Золотые рельсы - Боумен Эрин

— Так, значит, ты отказываешься? Уедешь, и мне придется самой управляться с дядей?

— Твой дядя твоя проблема. У меня своих полно.

— Это непостижимо, — говорит она.

Я подбираю веревку и вскакиваю на моги.

— А ты-то святая, что ли? Хочешь нанять Малыша Роуза, чтобы он угрожал члену твоей семьи и, может быть, даже убил его! Хватит разгребать грязь чужими руками! Убей его сама, Вон. И не думай, что я буду чувствовать вину, что не помог. Я с трудом открываю по утрам глаза. Я ненавижу себя за то, что стал таким, ненавижу! Так что какая-то избалованная городская кривляка и святоша не заставит меня чувствовать себя еще хуже.

Я стремительно ухожу, пока она не начала меня оскорблять. Знаю, не нужно было ей рассказывать о матери, также как когда-то Боссу. Тайны, словно пули, любят тишину и темноту. Люди только говорят, что нужно облегчить душу и готовы разделить с тобой эту ношу, а на деле они заряжают этим свое оружие, чтобы при случае в тебя же и выстрелить.

Я ставлю одну ловушку у ручья, питающего пруд с водой, поворачиваюсь спиной к дому и карабкаюсь вверх по скалистому склону позади него.

Здесь, похоже, растут лишь кусты, но некоторые из них довольно прочные, и за них вполне можно держаться. Когда я добираюсь до того, что можно назвать вершиной, проходит немало времени, и солнце уже высоко. К северу и к западу не видно ничего, кроме лесов, — сосны и другие деревья, припорошенные снегом. К востоку отсюда расстилается пыльная желтая равнина, возможно, долина Чино, а к югу я, наконец, вижу что-то знакомое — Большой Палец. Думаю, он милях в пяти по прямой, но может оказаться и вдвое дальше, если двигаться пешком или верхом. Теперь я хотя бы знаю, в какой стороне Прескотт, и, если захочу сбежать в Юту, надо будет направляться на восток к долине Чино, а потом на север к линии Тихоокеанской и Центрально-Аризонской.

Может, мне даже удастся наскрести денег на поездку по железной дороге, чтобы убраться с Территории. Понимаю, забавно пытаться удрать от Босса по дороге, которую он регулярно грабит.

Не знаю, где я раздобуду деньги, разве что украду у Кэти, но этого, по правде говоря, мне не хочется делать. Я мог бы поработать на нее несколько недель за плату. Но это маловероятно, ведь она и так рисковала собой, пряча меня от банды и позволив мне приехать сюда, вместо того чтобы просто меня пристрелить. Конечно, она мне не вполне доверяет. Не мне ее винить. Я и сам себе не вполне доверяю.

Здесь, на высоте, дует легкий ветерок, приятно освежая после крутого подъема. Я гляжу на юго-запад, словно пытаясь разглядеть маму там, в Ла-Пасе. Чем она, интересно, занята сейчас и считает ли меня таким же ненадежным, как отца.

Я еще с минуту запоминаю окрестности, сидя на вершине и грея лицо в лучах послеполуденного солнца.

Глава двадцать шестая

Шарлотта

Я не могу уснуть.

Малыш Роуза опять оставил пистолет и нож на столе. Кэти считает это учтивым, а я — странным. Допустим, все, что он говорит, правда: он оказался в тяжелом положении, бандиты удерживали его насильно, угрожая его собственной жизни и жизни его матери. Разве в таком положении человек захочет расставаться с оружием? Явись сюда его демоны, без оружия под рукой он обречен на неминуемую гибель. Вечером, когда мы с Кэти ложились спать, она упомянула, что, когда она впервые оказалась лицом к лицу с Малышом, он только что не умолял пристрелить его. «Часть его души хочет смерти, но еще большая часть хочет жить, — сказала она. — Люди всегда недооценивают то, как далеко они могут зайти и на что способны ради того, чтобы просто дышать».

