Селянин (СИ) - "Altupi"

Отпустив передние соски, Егор взялся за задние.

— Хорошая, Зорька, хорошая…

Медленно он выдоил несколько струй, затем его руки стали работать энергичнее, и Кирилл уже не успевал следить за сжатием и разжатием пальцев. Корова успокоилась, стояла смирно, иногда трясла головой и облизывалась толстым розовым языком. По её морде ползали мухи. Егор снова занялся передними сосками, скрючился в неудобной наклонённой позе. Молоко плескало непрерывно, булькало, ведро наполнилось наполовину и продолжало наполняться. Кирилл как загипнотизированный смотрел на расходящиеся по белой поверхности круги и вспоминал, каким долбоёбом был — однажды пришёл доёбывать пидора и нарочно, пинком, опрокинул полведра молока. Спросить, как тогда Егор вышел из положения, духу не хватало. В тот раз он дебильной выходкой лишил Рахмановых части их скудного дохода, теперь вот на Лариске не заработаешь. Наверно, ему лучше исчезнуть и не создавать проблем? Толку от него никакого, вот так шустро доить он никогда не научится, деревенским жителем никогда не станет…

На душе сделалось гадко и тоскливо. Кирилл перестал следить за движениями, запоминать порядок действий при дойке, опустил голову на грудь. Лучше бы Егор упрекал его, да только он терпит и изображает, что абсолютно ничего страшного не случилось, жизнь по-прежнему стабильна. Он добрый, тактичный и самый замечательный парень, на чьём фоне все остальные меркнут. Кирилл завидовал. Ему мало показалось, что этот необыкновенный человек составляет с ним пару. Захотелось самому предстать перед Егором хоть капельку лучше, чем складывалось мнение сейчас. Одну малюсенькую капельку, чтобы Егор не сомневался в его небезнадёжности и знал, что верит в него не зря.

— Егор! — Кирилл позвал больше на интуитивном уровне, повинуясь своим мыслям, неосознанно, и только потом «прозрел»: увидел, что ведро полное, из вымени сцеживаются последние короткие струйки, и значит, корова не может зажать молоко.

Не прекращая доить, Рахманов обернулся и вопросительно поднял глаза.

— Мама Галя просила поговорить с тобой. — Слова снова плохо шли к Кириллу. Он почесал лицо, плечи. — Она просила уговорить тебя восстановиться в институте. Сказала, чтобы вы с Андрюхой на сбережения купили себе комнату, а сама собралась в богадельню. Она хочет, чтобы ты получил профессию.

Калякин специально подбирал предложения так, чтобы сложно было понять его личное отношение к сказанному. Мало того, пытался ввести Егора в заблуждение, заставить думать о нём плохо, чтобы затем — бац! — и радостное облегчение: Кирюшенька-то умница и разумница, по-настоящему любящий и понимающий мальчик!

Нужный эффект был достигнут без труда. Егор на автопилоте ощупывал опустевшее вымя, сдаивал миллиграммы молока, а сам через плечо смотрел на Кирилла. Во взгляде преобладала растерянность, а с ней скрытая тоска и непримиримость, немного злости и враждебности. Естественно, он даже слышать не хотел о богадельне! Вероятно, мать уже заводила подобный разговор, а может, и неоднократно. И, конечно, ему легко будет предположить, что нежелающий расставаться с ним любовник примется сыпать доводами, уговаривать пойти на поводу у матери.

Кирилл про себя посмеивался, предвкушая напористую отповедь. И ошибся. Егор отвернулся, ссутулился, плечи опустились, а руки вытирали вымя полотенцем. Он молчал, выполняя нехитрую работу, потом проговорил:

— Не трать время, Кирилл, не уговаривай. Я не отправлю её в соцучреждение к чужим людям, я не прощу себе…

Внутренний смех Кирилла оборвался. Он физически почувствовал боль Егора и, проклиная себя, кинулся к нему, обнял за плечи и, опустившись на корточки, крепко прижал к груди.

— Прости! Я и не собирался уговаривать, не вру, не собирался! Я же знаю тебя… Блять, да я сам не соглашусь никогда маму Галю в богадельню поселить! Я ей так и сказал! Сказал, что мы её вылечим, а потом ты пойдёшь учиться! Ведь так? Я сказал, чтобы она даже думать не смела о богадельне: у неё есть мы! Так ведь?

