Сосед по комнате - Баньшива Таня

– Что ж. Теперь мне всё понятно, – усмехнулась Яся. – Знакомьтесь, это и есть Ким Джин Хва. Или… его правильнее называть Хотэй? Японский бог счастья и достатка.

Лицо и фигура статуэтки полностью совпадали с внешностью хозяина закусочной. Только фартука не хватало.

– Он услышал мою молитву, – Сон Со Ён улыбнулась и погладила Хотэя по пузику.

Глава 4

Лучики света запутались в ресницах, потянули за веки, и Мишка открыл глаза. Резко сел, отполз в угол, нервно озираясь по сторонам. В комнате ничего не изменилось. Было тепло и сухо, но без неприятных затхлых запахов, какие всегда роились в тёмной кладовке, куда, по поводу и без, запирал его отчим. Лишь кто-то ночью укрыл Мишку пледом, которого вчера не было. Успокоившись, мальчик сложил его и аккуратно положил на матрас в ногах, разгладив все складки. Ему всегда сильно доставалось, если мама замечала малейший беспорядок. А она замечала – всегда находила пыль, или мусор, или мятую постель, поэтому Мишка старался быть тихим, аккуратным и незаметным.

Почесав заживающие на плече следы ожогов, оставленные мамкиной сигаретой, он посмотрел на полоски света, пробивавшиеся через щели в досках на окне. В них танцевали пушинки пыли. По солнечным дорожкам они медленно плыли вниз и иногда кружили. Мишка махнул рукой, и пылинки взволнованно разбежались в стороны, а через какое-то время успокоились и снова степенно устремились вниз.

«Они так похожи на маленьких парашютистов».

Мишка любил смотреть фильмы про десантников, когда удавалось добраться до телевизора, если дома никого не было. Такие дни после смерти бабушки выдавались всё реже, они казались практически праздником. Завороженно следя, как на экране солдаты в форме бесстрашно прыгали из вертолета, дергали за кольцо и над их головами открывались огромные белые купола, он мечтал вырасти и стать десантником – сильным и смелым. Потом часто камера показывала с земли, как парашютисты белыми точками плывут в голубом небе.

– Я обязательно стану солдатом, когда вырасту! И буду всех защищать! – твердо сказал мальчик.

– Всех-всех? – тихий голос раздался из-за закрытой двери, накануне так сильно напугавшей Мишку.

– Кто там? – сердце заколотилось в груди, стремясь выпрыгнуть через рот, гулко стуча по рёбрам. Внутри разрастался холод. А вдруг там монстр, чьи глаза в темноте светятся пугающим красным.

– Ке Ша, – донесся тихий шелест, и дверь чуть приоткрылась. Как и вчера, из соседней комнаты сочилась темнота.

– А кто ты, Кеша? – Мишка пытался заглянуть во мрак, вытянув шею, но в то же время боясь сдвинуться с места.

– Я мальчик.

– И я мальчик, – сказал уверенней Мишка. Свой голос его успокаивал. – Почему ты не выходишь? Боишься?

– Боюсь, – ответил голос.

– Меня боишься? – искренне удивился Мишка, придвинувшись к краю матраса. – Я не страшный! Честно-честно!

– Не тебя. Боюсь, что ты меня испугаешься.

– Значит, ты страшный? – Мишка насторожился, отодвигаясь в спасительный угол.

– Не знаю, – ответил голос.

– Тогда выходи, выясним. Если испугаюсь, то скажу тебе. Хорошо?

– Хорошо. Я тебя предупредил.

В ожидании Мишка замер, вглядываясь в черноту. Первыми показались бледные пальцы с синюшным оттенком. Они вцепились в косяк. Затем появилась такого же цвета худая нога.

– Не страшно? – спросил голос.

– Терпимо, – ответил Мишка, стараясь сдержать дрожь.

Дверь распахнулась шире. В проеме появилось бледное круглое лицо с закрытыми белыми веками. Кешка открыл глаза, они светились красным.

– Что с твоими глазами? – изо всех сил старался не бояться Мишка.

– Не знаю. Они сильно болели, когда мне не хватало воздуха.

– Понятно. А почему ты такой бледный?

Лицо скрылось, а за ним пальцы и нога.

– Ты меня испугался? Скажи честно.

– Не очень. Немножечко. Совсем чуть-чуть. Ты похож на зомби.

Раздалось хихиканье, которое перешло в смех. Мишка тоже засмеялся, вначале несмело, а затем от души в голос, запрокинув белобрысую голову. Всё ещё хохоча, в проёме двери появился Кешка.

