"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Крейн Генри

Джина снисходительно усмехнулась.

— Вряд ли я узнаю о себе что‑нибудь новое, что‑нибудь сногсшибательное. Поэтому лучше не приставай ко мне со своими пустопорожними проповедями. Ты уже здесь несколько дней, а я не услышала от тебя еще ни одного живого слова. Ты что, так боишься жизни? У меня складывается такое ощущение, будто ты пытаешься отгородиться этим словесным туманом от всего, что происходит вокруг. После этого ты еще пытаешься учить меня, какой я должна быть? У тебя ничего не выйдет. Не лезь в мою жизнь и к Хейли не приставай. Если я тебя еще раз застану с ней рядом, ты горько пожалеешь об этом.

Лили оскорбленно вскинула голову.

— Не надо так волноваться, — негромко сказала она, — но если ты так возражаешь, я не стану здесь больше задерживаться. К тому же, меня ждут мои прихожане. Надеюсь, что скоро увидимся.

Она зашагала к двери. Хейли подалась было следом И ней, однако Джина решительным жестом остановила ее.

— До свидания, Лили, — безнадежно сказала Хейли.

Джина проводила ангелоподобную фигуру проповедницы ненавистным взглядом. Когда дверь за Лили Лайт захлопнулась, Джина тут же набросилась на племянницу:

— Ты зачем с ней разговаривала? И вообще, почему ты так странно смотришь на меня?

Хейли, действительно, смерила ее таким выразительным взглядом, что лишь простак не понял бы за ним откровенной враждебности.

— Ты хочешь сказать, что и я тебе чем‑то насолила? — обиженно закончила Джина.

У Хейли задрожали губы.

— Между прочим, вся моя жизнь пошла наперекосяк в этом городе после того, как я последовала твоему совету и скрыла от Тэда то, что мы с тобой родственницы. Мне надо было сразу обо всем рассказать ему, и тогда между нами не произошло бы этого мучительного разрыва. Теперь я влачу это жалкое существование именно по твоей вине.

Яростный запал Джины сменился обидой и горечью.

— Почему ты во всем винишь только меня? Хейли, ты не задумывалась над тем, что сама совершаешь ошибки? Ты вполне могла бы объяснить Тэду, что произошло. А если он не захотел тебя слушать, то обвинять в этом меня совершеннейшая бессмыслица.

Хейли окончательно разнервничалась и потеряла самообладание.

— Первой моей ошибкой было то, что я послушалась твоего совета, — запальчиво выкрикнула она, — но этого больше никогда не повториться. Я не собираюсь выслушивать чушь, которую ты постоянно несешь.

Джина оторопело попятилась назад.

— Хейли, послушай, что ты говоришь. Ведь мы с тобой родственницы, единственные родственницы, которые остались на этом свете. Если мы с тобой не будем дружить, то нам с тобой вообще не на кого будет опереться. Не забывай и о том, что именно я поддержала тебя в трудную минуту, помогла тебе найти работу и кров.

Уже сама не осознавая того, что делает, Хейли брезгливо отмахнулась от тетки.

— Я больше не нуждаюсь в твоей опеке и покровительстве. Один раз я уже положилась на тебя и в результате имею полное отсутствие личной жизни и перспектив на нее. Думаешь, об этом я мечтала, когда приехала сюда? Я надеялась встретить здесь понимание и поддержку, а в результате получилось, что ты использовала меня для своих собственных корыстных целей. Я была наивной, ничего не понимающей девочкой, которая рано лишилась родителей и домашнего тепла. Ты хотела вертеть мной, как игрушкой, и тебе это удалось. Больше я не стану подчиняться тебе. Теперь у меня есть человек, к которому я могу прислушаться и на чье мнение положиться.

Лицо Джины побледнело.

— О ком ты говоришь? Уж не об этой ли?..

— Да, да, именно о ней! — выкрикнула Хейли. — Я пойду на собрание к Лили Лайт и думаю, что там меня услышат и мне помогут. Эта женщина совершенно искренне хочет принять участие в моей судьбе, ей я верю.

— А мне? — упавшим голосом спросила Джина.

— А тебе — нет.

ГЛАВА 17

Окружной прокурор тоже способен на проявление теплых чувств. Издевательства над пациентами в клинике доктора Роулингса продолжаются. Церковный подвал раскрывает свои тайны. Оружие иногда стреляет. Кейт Тиммонс вынужден расстаться с последней памятью о сестре.

