Порочные цели (ЛП) - Кейн Мила

Маркус не торопился с ответом. Он медленно спустился по ступеням, источая уверенность, а потом направился к свободному месту прямо перед моим столом. Опустившись на сиденье, парень усмехнулся мне.

— Здесь.

Я оторвала взгляд от насмешливого блеска в его глазах и сосредоточилась на остальных студентах. Мне нужно было держать себя в руках. Любым способом. Сейчас я должна была провести занятие, а после уже могла бы устроить истерику.

Да, отличный план.

— Сегодня мы продолжим с того места, на котором вы остановились. Изучение классических форм, в частности сонат и их трансформации в более поздних эпохах, — сказала я дрожащим голосом.

Маркус поднял руку.

Проклятье.

— Да? — спросила я в его сторону, избегая встречаться с ним взглядом.

— А Вы не собираетесь представиться, профессор? Уверен, все горят желанием узнать, кто наш новый преподаватель.

Его глубокий протяжный голос вызвал у меня прилив смущения. Черт возьми, он был прав. Я так разволновалась, что даже не представилась.

Я натянула профессиональную улыбку и кивнула.

— Конечно, моя оплошность. Меня зовут миз [6] Мур. Анна Мур.

— Миз Анна Мур. Анна? — громко повторил Маркус, казалось, позабавленный сменой имени.

Дерьмо. Я замерла в ожидании разоблачения, но он продолжил:

— Так «мисс» или «миссис»? Или это какой-то новомодный способ скрыть свое семейное положение?

Я рискнула взглянуть на него, и щеки разгорелись еще сильнее.

— О чем конкретно Вы спрашиваете, мистер Бэйли? — холодно осведомилась я, не отводя от него взгляда.

Он наклонился вперед, уперев локти в колени:

— Я спрашиваю, замужем ли Вы, профессор.

По аудитории прокатился тихий смех. Господи.

Я расправила плечи и сделала глубокий вдох. Нужно было срочно взять себя в руки.

— Эта информация не обязательна для успешного прохождения курса. Обещаю, на экзамене вопроса о моем семейном положении не будет, — я быстро улыбнулась ему, и в ответ аудитория снова засмеялась. — Еще вопросы?

Рука Маркуса снова взметнулась вверх. Твою ж мать.

— Да, мистер Бэйли?

— Какая у Вас квалификация для преподавания? Вы кажетесь слишком молодой для профессора, — протянул он.

Я глубоко вздохнула и кивнула.

— Да, я относительно молода, но не занимаю постоянную должность, так что во мне нет ничего необычного. Я окончила магистратуру в прошлом году и имею большой опыт выступлений…

Маркус достал проклятый телефон и наклонил голову:

— Никаких соцсетей? Вы что, серийная убийца в бегах?

По аудитории снова прокатился смех.

Убийца в бегах.

Убийца в бегах.

Он даже не представлял.

Я вцепилась пальцами в края кафедры и натянула на лицо еще одну вежливую улыбку.

— Думаю, что частная жизнь преподавателей никого не должна волновать. Просто знайте: музыка была смыслом моей жизни с тех пор, как я себя помню. Достаточно ли этого, чтобы учить Вас, мистер Бэйли?

Маркус ухмыльнулся.

— Думаю, зависит от предмета. Музыке – конечно. Учите меня, миз Мур.

Меня обдало жаром, за которым немедленно последовал стыд. Слишком свежи были воспоминания о той ночи и самоуверенном, остроумном бармене с хоккейной клюшкой, и они не вязались с образом студента, который сидел передо мной и откровенно дразнил.

— Спасибо, — я попыталась придать взгляду убийственную строгость.

Маркус лишь усмехнулся в ответ.

Махнув рукой на попытки прекратить его провокации, я начала лекцию:

— Итак, сонаты. Вы уже изучали Моцарта и Бетховена. Сегодня мы рассмотрим современные интерпретации. Начнем с Прокофьева. Разбейтесь на группы по четыре человека. Каждая группа проанализирует отдельную часть формы произведения.

Кто-то позади Маркуса окликнул его, приглашая в свою группу, и это отвлечение внимания стало облегчением, будто от моего лица наконец отвели ослепляющий прожектор.

Проверив, что все распределились, я начала обходить аудиторию, раздавая листы с заданием.

