Скверная - Макинтайр Эмили

Он не стал этого делать.

И когда три часа спустя в глухом переулке я всаживаю в шею бармена Эндрю пулю, а он падает на колени, роняя пакет с поддельным товаром, и его кровь заливает потрескавшийся тротуар… у меня в голове крутится лишь одна мысль – как жаль, что я так и не назвала Николасу свое имя.

Глава 3

Меня мучает тревога. Настолько сильная, что кружится голова, и к горлу подступает желчь.

Меня мало что задевает за живое, а уж тем более беспокоит, но каждый раз, когда я смотрю на свою сестру Роуз, тревога маячит на заднем плане, терзая мою совесть, словно долбящий своим клювом дерево дятел. Это ощущение усиливается оттого, что я бог знает когда увижусь с ней в следующий раз.

Я не впервые уезжаю работать под прикрытием, но с тех пор, как мы остались вдвоем, такого еще не случалось. С тех пор, как я, наконец-то, черт возьми, выследил ее в чикагских подворотнях, вытащил из дерьма и поселил у себя.

– Есть хочешь? – спрашивает Роуз, уперев руки в бока и вопросительно подняв бровь.

– Я не против, – пожимаю я плечами.

Постукивая пальцами по круглому деревянному столу, я наблюдаю, как она суетится на крохотной кухне. Она нервно топчется, насыпая в кастрюлю макароны из коробки и запуская обкусанные ногти в темно-рыжие волосы.

– Когда ты в последний раз встречалась с поручителем?

Она вздрагивает и, положив руки на край белой плиты, тяжело вздыхает:

– Не начинай, Ник.

– Я ничего не начинаю, просто спрашиваю.

– Ну так перестань спрашивать, – огрызается она.

У меня щемит в груди. Я окидываю ее хмурым взглядом от веснушек на лице до костлявых боков – правда, уже не таких костлявых, как когда-то, – а затем смотрю на шрамы и поблекшие отметины у нее на руках и между пальцев.

Роуз берет из ящика справа деревянную ложку и резко его задвигает, отчего внутри все громко звякает.

– Я чувствую, как ты меня рассматриваешь. Прекрати.

Я слабо улыбаюсь и потираю подбородок, царапая подушечки пальцев о щетину.

– Послушай, малыш…

– Я тебя на три года старше.

– Не придирайся к словам, – усмехаюсь я.

Она смеется, качая головой, и снова поворачивается к плите, чтобы помешать макароны.

У меня сжимается желудок, а мозг пытается вытолкнуть изо рта слова, которые мне не хочется произносить. Я мало чем интересуюсь, кроме работы, но если меня что-то и тревожит, то вот причина: стоит сейчас передо мной у плиты. Мне становится тошно при мысли оставить сестру одну на неопределенный срок.

– Мне нужно уехать на какое-то время.

Плечи Роуз поникают.

– Зачем?

Я нервно облизываю губы. Роуз медлит.

– По работе?

Я согласно киваю.

Она вскидывает голову и кусает ногти.

Тяжело вздохнув, я встаю, царапнув ножками стула уродливый паркет, и подхожу к сестре.

– Что за гадкая привычка.

Она смотрит на меня, ее губы изгибаются в слабом подобии улыбки.

– Да, но… у меня были и похуже.

Нахмурившись, я осторожно убираю ее руки ото рта.

Она негромко хихикает и снова поворачивается к кастрюле.

– Расслабься, Ник. Если мы не можем шутить о прошлом, то не сможем двигаться дальше. Кроме того, юмор мне помогает.

– Юмор должен быть забавным.

– Если у тебя плохой вкус, это не мои проблемы.

Я стремительно бросаюсь к ней, беру в захват ее шею и начинаю трепать кулаком волосы у нее на макушке.

Она громко визжит и бьет меня ложкой по руке.

– Отпусти, придурок!

Я с улыбкой отпускаю ее, ощущая, как в груди и по всему телу разливается приятное тепло. Роуз, наоборот, сыплет проклятия и поправляет волосы. Сердито глядя на меня, она подходит к маленькой кладовке. Встав на цыпочки, берет какую-то банку и возвращается к плите.

Однако непринужденная атмосфера мрачнеет с каждой минутой молчания, пока, наконец, не начинает давить мне на грудь.

