Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

У меня отвисла челюсть.

— Серьезно? — пробормотала я, уже зная, от кого этот подарок. — Он, черт побери, серьезно?

По тому, как кошка неуклюже путалась в песке своими непропорционально огромными лапами, я поняла — до взрослого состояния ей далеко. Я видела только рисунки больших кошек — львов, тигров, ягуаров — и она походила понемногу на всех, и одновременно ни на одну из них. Длинная, гибкая, с массивной головой и сильной челюстью, как у тигра. Глаза были глубокими, завораживающими, фиолетовыми. Между и за ушами пробивалась зачаточная грива. Чем дольше я смотрела, тем сильнее меня завораживала игра ее меха: он словно жил своей жизнью — текучий, серебристый, переливался, как расплавленный металл, ловя и отражая все цвета мира вокруг.

— Что это за тварь? — спросила я хрипло.

— Ее называют умбра, — ответил Даймонд. — Невероятно редкая порода. Честно говоря, я думал, они вымерли, — он склонил голову к зверьку. — Говорят, они неестественно умны и преданны. Защитники по натуре. И агрессивны, но… она еще мала, большого вреда не нанесет. Пока что.

— Кто тебе это сказал? — буркнула я, не в силах оторваться от ее огромных, густо опушенных серебряных лап — казалось, они больше моего лица.

Даймонд протянул мне записку и бросил выразительный взгляд. Я выхватила бумагу из его рук, но упрямо не отвела глаз. Он кивнул на серебристого зверенка.

— Ты должна суметь найти с ней общий язык. Такой, какой не найдет никто другой.

Я переменила позу. Солтум, восьмой из наших богов. Бог животных. О нем я почти никогда не думала. Из двенадцати моих сил проявились лишь две, и я знала — пройдет еще немало времени, прежде чем хватит сил, чтобы пробудить остальные.

Даймонд наклонился и поднял серебристого зверенка за шкирку, но та заерзала, вырываясь на свободу.

Я поморщилась, видя, как она бьется. Почувствовала это где-то глубоко внутри.

— Опусти ее.

— Тогда прочитай его письмо, — он кивнул на записку у меня в руках.

Я недовольно пробурчала что-то себе под нос, закатила глаза, и подчинилась.

Ариэлла,

Она была едва жива, когда нашла меня на северо-востоке Уоррича, за месяц до того, как я пришел к тебе. Один друг Даймонда ухаживал за ней все это время, пока меня не было. Сейчас ей не больше трех-четырех месяцев — еще достаточно юна, чтобы впитать все, чему ты ее научишь. Будь строга с ней во время обучения. Она будет оружием, когда оно тебе понадобится. Она — выжившая, Элла. Как и ты.

Я назвал ее Шира в честь кошки, что была у тебя раньше. Ты не помнишь, но я помню все.

Серебристая шерсть — редкость, конечно, но мне кажется, вы с ней вместе… просто правильны.

Гэвин

— Шира, — повторила я вслух, будто надеясь, что имя разбудит забытое воспоминание. Ничего. Я уронила записку и руки на колени. — Не хочу ничего от него.

Она взвизгнула высоким, возмущенным звуком, вырываясь из хватки Даймонда. Все четыре лапы били воздух, сильное тело изгибалось в попытке вырваться. На третьем взмахе когти задели Даймонда по запястью. Он выругался от боли и отпустил ее.

Тогда она рванула ко мне, ее массивные лапы скользили и вязли в холодном песке.

Я встретила ее яркий, полный надежды фиолетовый взгляд нахмуренными бровями. Она прижалась к моим ногам, потом проскользнула между ними и подняла голову. В ее взгляде было доверие — к Даймонду такого не было. И через какое-то первобытное чувство, наверное, похожее на то, как мать узнает своего ребенка, я ощутила… любовь.

— Полагаю, уже неважно, как она сюда попала, — выдохнула я, наклоняя голову, пока она гоняла камешек, будто это ее добыча.

Как котенок… Маленькая, очаровательная, бесстрашная… и рожденная убивать.

Я невольно улыбнулась, вспомнив его слова, несмотря на все попытки не позволять себе этого. То, как он заставлял меня себя чувствовать, никогда не казалось ложью.