В небольшой больничной палате было тихо. Кейт Тиммонс сидел в углу, откинувшись на спинку стула и задумчиво смотрел на постель, где, почти по самые глаза накрытая толстым одеялом, лежала женщина лет семидесяти с изборожденным морщинами лицом.

Это была его бабушка Жозефина. Покрывавшие ее совсем немолодое лицо пятна бледности говорили о том, что ее организм находился на грани угасания. Жизнь все еще теплилась в этом хрупком сморщенном теле, однако смерть уже занесла над ней свою начищенную до блеска косу.

Кейт прекрасно осознавал это, а потому от собственного бессилия у него сжимались кулаки и на глаза наворачивались слезы. Рукавом пиджака он смахивал непослушно скатывавшиеся из уголков глаз капельки влаги, понимая, что уже ничем не может помочь такому родному и любимому человеку.

Бабушка Жозефина была Кейту почти как мать. Она вырастила его, и именно ее забота позволила ему получить хорошее образование. Наверное, ни один человек не мог похвастаться тем, что его по–настоящему искренне любит Кейт Тиммонс, ни один, кроме его бабушки Жозефины. Он по–настоящему трепетно и нежно относился к ней. В последнее время она много болела, что часто приводило Кейта в уныние. Возможно, он понимал, что бабушка Жозефина была одним из светлых пятен в его омраченной многочисленными грехами и проступками жизни.

Сейчас он старался ни о чем не думать, потому что любая мысль, приходившая ему в голову, была так или иначе связанной с ощущением надвигающейся беды. Возможно, если бы не бабушка Жозефина, Кейт давно уже пошел бы в разнос. Лишь осознание того, что за ним пристально, но доброжелательно наблюдают, удерживало его от гораздо более тяжелых прегрешений. Кейт не мог похвастаться тем, что уделял бабушке слишком много внимания. Занятый собственными проблемами, какие‑то интриги, страсти и увлечения занимали все его время. Сейчас он корил себя за то, что не находил времени даже позвонить ей. Но неминуемый рок уже пробил, и отпущенные Жозефине Тиммонс часы жизни неумолимо сокращались.

Кейт едва не вздрогнул, увидев, как она медленно, с усилием открыла глаза. Увидев внука, она радостно улыбнулась.

— Кейт…

— Бабуля, — громким шепотом произнес он, вскакивая со стула, — ну наконец‑то.

— Привет, — глядя на него прояснившимися глазами сказала она.

Хотя голос Жозефины был не слишком громким, она пыталась бодриться и не спасовать перед тяжелой болезнью.

— Привет, бабуля. Как ты себя чувствуешь? — спросил он, присаживаясь рядом с ней на кровать.

Кейт взял ее руку в свою ладонь и стал с нежностью гладить сухую сморщенную кожу. Она ответила ему грустной улыбкой.

— Наверное, я не протяну слишком долго. Кейт наклонился над ней и ободряюще произнес:

— Не надо так говорить, бабушка. Скоро ты поправишься, и все будет хорошо. Ты сможешь выходить в сад и дышать свежим воздухом.

Она медленно покачала головой.

— Не морочь мне голову, Кейт, — оптимистически сказала она. — Если мой час истек, то я должна покинуть этот мир, но, честно говоря, мне самой пока не хочется направляться к Кэтти.

Напоминание о погибшей пять лет назад сестре Кейта вызвало у него целую бурю чувств. Тяжело вздохнув, он опустил голову и надолго умолк.

— Не надо об этом, — наконец глухим сдавленным голосом произнес он.

На этот раз бабушке пришлось погладить его но руке, чтобы успокоить и заставить взять себя в руки.

— Кейт, ты знаешь, какой завтра день?

Он отрицательно помотал головой.

— Нет.

Бабушка Жозефина с сожалением похлопала его по руке.

— Кейт, — укоризненно сказала она, — ну когда же ты запомнишь день смерти своей сестры?

По внезапно блеснувшим в глазах Кейта огонькам Жозефине Тиммонс стало ясно, что на самом деле ее внук прекрасно помнит об этой дате. Но даже в разговорах с ней, самым близким для него человеком, он не хотел вспоминать об этом. Смерть сестры была для него действительно огромной, страшной потерей, ужасной зияющей раной, которая кровоточила до сих пор. Именно смерть сестры была главной причиной той ненависти, которую Кейт Тиммонс испытывал по отношению к Крузу Кастильо.