– Ты сможешь сюда заглядывать? – спрашивает Роуз.

К горлу подкатывает предательский комок, и я сглатываю.

– Не знаю.

Она кивает и поворачивается к плите, чтобы добавить томатный соус. Я молчу, не зная, что еще сказать, лишь надеясь, что в мое отсутствие с ней ничего не случится.

– Я требую адвоката.

Голос у Иезекииля О'Коннора грубый и хриплый. Он выплевывает эти слова над металлическим столом в маленькой комнате для допросов. Иезекииль – крупный широкоплечий мужчина с длинными рыжевато-каштановыми волосами, ниспадающими ему на грудь. Другой бы на моем месте изрядно оробел. У него вид неотесанного весельчака, который треснет тебя по башке пивной кружкой, а затем поможет подняться и угостит еще одной порцией.

– Разумеется, – ухмыляюсь я и откидываюсь на спинку стула так, что передние ножки отрываются от пола. Я рассматриваю серые стены, а затем бросаю взгляд на затененное двустороннее зеркало прямо напротив меня. – Но мы ведь просто сидим тут болтаем о том о сем, зачем нам адвокат?

Его золотистые глаза подозрительно прищуриваются.

– Разве что… – я вздыхаю и провожу пятерней по своей шевелюре, чувствуя, как кудри вновь растрепываются, стоит мне убрать руку. – Ладно, не бери в голову.

Он стискивает зубы.

– Черт, не начинай, Вудсворт, – стонет рядом со мной Сет. – Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты говоришь «не бери в голову». Как баба, ей-богу!

Я обвиняюще тычу пальцем в Сета.

– Ты сексист. Я просто стараюсь не пугать этого парня.

Я небрежно протягиваю руку в сторону Иезекииля. Тот слегка наклоняется вперед, словно прислушиваясь к нашему разговору, но не желая этого показывать. Это моя любимая часть допроса. Манипуляции. Споры. Мы не говорим людям напрямую, что их ждет в будущем, если они не согласятся сотрудничать, но нескольких тонких намеков обычно достаточно, и мы с Сетом в совершенстве овладели этим искусством.

Нога Иезекииля дергается так быстро, что стол сотрясается.

– Чувак, я не хочу быть долбаной крысой.

– Ну… – я со вздохом беру со спинки стула кожаную куртку и встаю. – Извини, либо мы, либо тюряга.

– Ага, – ворчит он, теребя рыжий пучок у себя на затылке.

– Ты, конечно, можешь попытать свои шансы, – вмешивается Сет. – Уверен, у твоего отца есть связи.

Глаза Иезекииля темнеют, он продолжает постукивать ногой по столу.

– О! – Сет хлопает себя по голове. – Надо же, как я мог забыть!

– Что? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

Я напрягаюсь, потому что это само по себе рискованно – довериться участнику преступной банды, в которую ты должен внедриться. У меня нет сомнений в том, как мы рулим ситуацией, и раскрывая себя, я налаживаю доверительные отношения, что мне крайне необходимо. Но, увы, всегда остается место для неожиданностей, способных поколебать первоначальный план.

Сет задумчиво смотрит на Иезекииля, сжав губы, а потом поворачивается ко мне.

– Его папаша умер в тюрьме.

Я киваю, потирая подбородок.

– Верно, – я поворачиваюсь к Иезекиилю. – Как там это случилось? Сорок семь ножевых ранений, найден повешенным в душе?

У него дрожит подбородок, здоровенные ручищи сжимаются в кулаки.

Это рискованная игра – использовать аргумент с отцом Иезекииля, чтобы сломить его уверенность. Мы делаем ставку на слухи, сплетни, записанные в его досье другими агентами во время предварительного расследования. Там утверждается, что он чертовски боится закончить как его папаша.

Насвистывая, я надеваю куртку.

– Надеюсь, они не затаили обиду.

– Хорошо, – бросает он. – Я в деле, но вы должны понять. Что, если правда всплывет, и все полетит к чертям? Меня убьют.

Облечение накрывает меня, словно водный поток из прорвавшейся плотины.

– Что ж, тогда постарайся не облажаться, – я опираюсь на стол и встречаю взгляд золотистых глаз Иезекииля. – А теперь расскажи о Дороти Уэстерли.

Глава 4