же, как и раньше, я почувствовала все — неистовую любовь к его брату, отчаяние в его сердце, надежду на то, что его слова были правдой.
И это причиняет боль. Самым странным из возможных способов, это причиняет боль. Почему это должно казаться таким реальным? Как будто я вторгаюсь в самые личные моменты этих мальчиков?
— За исключением того, что они не настоящие мальчики, — напоминаю я себе.
Все это ненастоящее. Просто вымышленные создания моего извращенного разума. На самом деле не должно вызывать удивления, что разум, способный вызывать в воображении интимные моменты между мной и воображаемым существом, также способен на это. Зачем связываться со мной только днем, когда можно так весело провести время и ночью, верно?
Этот выод наводит меня на мысль о том, о чем я раньше не задумывалась. Оба происшествия — странное присутствие в моей ванной и навязчиво реалистичные сны — начались примерно в одно и то же время.
После моего несчастного случая.
Может быть, мне действительно нужно обратиться к специалисту.
Я не даю откровению задержаться надолго, прежде чем отбросить его в сторону. Нет смысла позволять ему тлеть. Я вытаскиваю себя из постели и готовлюсь к новому дню, прежде чем смогу изменить свое недавно принятое решение. У меня слишком много свободного времени, вот в чем дело. Любой бы сошел с ума, просто сидя без дела весь день без каких-либо устремлений, верно?
По-моему, звучит как разумное объяснение.