– О, ты тоже только в трусах. И я такой же, – Мишка хлопнул себя по бедру. Словно у маленького, на нём были лишь белые хлопковые плавки, в которых он вчера утром ушел из дома. Мишка мечтал о синих боксерах с суперменом. Такие он видел у одноклассника Димки Панкова в раздевалке перед физрой. Димке все завидовали из-за этих боксеров, а над Мишкой смялись за девчачьи трусики. Но мама покупала только такие, просить было бесполезно. На Кешке были такие же трусики, только уже грязные.

– Давно ты здесь? – спросил Мишка.

– Давно, – Кешка осторожно ступил в комнату, готовый запрыгнуть обратно, если новый знакомый испугается. – Уже и не помню сколько.

Мишка рассматривал соседа во все глаза, потому что Кешка выглядел очень худым и даже немного прозрачным.

– А я тут только вчера появился, – зачем-то сказал Мишка, разрушая затянувшееся молчание. – Заходи. Я уже совсем не боюсь.

– Я видел, когда он тебя привёз. Я сидел у себя в комнате. Я всегда там сижу, когда он сюда приходит, – Кешка остался стоять на краю солнечной дорожки, не решаясь пройти дальше.

– Ты какой-то белый. Ты болеешь? – спросил Мишка, почесав большой порез на бедре. Порез уже покрылся корочкой, которую хотелось сорвать, и периодически сильно зудел.

– Не знаю, – пожал костлявыми плечами Кешка. – Наверное. Я всё время сижу в темноте.

– Поня-а-а-а-атно, – протянул Мишка. – У тебя родители есть?

– Только мама. Папу я никогда не видел, – Кешка замялся. – А у тебя есть папа?

– У меня отчим, – ответил Мишка нахмурившись. При мысли об этом бородатом вонючем мужике, бедро снова нестерпимо зачесалось.

– А отчим – это кто? И откуда у тебя такая большая царапина?

– Отчим – это не папа. Он просто живёт с нами и спит с мамой. А царапина от него. Это он меня зубцом открывашки для консервов полоснул по пьяни, когда я мимо проходил. Брюки тогда мне школьные порвал. Ух и влетело мне за это! Мамка сильно ругалась.

– На него?

– Нет, – тихо сказал Мишка, стряхивая с матраса невидимые крошки. – На меня. Это ведь я был виноват, что пошёл не вовремя. Вот и получилось так. Я потом штаны от крови долго стирал и зашивал, чтобы мамка меньше злилась. Но она меня всё равно тогда сильно побила и на гречку коленями поставила, пока они с отчимом своё дурацкое кино досматривали.

– Меня мама никогда не била, – шмыгнул носом Кешка, усевшись на пол, где стоял. – Тебе было больно?

Поджав губы, Мишка пожал плечами.

– Не особо. Я уже привык. Больно – это когда об тебя сигареты тушат. Там жжётся сильно. Неприятно, когда волдырь появляется и лопается, и такая жёлтая жидкость бежит. Часто кожа слезает, и вот тогда очень сильно болит и одеждой натирает. Как-то раз мамка утюгом прижгла, – Мишке нестерпимо захотелось выговориться. Он повернулся боком, показывая шрам на плече.

– За что она тебя так? – подался вперёд Кеша, разглядывая зажившие рубцы.

– За то, что я родился, и Силы у неё отобрал. Я не должен был родиться, но родился, – почти шёпотом ответил Мишка, рассматривая пальцы с подстриженными под самый корень ногтями.

Вчера утром мама слишком сильно их обрезала, так что пальцы болели, но Мишка терпел. Нельзя кричать или плакать, когда мама что-то делает. Иначе можно было получить серьёзное наказание и даже без еды остаться. Об этом Кешке он рассказывать не стал, постеснялся.

– А какие такие Силы были у твоей мамы, что они тебе перешли?

– Я не знаю. Раз спросил и получил такой подзатыльник, что носом в стол приложился. Кровищи было. Больше не спрашиваю. Бабушка говорила, когда меня первый раз домой принесли, то я светился как солнышко. А ещё я никогда не плакал, пока был совсем маленький.

Мишке нравилось, что Кешка его слушал внимательно, не перебивая и не осуждая.

– Вроде, какая-то Сила в нашем роду передаётся от матери к дочери, а тут появился я – мальчик. Мальчики никогда в нашей семье не рождались. Поэтому мамка всю Силу и потеряла, всё мне ушло. Но бабушка два года назад умерла, и я совсем мало про это узнал, – Мишка попытался поймать парашютики пыли в кулак, создав целый вихрь, которым оба мальчика залюбовались.