Порочный контракт (СИ) - Ковалева Анна

— Да, Иван? Нашлась Юля?

— Нашлась, — раздался в трубке голос Воронцова, — идёт по Спасской. Напугал ты девчонку до обморока.

— Сам знаю, блядь, — саданул кулаком по двери. — Перехвати её, успокой как сможешь. Задержи до моего приезда. И ребятам дай отбой.

— Постараюсь. — раздалось сухое в ответ, и звонок прервался.

— Юра, разворачивай на Спасскую. — крикнул я водителю.

— Слушаюсь, босс.

Юра ловким маневром развернулся на встречке и рванул в противоположную сторону, а я схватился за голову.

Осознание произошедшего накрывало медленно, но неотвратимо.

Пиздец. Что же я натворил? И вообще, и сегодня в частности? Раз за разом прокручивал сцены в кабинете, испуганную Юлю, слезы и страх в её глазах. И свои угрозы вспоминал, жестокие, страшные слова.

Ведь ни единого сомнения в её невиновности у меня не было. Ни единого. Все сошлось одно к одному.

Поимка этого ублюдка, его признания, их совместное фото с Машей и Юлей и смс в её телефоне.

Всё это ослепило меня. Вызвало бешеную вспышку ярости. Иван говорил не пороть горячку, подождать конца допроса. Но я не послушал его. Поехал выбивать из лживой сучки правду.

Только вот ошибся, налажал во всем с самого начала. Ни капли лжи в Юлиных словах не было. Никогда.

Но я не верил. Решил, что она все же чертовски хорошая актриса, которая меня умудрилась развести как сопливого щенка. Цеплялся за физические доказательства. Не хотел видеть ничего иного.

Вот и пошел ломать до конца. Хотел, чтобы призналась в своей лжи. Звонил ли я Арсену? Нет, не смог.

Набрал я номер Воронцова, и наговаривал ему на автоответчик. Запугивая Юлю. Она ведь ничего слышать не могла, думала я и правда отдам её этим Арсеновским ублюдкам.

Но не раскололась, несмотря на страх. Потому что не в чем колоться было.

И наговаривать на себя не стала даже в панике. Чтобы смягчить свою участь. А пощадил бы я её в таком случае? Сложно сказать, наверное, это зависело от того, что именно она бы сказала.

Но она не призналась, а я совсем озверел. Валентине надо памятник поставить, за то, что удержала меня от насилия и не дала тронуть Юлю. Задержала ровно настолько, насколько нужно было.

Воронцов сорвался с места, услышав запись, и приехал с доказательствами совсем другого толка. Включая то, что добыл у Стрелецкой. Заявился он как раз тогда, когда я ругался с Валей в гостиной.

И вот тогда я охренел по полной программе. Когда просматривал заключения графологической экспертизы и слушал рассказ Ивана.

— Надеюсь, я успел вовремя? — спросил он, подозрительно на меня посмотрев.

— Не совсем, — прохрипел я и бросился в кабинет. Туда, где оставил перепуганную девчонку в разорванном платье.

Только я опоздал. В кабинете было разбито стекло, а на осколках, торчащих в раме, виднелись следы крови. Обезумевшая от страха девчонка сбежала, не опасаясь покалечить себя.

Наверное, никогда я не чувствовал себя таким подонком как в тот момент, когда стоял и сжимал лоскуты её платья и смотрел на алые разводы на стеклах.

Лишь минут через пять очухался и позвал ребят обыскивать территорию. По-хорошему, надо было взять собак, но я запретил. Юле и без того страшно. От лая собак она может наделать глупостей.

Когда стало ясно, что на территории девушки нет, я спешно организовал поиски, отправив четыре машины во все стороны, ведущие от дома. В одной из поисковых машин поехал сам.

В итоге Воронцов нашел её первым. И это к лучшему, он точно знает, что делать.

Я закрыл глаза и застонал. Не знал, что скажу при встрече, как буду смотреть в глаза. Я виноват перед ней. Очень сильно виноват. Только вот деньгами тут не поможешь и ничего не исправишь. Юля их не примет. Теперь я это знаю наверняка.

Придется как-то разбираться по ходу дела. Главное, вернуть ее домой и поговорить.

До Спасской было недалеко, и мы добрались быстро. Увидев у обочины машину Воронцова и две стоявшие фигуры чуть поодаль, вздохнул с облегчением.