Кирилл отодвинулся, желая заглянуть в глаза, в которых он тонул. В них было написано то самое, чего он добивался: пусть не третье «удивление», но неподдельная признательность за понимание и поддержку. Сколько лет Егор был лишён этих простых проявлений человечности со стороны знакомых? Его предавали, жалели, ставили в пример сыновьего долга, но ведь для борьбы с навалившимися бедами необходимо нечто большее — знать, что ты не один. Теперь Кирилл, когда сам столкнулся с отчуждением и непониманием близких, на своей шкуре прочувствовал всю важность единения. Егор, в одиночку преодолевающий чёрную полосу судьбы, отнюдь не казался ему слабым, в его настойчивости и убеждённости кипела сила. Вдвоём они будут сильнее в сто раз!

Егор поцеловал Кирилла, долго и старательно исследуя его рот языком. Опорожнённая корова топталась рядом, грозя опрокинуть ведро с молоком на пол, ей не нравился привязанный к ноге хвост и лезущие в глаза мухи. Калякин сквозь удовольствие боялся, что она лягнёт его копытом по черепу. От этой коровы можно было всего ожидать, она с первой встречи невзлюбила его и обгадила жидким дерьмом. Сейчас этот эпизод весело вспоминать…

Кирилл всё же отодвинулся и встал с корточек.

— Всё, Егор, теперь иди на горшок и в люльку, дальше я сам.

— Кир, ну…

— Никаких «ну». Завтра я уеду, и ты один будешь вкалывать. Спать!

— Спасибо, Кир. — Егор поднялся со стула и, оглядываясь, вышел в стрекочущую сверчками ночь. Калякин для начала вытащил ведро из-под коровы, накрыл его чистой марлей и вынес на улицу, на верстак. Сходил за банками, перелил молоко и отнёс в холодильник. В принципе, дел осталось мало, на полчаса. Гудение в мышцах было терпимым. Из-за жары они полдня провалялись, обнимаясь, на диване, не шибко перетрудились. Для Егора закончить хлопоты было бы парой пустяков, но с его недосыпом надо было что-то делать. Кирилл радовался возможности позаботиться о любимом.

Он принёс воды корове, постелил ей свежей соломы. Проверил, чтобы двери во всех закутах были закрыты, а огонь в уличной печи — потушен. Набрал в вёдра воды для технических нужд, сходил в сортир, обмылся в летнем душе прохладной водой — горячую мывшиеся до него братья практически израсходовали. Ужинал Кирилл вдвоём с Андреем. Малец допытывался, не заболел ли Егор — свалился на кровать так рано и сразу задрых. Кирилл помыл посуду, пообщался с мамой Галей, рассказал, что завтра едет домой на пару дней, и как раз вспомнил, что предки теперь скрипят зубами от злости из-за его отсутствия и строят планы стирания деревни в порошок. Звонить он побоялся, отправил отцу эсэмэску: «Не бесись, завтра приеду». В комнатке стояла духота, но Кирилл крепко обнял Егора и так заснул.

62

Утро наступило раньше звонка будильника. Кирилл и так спал тревожно, а когда Егор зашевелился, проверяя время в телефоне, мгновенно открыл глаза. В тесной спальне было темно, за исключением светлого прямоугольника двери. Температура осталась прежней, воздуха не хватало, кожу покрывал липкий слой пота. Пахло затхлостью рабочей одежды и лекарствами.

— Сколько? — непослушными со сна губами спросил Кирилл. Очень тихо, потому что домочадцы, судя по тишине, спали, и ему это было на руку.

Егор поднял руку с растопыренными пальцами, показывая: «Пять». Кирилл поймал его ладонь и прижал к своему паху, где налился стояк. От прикосновения плоть стала ещё твёрже, переполнилась кровью, удовольствие растеклось по животу и к промежности. Анальное отверстие зазудело, колени призывно раздвинулись, и Кирилл подтолкнул пальцы Егора туда. Они скользнули по мошонке вниз и замерли.

— Егор… я хочу тебя, — выдохнул Кирилл в темноту. Рахманов приподнялся на локте, заглянул ему в лицо и переместился наверх, залез между ног. Наклонился и поцеловал в живот, набирающий в размерах член потёрся о внутреннюю поверхность бедра Кирилла, лишая рассудка от нетерпения. Егор достал из-под подушки вазелин и презервативы и дальше всё делал очень аккуратно и нежно, но будто по принуждению, без желания, пока оба не кончили — в полном молчании, с минимальным скрипом сдвинутых кроватей. Ещё в процессе Кирилл понял причину: у Егора не было настроения. Он не обиделся — у него тоже отсутствовало настроение, ведь наступил день, в который они расстанутся.