Золотые рельсы - Боумен Эрин

— Вон, — говорю я и отворачиваюсь от двери, — давай я научу тебя стрелять из ружья.

— Но Кэти запретила стрелять.

— Мы будем учиться держать ружье и целиться.

Мягкий утренний свет только-только осветил землю за окном. Видимость еще не слишком хорошая, но раз у Вон самый чуткий слух из всех нас и она способна услышать врагов, пока мы спим, чертовски важно, чтобы она освоила азы ружейной стрельбы. Она переводит взгляд на дверь спальни, словно спрашивая: «Разве ты не хочешь знать, о чем они будут говорить дальше?»

Но я уже слышал достаточно. Колтоны не слишком старались говорить потише, значит, все это не такая уж тайна, и когда придет время открывать карты, они сами все скажут. Мне нужно отойти в сторонку и подумать, какой картой отыгрываться.

— Так ты хочешь научиться или нет?

— Хочу.

— Хорошо. Тогда пойдем.

— Приклад должен плотно упираться в плечо вот так. — Я показываю пальцем на ямку под ключицей. — Отдача будет гораздо больней, если не прижать приклад изо всех сил. Не нужно низко опускать ствол. Помнишь, что я говорил? Конец ствола должен быть на уровне глаз. Стреляет не ружье, а ты — из него.

Она кивает и повторяет попытку еще раз.

Мы занимаемся этим уже полчаса. Вон поднимает приклад к плечу и ствол на линию глаз, потом опускает. Снова и снова она упражняется с разряженным винчестером, но получается все так же неестественно. Мы можем пробыть здесь весь день. Она слишком старательно все обдумывает, вместо того чтобы позволить своему телу выучить движение и просто-просто выполнить его.

— Ты слишком много думаешь.

— Как же еще мне это делать? — говорит она обиженно. — Так много этапов.

— Нужно довериться себе немного. Поверить собственным рукам.

Вон опускает винчестер и сердито смотрит на меня. Тот метод, которым Босс учил меня точнее целиться, сейчас не работает.

— Когда ты пишешь, — я стараюсь найти понятный для нее пример, — ты сидишь и корпишь над каждым словом?

— Иногда, — признает она.

— И помогает?

— Нет, обычно нет. Иногда мне нужно двадцать минут, чтобы написать одно предложение, и оно даже не будет удачным. Но иногда я себе разрешаю делать ошибки. Я просто пишу и пишу, а деталями занимаюсь потом.

— Взгляни на это так же. Когда ты концентрируешь свое внимание на отдельных этапах, в итоге ничего не получается. Но если ты просто доверишься своим рукам, то сделаешь все правильно.

— Это худшая аналогия, что я слышала. Между письмом и стрельбой ничего общего.

Я указываю на ведро, которое поставил в нескольких шагах и которое служит мишенью.

— Просто прицелься. И ради бога, не думай так долго.

— Я стараюсь.

— Лучше старайся.

— Но для этого нужно думать.

Я поднимаю руки.

— Боже правый, сдаюсь!

Ее губы складываются в… черт возьми, в улыбку. Я не видел у нее такого выражения лица с тех пор, как она указала на нас в салуне в Викенберге, и в результате я оказался у дерева наказаний. Но то была улыбка мести. Эта — другая, легкая и чистая. Она заставляет ее лицо светиться.

Я вдруг понимаю, что до сих пор толком не разглядел эту девушку, и теперь от этого взгляда у меня словно что-то сжимается внутри.

За нашей спиной раздается скрип, и с крыльца вперевалку сходит Кэти, придерживая рукой живот.

— С этого момента учитель — я.

— Просто помни, о чем я тебе говорил, — бросаю напоследок я Вон. — Я не такой плохой учитель и знаю, что имеет значение.

— Джесси хочет с тобой побеседовать, — сообщает мне Кэти. — В доме.

Вот оно. Человек, который всерьез намеревался меня застрелить, хочет со мной поговорить один на один.

Кэти переключается на Вон и начинает урок.

— Все у тебя в голове. Тебе нужно быть быстрее всех. Лучшей из лучших. Самой-самой.

Что за чушь. Наоборот, надо перестать думать и освободиться от напряжения. Боже, помоги нам, если случится беда и только Вон услышит ее приближение.