А потом прогремел выстрел, заставивший тело похолодеть и вывернувший душу наизнанку.

— Юля! — заорал во всю глотку, выскочив из машины. Как сумасшедший понесся вперед, не чуя под собой ног.

Но было уже поздно. Юля лежала на земле, на руках у Воронцова, и в лучах фар было прекрасно видно, что правая сторона головы залита кровью.

— Какого хера ты натворил, Ваня? — прохрипел, упав на колени рядом с девушкой.

— Я натворил? — взвился он, впервые повысив на меня голос. — Это ты запугал её до такой степени, что девочка съехала с катушек. Она же решила, что ты её Тагирову отдашь. И пыталась меня пристрелить, защищаясь.

— Нет! Нет, нет! — мазнув невидящим взглядом по пистолету, валявшемуся рядом, и переключился на девушку.

Она лежала вся бледная и неподвижная, светлые волосы разметались по земле. Из-за света фар казалось, что на голове у нее светится нимб.

Моя невинная девочка, с которой я обращался как со шлюхой, и которая по факту оказалась чистой как слеза ангела.

— Я успел немного отвести пистолет, так что пуля задела кожу по касательной. Она жива, но кровотечение сильное. Нужна скорая. Сами не довезём.

— Так вызывай, мать твою, — прорычал, отталкивая его руки. — Звони быстрее.

— Да, сейчас.

Иван отошел, а я начал бережно ощупывать голову девушки. Входного пулевого отверстия не обнаружил, но кожа на виске была повреждена сильно.

Очень быстро мои руки запачкались кровью до самых запястий.

— Юля, девочка, очнись! Посмотри на меня, — попытался потрясти ее, но никакой реакции не было. Она лежала неподвижно как сломанная кукла. Пульс прощупывался совсем слабо. А дыхания я и вовсе не слышал. — Никто тебя не тронет. Никто и никогда… Слышишь?

И снова нет ответа. Тишина и неподвижное тело, распростёртое на земле.

Не выдержав, переложил её голову к себе на колени, прикрыл полуобнаженное тело пиджаком, скрывая от посторонних глаз, и припал губами к холодному лбу.

— Прости меня, Юля. За все прости. И живи, — согнувшись в три погибели, укачивал ее в своих объятиях. — Я виноват перед тобой. Все что захочешь, отдам. Все, что попросишь — сделаю. Только живи…

— Скорая едет.

Я ничего не ответил, лишь крепче прижал девушку к себе. Юля должна жить, во что бы то ни стало должна. И так пострадала ни за что…

Из-за моей слепоты и упертости пострадала.

Я сидел и вспоминал всё, начиная со дня нашей первой встречи. Как не верил ей, не слышал, обвинял во всём подряд.

Как принудил к сексу угрозами. И как трахал все эти полтора месяца. Не спрашивая согласия. Ломая, подстраивая под себя.

И вот итог. Итог, от которого хотелось биться головой о стену.

— Живи, Юля, живи, девочка моя, — продолжал шептать, понимая, что она меня не слышит. — Не ради меня, ради себя живи. Все у тебя будет хорошо.

Не помню даже, когда я чувствовал себя вот так херово. Наверное тогда, когда тряс мёртвое тело матери, прося очнуться и открыть глаза… Все понимая, но надеясь на чудо тогда еще детским умом.

Собственно, тогда для меня детство и закончилось. Как и вера в чудеса.

А сейчас жизнь словно сделала круговой оборот. Я сидел на земле и снова отчаянно надеялся на чудо.

Я не хотел трясти тело Юли и хоронить её. Она должна жить, она будет жить…

— Потерпи, малышка, — прошептал, наконец услышав сирены скорой. — Сейчас тебе помогут.

Глава 39

Стас

Ожидание в коридорах больницы было мучительным и бесконечно долгим.

Я сидел в кресле, отрешенно смотря в одну точку и не желая думать ни о чем, кроме девушки, которую по моей вине увезли на каталке в отделение…

Похер в этот момент было и на бизнес, и на журналистов, которые уже пронюхали обо всем и начали стекаться к клинике. Пусть со всем этим разбирается Воронцов. Это его работа.

Юля. Юля. Юля. Ее имя звучало набатом в моих мозгах. Они буквально горели от нахлынувших эмоций.