Подходить к группе Маркуса не хотелось категорически. Я попыталась сунуть бумагу на край стола, чтобы поскорее уйти, но Маркус молниеносно перехватил ее и поднял в воздух, фактически загнав меня в ловушку.

— Миз Мур, я не совсем понял задание. Не могли бы Вы объяснить?

Его голос звучал низко и насмешливо. Он явно получал от этого удовольствие.

— На листе все написано, — пробормотала я, отпуская бумагу, так что теперь ее держал только он.

Парень приподнял бровь, но я отошла, изо всех сил стараясь сохранить видимость спокойствия.

Остаток занятия студенты работали в группах, а я наблюдала. К концу пары мне почти удалось вернуть лицу нормальный цвет, и я объявила:

— Продолжим в следующий раз!

Студенты тут же сорвались с мест, запихивая книги в сумки. Я отошла в сторону, не решаясь встретиться взглядом с Маркусом. Последнее, чего мне хотелось – чтобы он подошел ко мне и вызвал ненужные подозрения.

Я стерла записи с доски и подождала, пока шум шагов, возня и голоса студентов стихнут. Дверь с грохотом захлопнулась, звук эхом прокатился по аудитории, и я обессиленно оперлась о край стола. Господи… ну и утро.

К счастью, сейчас у меня было «окно», и я могла наконец дать волю эмоциям. Я обернулась... и застыла.

Дверь закрылась, но один студент остался.

Маркус прислонился к деревянной двери, скрестив руки на мощной груди.

— Ну и ну, именинница, ты появляешься в самых неожиданных местах, — тихо произнес он.

Сердце подскочило к горлу. Я вцепилась в край стола и подняла подбородок, изо всех сил стараясь не показывать, как он выбивает меня из колеи.

— Я… я не знаю, что сказать в свое оправдание, кроме того, что за стойкой бара ты выглядел чертовски старше. Прости… я так сожалею… Если захочешь сообщить декану или сменить группу – я пойму, — выпалила я. Эти слова все занятие крутились у меня в голове, а теперь выплеснулись наружу.

Маркус оттолкнулся от двери и направился ко мне. Его глаза сузились, пока он пытался разобрать мой словесный поток.

— Ты сожалеешь? — переспросил он, приближаясь. Затем подошел вплотную – ближе, чем я ожидала, – обогнул стол и прижал меня спиной к кафедре. — За что именно ты извиняешься, просто чтобы мы были на одной волне?

— За... — я глубоко вдохнула, — за то, что воспользовалась тобой. Ты молод...

— Мне двадцать. Через несколько недель будет двадцать один, — перебил он.

Я открыла рот, чтобы спросить, как это возможно, ведь это курс для первокурсников, но он, казалось, прочел мои мысли:

— Когда твоего отца сажают в тюрьму, и ты какое-то время находишься под опекой государства, в ожидании, когда брат сможет тебя забрать, это немного сбивает академические сроки.

Я не нашлась, что ответить. Просто смотрела на него. В утреннем свете, льющемся из окон, он казался еще красивее.

Красивее? Черт. О чем я вообще думаю?

— Как бы то ни было. Дисбаланс власти – это неправильно. Я бы никогда... мне не следовало... — я запнулась, пытаясь сформулировать вихрь вины и самоосуждения в голове.

— Что? Отвернул тот факт, что ты трахнулась с отбросом, сыном заключенного? Жалеешь, что на одну ночь снизила планку? Так вот почему ты сбежала наутро, в холодном свете дня?

Я раскрыла рот, шокированная его резкими словами. За этим сдержанным, защитным тоном скрывалось слишком многое.

— Нет. Я бы никогда так не подумала. Я не должна была…

— Не должна была что? Трахаться со мной? Разрешать мне вылизывать твои соки? Сжимать мои пальцы своей киской так чертовски сильно, что могла бы их оторвать? — спросил он, абсолютно не беспокоясь о грязных словах, слетающих с его губ.

Я никогда не слышала настолько похабных речей в реальной жизни, а этот парень произносил их без малейшего стеснения.

Он приподнял темную бровь.

— Даже не пытайся, я не приму твои извинения. Я не гребаный ребенок, и ты никого не использовала. Ты бы не вышла из бара без моей спермы, стекающей из твоей киски. Это было мое решение, ясно? Думаешь, у тебя есть власть надо мной? Думаешь, я дрогну перед твоим авторитетом?