— Если я оставляю ее, она пойдет со мной в дом.

Даймонд тяжело вздохнул и бросил мне веревку, удерживавшую зверенка.

— Как скажешь.

Я опустилась на колени в песок, позволила ей обнюхать мою руку, ткнуться носом, а потом сняла веревку с ее шеи.

— Вот так, — я метнула пустую веревку в океан. — Хочешь — останься, хочешь — иди. Выбор за тобой.

Когда она прижалась к моему колену и перевернулась на спину, ее серебристая шерсть разлилась радужными бликами под зимним солнцем. Впервые за долгое, слишком долгое время я рассмеялась. Впервые с той ночи в Бриннее, что перевернула мой мир, я улыбалась так широко, что не могла остановиться. Значит, останется.

По ночам меня больше не терзали кошмары о поисках Филиппа и Оливера. Не снились золотые гробы или то, как меня рвут на куски, оставляя путаницу из обрывков, которые я не могла собрать — теперь я подозревала, что это были воспоминания, пытавшиеся пробиться наружу.

У меня остался один кошмар: холодные, когтистые пальцы Молохая на моей коже; его тени, заползающие мне в вены; то зло, что рвало мой разум на части, прежде чем он брал свой клинок и рассекал мое тело. Почти каждую ночь я проживала это снова. И снова. И снова.

Когда я просыпалась с криком, Даймонд приходил проверить, все ли со мной в порядке, но помочь ничем не мог, да я и не хотела, чтобы помогал. Разве что приготовить мне сонное зелье. Иногда оно помогало, а иногда только мешало — делало пробуждение из кошмара еще труднее, когда тот возвращался.

Но в первые ночи с Широй я спала спокойно. Без снов. Для трехмесячного дикого зверя она была на удивление тихой и сдержанной. В доме не было ни одного «происшествия», каждое утро она скреблась в дверь, просясь наружу. В книгах, что я читала в Товике, способности Солтума не были описаны так подробно, как у других богов, но я замечала, что Шира успокаивалась, когда спокойной становилась я. Ради нее я заставляла себя остановиться и дышать. Рядом с ней мое настроение было моей силой.

Прошла еще одна спокойная неделя. Мы трое все так же находились в прибрежной хижине. Еще одна неделя мирного сна без кошмаров. Еще одна неделя прогулок, теперь длиннее и быстрее, и моего восстановления. Хотя путь был долгим, я уже чувствовала, как силы возвращаются. Живот все еще ныл, но теперь это была тупая боль, а не та резкая, от которой темнело в глазах.

Обычно Даймонд приносил мне завтрак в постель, чтобы я могла медленно преодолеть утреннюю скованность, но этим утром я сама вышла в гостиную. В этой хижине окон было больше, чем в доме в Уорриче. Больше света. Все из светлого дуба, как в гостинице в Бриннее.

Я смотрела, как волны Бриннейского моря набегают и откатываются от берега нашей крошечной бухты, завороженная туманом, витающим в воздухе.

Голос Даймонда выдернул меня из транса:

— Похоже, сегодня ты… ничего так.

Я метнула в него раздраженный взгляд, отвернулась и налила себе кружку зеленого чая.

— Мои единственные собеседники последние три недели — это ты и кошка. Не льсти себе.

Даймонд тихо усмехнулся и цокнул языком.

— Ты не слишком приятна, когда злишься, Ари.

Я сделала глоток и вспомнила, сколько всего изменилось с тех пор, как мы были в Товике.

— К черту приятность, — пробурчала я. — Не уверена, что теперь вообще могу себе позволить быть приятной.

С этими словами я оттолкнулась от деревянной стойки и села напротив него за крошечный стол на двоих, втиснутый в углу кухни.

— Я была идиоткой, когда побежала к Молохаю добровольно на жертву. Думала, что поступаю правильно. Что это проще для всех. А на деле я приняла решение, опираясь на ложь и людей, в которых должна была хотя бы усомниться.

Даймонд вздохнул, в его взгляде мелькнула печаль.

— Любовь заставляет нас творить глупости.

— Я не люб… — я осеклась, так и не договорив то, что мы оба и так знали.

Я любила его. По крайней мере, часть его. Хотела я того или нет.