Эмили Макинтайр
Скверная
Посвящается всем непонятым душам
Серия «LAV. Темный роман»
Перевод с английского А. Баннова
Emily McIntire
Wretched (Never After Series)
Печатается с разрешения литературных агентств Brower Literary & Management, Inc., и Andrew Nurnberg.
Иллюстрации и дизайн обложки Smusmumbrik
Copyright © 2022. WRETCHED by Emily McIntire the moral rights of the author have been asserted
© А. Баннов, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Примечание автора
«Скверная» – современный темный «любовный роман».
Это занятная сказка, не фэнтези и не ретеллинг.
Главная героиня – злодейка. Если вы ищите комфортного чтения, уверяю вас, на этих страницах вы его не найдете.
В «Скверной» содержится контент для взрослых, подходящий не для всякой аудитории. Понятия добра и зла в темных «любовных романах» относительны. То, что кому-то покажется непроглядно черным, другой человек сочтет светло-серым. Поэтому читайте эту книгу на свой страх и риск.
Я бы предпочла обойтись без спойлеров, но, если вам нужен детальный список предупреждений, вы сможете найти его на EmilyMcIntire.com.
Пролог
«О сердце судят не по тому, как сильно любишь ты, а по тому, как сильно любят тебя другие».
Л. Фрэнк Баум,
«Удивительный волшебник страны Оз».
Эвелина
В семнадцать лет
Горе – странная штука.
Это единственное на свете чувство, которое люди, как они утверждают, понимают, но относятся к нему как к чему-то обременительному.
Время лечит все раны, Эви.
Идите к черту!
Время ничего не лечит. Просто позволяет ранам разрастаться и гнить.
Я верчусь на своем месте. Старая деревянная скамейка царапает бедра, и я морщусь. Моя сестра Дороти – единственная оставшаяся в живых – пристально смотрит на меня, словно моя возня может привлечь ненужное внимание. Можно подумать, все присутствующие и так уже не смотрят в нашу сторону только затем, чтобы тайком ей полюбоваться.
Ее пышные каштановые волосы просто изумительны. Дороти собрала их сегодня в высокий хвост, который раскачивается, когда она поворачивается к священнику. Тот бубнит о вещах, в которых ничего не смыслит. О том, что мертвые остаются в наших воспоминаниях, и никто не уходит в забвение. Но я не свожу глаз с Дороти. И этих ее дурацких раскачивающихся прядей волос каштанового цвета.
У меня так и чешутся руки намотать их на кулак и тянуть, пока я не выдерну их с корнями. Чтобы удержаться, я засовываю их под руки. Как бы мне ни хотелось задушить Дороти, сегодня не до нее.
Сегодня день Нессы.
Несса всегда называла меня рабыней своих порывов, так что я постараюсь их сдержать. Как-никак, это ее поминальная месса.
Это странное ощущение снова комком подкатывает к горлу.
Горе.
Иногда оно текучее, будто морские волны, а иногда застывшее, словно статуи, вырезанные из камня. Сейчас оно похоже на твердый тяжелый камень в груди.
Я прикусываю себя изнутри за щеку, стараясь не сорваться.
Отец, сидящий по другую сторону от Дороти, прочищает горло, и я перевожу на него взгляд. Рассматриваю татуировки, которые тянутся по пальцам и исчезают в рукаве рубашки. Время от времени я стараюсь их изучить, выискивая скрытые подсказки насчет того, что они означают и не изображает ли одна из них меня. Но, скорее всего, ему захотелось изрисовать себя просто от скуки. Это не шутка – восемь лет гнить в тюремной камере размером шесть на восемь футов [1].
Он искоса поглядывает на меня. В выцветших светло-карих глазах скользит печаль. Одной рукой отец обнимает Дороти, и она кладет голову ему на плечо. Не знаю, отчего у него такой страдальческий вид: из-за потери Нессы или из-за всех лет, которые он пропустил. Может, причина и вовсе в чем-то другом.
На самом деле это не важно.
Мы спокойно жили без него, а теперь он вернулся и делает вид, будто не оставлял семью ни с чем, наворотив дел.
Сегодня жарко, и хотя середина лета в Кинленде, штат Иллинойс, обычно вполне терпима, сейчас я словно сгораю заживо. Мой взгляд скользит по комнате, подмечая какие-то инициалы и узоры, вырезанные на скамьях из светлого дерева; цветные блики от витражей, отражающиеся на блестящем полу. Я считаю склоненные головы людей, которые позаботились прийти, предпочитая не придавать значения тому, что они либо дремлют, либо перешептываются, как будто нет ничего зазорного в том, чтобы сплетничать по время поминальной мессы по самому важному человеку в моей жизни.
– Но на первом месте, – звучит голос священника, отражаясь эхом от высоких сводов собора, – для Нессы Уэстерли всегда была семья и вера. И никто не может лучше рассказать о ее любви к семье и Богу, кроме той, кого она любила больше всех… ее сестры.
Мое сердце бешено колотится, я вгоняю ногти в деревянную скамью так, что кажется, будто они сейчас сломаются. Я и не знала, что мне придется выступать с речью. Но я скажу, потому что Несса была для меня больше, чем сестра. На десять лет старше – и на целую вечность мудрее, – она растила меня с девятилетнего возраста, после того, как отца поймали с контрабандой в хвосте его самолета и бросили за решетку. Хотя, по правде говоря, Несса стала заботиться обо мне задолго до этого. Я чувствую, как к моему горлу подкатывает комок. Черт, что мне делать теперь, когда ее больше нет?
У меня в голове мелькает случайная мысль – интересно, покажет ли свое гнусное лицо наша мама? Знает ли она, что ее старшая дочь мертва, в то время как человек, которого она, по ее словам, любила, а потом бросила, вышел на свободу? Я отбрасываю эту мысль, уж лучше считать, что она умерла и гниет в могиле. Так ей и надо за то, что она сбежала с тонущего корабля – бросила нас, когда отца посадили.
Я снова украдкой гляжу на Дороти и прищуриваюсь, видя, как она вытирает глаза платком. Как будто у нее есть право скорбеть. Она ненавидела Нессу.
Если честно, меня она тоже ненавидит, но в случае с нашей сестрой это было другое, более переменчивое чувство. Поначалу это была просто чистая зависть. Несса была старшей из нас и самой красивой. Она привлекала внимание самим своим существованием. А Дороти… она была второй. Синдром среднего ребенка во всей красе.
Когда папу посадили, он напутствовал Нессу, сказав, что хочет ею гордиться. Ни мне, ни Дороти он не произнес ни слова. После этого Дороти изменилась. Ее зависть переросла в ненависть, и позднее из озлобленного ребенка выросла «идеальная» женщина с глубоко укоренившимся комплексом Электры [2].
Она так блестяще играет свою роль, что из нее вышла бы прекрасная актриса.
Вдохнув побольше воздуха, я отбрасываю воспоминания и собираюсь встать, но не успеваю это сделать, как Дороти поднимается и, оттолкнув меня, проскальзывает между скамьями в проход. Она едва удостаивает меня взглядом, но у меня горят глаза, когда я наблюдаю за тем, как эта сучка поднимается на возвышение. Ее гребаный каштановый хвост раскачивается на ходу, серебристые каблучки цокают по деревянному полу.
Я устремляю взгляд на ее ноги и до боли стискиваю зубы.