Наконец, Кэти крепко спит. Ее легкое тихое дыхание почти безмятежно. Матт свернулся калачиком у нее в ногах. А мне не спится, я гляжу в потолок и думаю о кошмаре, который ожидает меня в Прескотте. Нельзя терять еще день. Если Малыш Роуза откажется мне помочь, придется, как советовала Кэти, помогать себе самой. У мамы нет в запасе лишних дней, и я прекрасно знаю, что Нелли Блай не сидела бы попусту на моем месте. Ей было всего шестнадцать, как и мне сейчас, когда «Диспатч» напечатал ее первую статью, а я лежу тут и гляжу в потолок, вместо того чтобы описывать события, которые разворачиваются вокруг меня.

Риз Мерфи, знаменитый Малыш Роуза, может быть, вовсе не такой злодей, каким его знает вся Территория, а обычный парень, которого подростком насильно увезли в самую страшную банду Аризоны, парнишка, вынужденный жить с дьяволами, который в конце концов убивает двоих из них, чтобы обрести свободу.

Эта история — мечта любого журналиста. Я должна написать об этом, и напишу, как только вернусь домой.

В тот момент, когда я вспоминаю о доме, страстное желание взяться за перо словно испаряется. Как я могу думать столь эгоистично в то время, когда дядя Джеральд находится в нашем доме и держит в плену мою мать? Чувство вины становится невыносимым, оно наполняет меня, вытесняя остальные мысли, тихое дыхание Кэти, пока в мире не воцаряется тишина. Так тихо, что легкий хруст сломанной ветки заставляет меня замереть.

Я сжимаю одеяло под подбородком, уверенная, что мне послышалось. Но теперь пугает уже сама тишина. Ее слишком много, словно испуганно замолчали даже ночные создания, звери и птицы.

Я сажусь.

— Кэти? — шепчу я, трогая ее за плечо. Она спокойно дышит. — Кэти! — Ей было нелегко заснуть, и мне совестно будить ее только потому, что у меня сдали нервы.

Я поднимаюсь с кровати и иду очень медленно, чтобы холодные доски пола не заскрипели под моими ногами.

Винчестер Кэти прислонен к стене. Я беру его и захожу в кухню. В очаге еще мягко светятся угли. Придется обойтись их светом, потому что я не рискну зажечь лампу.

Я замираю у окна, выходящего на водоем, всматриваюсь наружу через крестообразную прорезь в ставне, но не вижу ничего подозрительного. Лунный свет отражается в воде. Все спокойно.

А затем… движение.

За прудом, в начале дорожки, ведущей в лес, я вижу одинокого всадника, который очень медленно движется по направлению к дому. У меня бешено колотится сердце.

Лошадь у него темной масти, она черна почти так же, как ночь.

В руке у него что-то блестит — пистолет.

Я сглатываю, вытираю потные ладони о ночную рубашку, которую дала мне Кэти. Стараясь не обращать внимания на бешеный стук сердца, как можно тише открываю окно, поднимаю ружье и целюсь сквозь ставень, затем аккуратно взвожу курок.

В ночной тишине его звук кажется мне пушечным выстрелом. Лошадь под всадником вздрагивает, и он поднимает оружие. Я не даю ему выстрелить.

Я стреляю первой.

Я никогда не стреляла из ружья, но слышала, что это куда легче, чем из пистолета, поскольку длинный ствол позволяет прицелиться точнее. Так что, когда человек падает с лошади, я думаю, что попала в него. И только когда он вскакивает на ноги, понимаю, что его в панике сбросила лошадь. Он натягивает поводья, призывая ее к порядку, и я вижу, что он нисколько не пострадал.

Дверь за моей спиной с грохотом отворяется, и из спальни появляется Кэти, за ней — Матт. Следующей распахивается дверь комнаты Малыша Роуза.

— Они здесь? — выдыхает он, хватая со стола оружие. — Нашли нас?

Кэти отбирает у меня ружье и взводит курок. Она целится так, словно только этим и занимается всю жизнь, словно ружье — продолжение ее руки. Она не отрывает сузившихся глаз от прицела, палец находит спусковой крючок. Но тут ее взгляд устремляется выше, и она вытаскивает ствол из оконного проема.

— Не стреляй! — она бросается к Ризу. Он целится из второго окна. Она отбрасывает в сторону дуло его пистолета и распахивает дверь.

— Кэти! — кричит он вслед. Но она уже бежит невообразимо быстро, несмотря на огромный живот. Она разок спотыкается, но не падает, а мчится дальше, придерживая подол ночной рубашки.

— Джесси!