А что, если…
Внезапно в голове Джулии пронеслась догадка, от которой у нее просто захватило дух…
Что, если Лили Лайт и не думала сводить счеты с жизнью?..
Она ведь могла вскочить на подоконник и начать кричать «Помогите!..» или что‑нибудь в этом роде. Площадка перед гостиницей «Эдельвейс» всегда многолюдна, в любое время дня и ночи — там и автопаркинг, и круглосуточное кафе — наверняка кто‑нибудь да услышал бы!..
То есть, подобным вот образом она заручилась бы поддержкой какого угодно количества свидетелей.
А ведь в подобных исках, как правило, симпатии судьи и присяжных стоят на стороне потерпевших женщин.
Да, наверняка, именно так и было — неужели отказ
Мейсона дать ей денег на строительство какого‑то храма мог послужить причиной такого поступка — попытки самоубийства? Нет.
Неужели то, что Мейсон Кэпвелл, по ее словам, «оказался совсем не тем человеком, которого она рассчитывала в нем увидеть», толкнуло ее на бетонные плиты под окном гостиницы?..
Нет.
Неужели только разочарование в Кэпвелле могло послужить причиной произошедшего?.. Нет, нет и еще раз нет.
На Лили Лайт это очень непохоже — она могла испытывать только корыстные интересы к Кэпвеллу.
Да, именно так: наверняка она хотела призвать кого‑нибудь на помощь.
Тогда все более–менее сходится: Лили Лайт договариваются с Джакоби о том, что та начнет изображать из себя жертву Мейсона. Предварительно они и составляют это письмо на имя Тиммонса — для подстраховки. Во всяком случае, они очень тонко рассчитали, что потом «потерпевшая» сможет со спокойным сердцем укорять Тиммонса словами: «Я ведь вам говорила!..»
Кстати, почему она решила составить именно письмо?.. Почему решила обратиться к окружному прокурору именно в письменной форме?.. Ведь они были достаточно неплохо знакомы, кажется, даже говорили друг другу «ты» — достаточно было просто подойти и сказать…
Нет, недостаточно…
Почему?
А все потому, что частная беседа не имеет силы документа.
Дальше: Лили Лайт звонит Мейсону и назначает ему встречу в гостинице. Тот, разумеется, приходит, потому что ничего не подозревает. Лили, предварительно вымыв окно, просит, чтобы тот открыл его — разумеется, Мейсон оставляет при этом отпечатки пальцев. Она под благовидным предлогом удаляет его из комнаты в ванну.
Пока все правильно — во всяком случае, пока все правильно…
Потом она должна была вскочить на подоконник и закричать «Помогите!..» людям, которые наверняка стояли внизу. Да и эта чернокожая горничная, которая с самого утра поливала цветы на коридоре, не смогла бы услышать ее призыва о помощи. Наверняка, спустя несколько минут в номере было бы полным–полно людей.
А вот тогда‑то у Лайт на руках оказались бы все козыри: она могла инкриминировать Кэпвеллу и попытку изнасилования, и попытку покушения на ее жизнь.
А потом вместе с Джакоби начать шантажировать его: потребовать определенную сумму денег за то, чтобы не возбуждать против Кэпвелла уголовного дела. Да, именно потому Джакоби и вызвал меня тогда в свой офис, предварительно повыгоняв из него всех своих сотрудников — чтобы не было лишних свидетелей. Ведь ему наверняка нужен был для этого дела хороший юрист, этому проходимцу Генри Джакоби…
Да, да, все сходится, все было именно так.
То есть — могло быть…
Однако Лили Лайт или ошиблась, поставив ногу не туда, куда надо, или переволновалась, или что‑то не рассчитала — во всяком случае, эта попытка прибрать к рукам деньги семьи Кэпвеллов окончилась драматически — полетом из раскрытого окна.
Впрочем, теперь не время об этом судить — Лили находится в состоянии тяжелейшей комы, и она не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию…
Можно считать, что Лили больше нет… Во всяком случае — пока.
Стало быть, остается Генри Джакоби.
Да, он один.