Джесси Колтон стоит в проеме двери в спальню в расслабленной позе. Руки у него сложены на груди, ноги скрещены, он излучает уверенность.

По моему опыту, есть два типа мужчин, которым свойственна такая поза. Это задиры, привыкшие блефовать, и люди, которые честно заработали свои шрамы в бою и не раз смотрели смерти в глаза, но сумели, ухмыляясь, ускользнуть из ее лап.

Кажется, Джесси из числа последних.

— Кэти говорит, ты помог ей в переделке. Я должен сказать тебе спасибо, — он протягивает руку.

Я не куплюсь на это. Я слышал, как он час назад упрекал Кэти, что та не пристрелила меня, а теперь излучает дружелюбие? Я ему не верю, но понимаю, что чем дольше просто стою и не пожимаю его руки, тем более подозрительно выгляжу.

Я протягиваю руку.

Его пожатие уверенное и цепкое, он скорее сжимает, чем трясет мою руку, затем подтягивает меня ближе и другой рукой поднимает рукав моей рубахи, открывая розовый шрам. Он разглядывает его, и губы его сжимаются плотней.

— Это ты убил ту семью?

— Нет.

— Почему?

— Почему? — эхом откликаюсь я, — Ас чего бы мне это делать? Мне или еще кому-то? Ллойды были хорошими людьми. Я на них работал и жил с ними под одной крышей. Никто не заслужил того, что с ними случилось.

Джесси слегка приподнимает брови, но отпускает мою руку.

— Кэти сказала, что Роуз взял тебя в банду, потому что ему был нужен еще один человек. Но мне кажется, это дурацкая отговорка.

При нем пара одинаковых ремингтонов, точь-в-точь как тогда, в нашу первую встречу. Я стал крупней и выше, но Джесси Колтон все же заставляет меня почувствовать себя маленьким. Ладонь его руки лежит на рукояти одного из пистолетов. Он ждет объяснения, и я боюсь, если отвечу неверно, это будут мои последние слова.

Но, боже, как же я устал врать!

К тому же я подозреваю, что Джесси все знает. Он быстро соображает и, думаю, догадался, что сюда меня привела монета. Он тогда совершил ошибку. Не стоило после убийства Уэйлана Роуза обчищать его карманы и седельные сумки. Надо было просто уйти восвояси.

— Вы были у Ллойдов примерно за неделю до их гибели, — говорю я. — И дали мне золотую монету за то, что я позаботился о вашей лошади.

— Я помню.

— Босс наполовину вырезал розу на моей руке, когда нашел ее.

— Какое это имеет значение? — Лицо Джесси спокойней некуда, прищурившись, он смотрит на меня немигающим взглядом. Он все еще притворяется, что он — не тот стрелок, что прикончил Уэйлана Роуза.

— Вам виднее.

— Я помню монету, что дал тебе, не потому что это что-то важное, а из-за ее сомнительной стоимости. Обычные три доллара, но цифры стерты, плюс монета опилена с краев. Так иной раз поступают отпетые мошенники — спиливают немного золота, а потом пытаются расплачиваться облегченными монетами как ни в чем ни бывало. Глупо, однако, было спиливать цифры. Такую никто не возьмет. Вот я и дал ее тебе. Подумал, что ты сможешь ее расплавить, найдешь ей какое-то применение.

— Босс сказал, это монета его брата, тот возил ее с собой повсюду. Он собирался прикончить меня, но я сказал, что мне дал ее ковбой.

Джесси побледнел.

— И что?

— И когда он спросил меня, узнаю ли я ковбоя, я ответил: «Да».

Джесси сгребает меня за ворот и швыряет об стену, я кашляю, задыхаясь.

— Я знаю, это вы убили Уэйлана Роуза, — говорю я, хватая ртом воздух. — Вы — тот наемный убийца.

— Да заткнись ты, — рычит Джесси. — Ты ничего не знаешь. Ничего!

Я указываю подбородком на его руки, которые все еще сжимают мою рубашку:

— Неплохая реакция для невиновного.

— Ты мне минуту назад сообщил, что твой босс думает, будто я убил его брата. Это значит, что я и моя семья под угрозой. Как еще я должен реагировать?

— Ну, например, — говорю я, отталкивая его, — можно вернуться к началу и поблагодарить меня за помощь Кэти.