В таком случае, улики должны быть найдены против этого человека… Опять улики… Но где же их взять?.. Джулия задумалась…
Ее рука потянулась к сигаретам. Щелкнув пластмассовой зажигалкой, она прикурила и, быстро выпустив из легких сизую струйку табачного дыма, вновь погрузилась в свои размышления…
Итак — улики.
Единственное, за что теперь можно, да и не только можно, но и должна зацепиться — за это письмо. Если бы удалось доказать окружному судье Мэлу Джаггеру, что авторство его принадлежит Генри Джакоби, или хотя бы — что он имеет отношение к самому факту его появления, дело можно было бы считать выигранным. Но как?..
Как это доказать?.. Нужны улики…
Джулия, напряженно соображая, докурила сигарету почти до фильтра и тут же потянулась за следующей…
Генри Джакоби очень умный и расчетливый враг; он наверняка предпринял все, чтобы сокрыть или уничтожить следы этого письма — и винчестер компьютера, видимо, уже переформатировал, и ленту на принтере поменял…
Стало быть, улик нет.
И тут Джулию внезапно осенило: а что, если… Собственно говоря — а почему бы и нет?.. Нет, это просто невозможно!
Ведь она, Джулия Уэйнрайт — профессиональный юрист, такой уважаемый человек!.. А то, что она задумала, называется… Называется должностным подлогом, называется преступлением против правосудия!
Нет, нет и еще раз нет!..
Но внутренний голос шептал ей: Джулия, если ты не сделаешь этого, преступник, настоящий преступник останется на свободе, а Мейсон, человек, который любит тебя и которого любишь ты, попадет в тюрьму — притом надолго, очень надолго… Ты ведь призвана защищать невинно пострадавшего человека — кому же ты сделаешь хуже?.. Человеку, который не совершал этого преступления… Ведь если у тебя нет законных способов защитить своего клиента, который, ты ведь твердо убеждена, непричастен к этому преступлению, которое, собственно говоря, и преступлением‑то назвать нельзя — это просто несчастный случай, это неосторожность, которая еще раз подтверждает старую истину «не рой яму другому, сам в нее попадешь»…
Почему бы и нет, Джулия?!..
Уэйнрайт, потушив сигарету, выбросила ее и, тяжело вздохнув, поднялась со своего места и потянулась к папке со следственными документами…
Среди прочих бумаг там была и ксерокопия того «посмертного» письма Лилиан Лайт — такие папки со следственными документами, как правило, всегда давались адвокатам для ознакомления…
Ага, вот и письмо…
Ну‑ка, ну‑ка…
Джулия Уэйнрайт всегда считала себя современной женщиной — под этим понятием она подразумевала не только полнейшую самостоятельность и независимость в суждениях, но и умение обращаться с техникой.
Среди прочих достоинств Джулии два особенно выделяли се: она прекрасно водила автомобиль и владела персональным компьютером.
Взяв письмо, она долго изучала его и, наконец, пришла к выводу, что его лучше всего сканировать и переписать на дискету…
Спустя несколько минут дискета с записанным посланием Лайт была у Джулии. На всякий случай она сделала принтерную распечатку: копия, как две капли воды, была похожа на оригинал…
«Так, хорошо все‑таки, что мы живем в век такой услужливой техники, — подумала она, — когда копия практически неотличима от оригинала…»
Улыбнувшись своим мыслям, Джулия аккуратно положила дискету в свою замшевую сумочку и, быстро одевшись, пошла к выходу…
Однако у самого входа ее внимание привлек маленький автомобиль, раскрашенный во все цвета радуги. На его крыльях и капоте было выведено огромными буквами: «Цветочный магазин Освальда Р. Мориссона».
Из машины быстро вылез мальчик–рассыльный с огромным букетом роз.
«Вот повезло кому‑то, — подумала Джулия, которая к тому времени уже начисто забыла о том, что Мейсон обещал ей какой‑то сюрприз, — и у кого же это в нашем доме, интересно, такой ухажер?..»
Мальчик, с трудом неся огромный букет, подошел к ней и спросил:
— Простите, где тут живет мисс… — Он, поддерживая букет одной рукой, посмотрел на бумажку, где были записаны данные адресата. — Мисс Джулия Уэйнрайт?..
Джулия ответила смущенно:
