Мейсон кивнул.
— Да, да…
Теперь плечи ее осветились зеленоватым светом, словно погрузившись в очень глубокую воду. Он взял Джулию за руки и привлек к себе, — в этот самый момент его неожиданно, наверное, даже — вопреки его воле, захлестнула большая теплая волна, такая светлая и нежная…
И все погасло…
Джулия спала, положив голову на руку Мейсона. Он часто просыпался и смотрел на нее. Ему хотелось, чтобы это продлилось как можно дольше, чтобы эта ночь длилась бесконечно. Его и Джулию несло где‑то по ту сторону времени. Он тогда еще не понимал до конца, что она любит его. Мейсон подумал, что все сведется к одной только этой ночи, а потом все закончится.
Забрезжил рассвет.
Мейсон лежал неподвижно. Его рука под головой Джулии онемела и затекла, но он не шевелился, чтобы не нарушать сна Джулии, и только тогда, когда та перевернулась во сне, высвободил руку.
Мейсон тихонько поднялся, умылся и вновь прошел в спальню. Ему было очень странно — стоять в этой безмолвной серой комнате наедине со своими мыслями и смотреть на темные контуры деревьев за окном.
Обернувшись, он заметил, что Джулия пристально смотрит на него.
У Мейсона перехватило дыхание.
— Иди сюда, — сказала Джулия.
Он подошел и уселся к ней на кровать.
— Ты всегда будешь такой?..
Она вопросительно посмотрела на Мейсона.
— Да…
— Ты не изменишься?.. Не изменишься ко мне, Джулия?.. Скажи мне.
— Нет… А почему ты спрашиваешь?
Кэпвелл пожал плечами.
— Не знаю…
— Может быть, потому, что скоро утро?..
— Может быть… Стало немного светлее.
Джулия произнесла:
— А теперь дай мне одеться.
Он поднял с пола ее белье из тонкого шелка. Оно было почти невесомым. Он держал его в руке и думал, что оно какое‑то особенное. И та, кто носит его, тоже должна быть особенной.
Мейсон подал ей платье. Джулия притянула его голову и поцеловала его в лоб.
— Мейсон, — произнесла она, Мейсон… Я сейчас почему‑то подумала, что не сказала еще тебе самого главного…
Мейсон внимательно посмотрел на нее.
— Чего же?..
— А ты не понимаешь?.. Мейсон, я люблю тебя… Я очень тебя люблю…
И, сказав это, уткнулась головой в подушку. Мейсон тихо, одними только губами, произнес ей в ответ:
— Я… Я тоже люблю тебя, Джулия…
Мейсон, поднявшись, смущенно улыбнулся и вышел из комнаты. Почему‑то именно сейчас ему очень захотелось выйти на улицу, чтобы полной грудью вдохнуть свежий утренний воздух.
Выйдя из дому, он бесцельно пошел по улице. По пути он вспомнил, что надо было ей сказать, и чего он не сделал — много прекрасных слов. Он шел по улице и думал, как много мог бы сказать этой прекрасной женщине, будь он другим человеком.
А потом он направился в сторону цветочного магазина с вывеской «Освальд Р. Моррисон» и, вспомнив, как во время той ночной прогулки по Санта–Барбаре Джулии почему‑то захотелось роз. Мейсон накупил цветов на все деньги, что были у него с собой.
Продавщица набрала целую охапку и обещала отослать ее Джулии к десяти часам утра. Договариваясь с Кэпвеллом, она весело рассмеялась и от себя добавила к букету роз и пучок фиалок.
— Ваша дама будет наслаждаться ими по крайней мере две недели, — сказала она.
Мейсон Кэпвелл кивнул и расплатился, после чего медленно пошел домой… Но, дойдя до ворот своего дома, круто развернулся и вновь направился к дому Джулии, постепенно ускоряя шаг…
Он вошел, не постучавшись — дверь была открыта. Пройдя в спальню, он увидел, что она уже поднялась.
Подойдя к Джулии, Мейсон нежно приобнял ее за плечи и поцеловал ее.
— Я тоже, — сказал он, глядя Джулии в глаза, — я тоже, Джулия…
— Что ты?.. — спросила она его непонимающим голосом. — Что ты, Мейсон?..
— Я тоже люблю тебя!..
И она, ни слова не говоря, уткнулась лицом в его плечо…
Когда завтрак был закончен, Джулия, счастливо сверкнув глазами, предложила:
— Может быть, прогуляемся?.. Мейсон улыбнулся в ответ.
— Оказывается, Джулия, ты все‑таки безнадежный романтик…
Та удивленно подняла брови.
— Я?..
— Но не я же…
— Но почему?..
— Почему ты не считаешь себя романтиком?..
— Зато считаю тебя… Оказывается, ты очень любишь пешие прогулки не только по вечерам, но и по утрам…
Согласно кивнув, она произнесла:
— А разве это плохо?..
— Значит, ты дважды романтик.
— Значит, пойдем?..
— Да, конечно, конечно…
И они, быстро собравшись, вышли на улицу.
И вновь они пошли по пустынной еще улице, держась за руки…
Они гуляли долго, пока на улице не появились первые машины, они почти не говорили друг с другом, а только молча улыбались, а потом, не сговариваясь, вновь пошли в сторону дома Уэйнрайт…
Стало совсем светло…
Джулия и Мейсон стояли под фонарем. Фонари перед ее домом бросали беспокойный свет на старый ветвистый каштан, и переливчатые тени бегали по его верхушке. Сквозь неясный, мерцающий лунный свет дерево казалось высоким и могучим, хотя Джулия, которая каждый день проходила мимо него, знала, что оно трухлявое и дуплистое.
Крона этого каштана терялась где‑то в сумрачном небе, и, словно распростертая гигантская рука, тянулась к восходящему солнцу.
Джулия слегка поежилась.
— Тебе холодно? — спросил Кэпвелл.
Подняв плечи, она спрятала руки в рукава теплого жакета и произнесла:
— Нет, сейчас пройдет…
— Не любишь холода?..
— Нет…
— Я тоже.
Джулия вздохнула.
— Знаешь, холод ассоциируется у меня с чем‑то таким… Тоскливым и одиноким.
Мейсон нежно приобнял ее за плечи и рывком привлек к себе.
— Я понимаю тебя… Наверное, с твоими невеселыми мыслями?..
Она кивнула.
— Да…
— Я понимаю тебя… Джулия, больше тебе никогда в жизни не будет тоскливо и одиноко…
И она нежно поцеловала его в щеку.
Мейсон, улыбнувшись своим мыслям, произнес:
— Джулия, я приготовил тебе сюрприз…
— Вот как?..
— Ну да…
Она посмотрела на Кэпвелла с нескрываемым любопытством и поинтересовалась:
— А что за сюрприз?..
Он вновь улыбнулся.
— Скоро узнаешь… Только…
— Что?..
— Пообещай мне, что в десять, ты будешь дома… Хорошо?..
Она кивнула.
— Да…
Попрощавшись, они расстались. Мейсон сказал, что до четверга, то есть до судебного слушания по его делу, они вряд ли смогут увидеться — у Кэпвелла было множество неотложных дел.
— Хорошо, — ответила Уэйнрайт и направилась к двери своего дома.
«Сегодня — среда, — подумала она, — значит… Значит, у меня остается всего один день… Вместе с сегодняшним…»
Придя домой, Джулия вдруг почувствовала себя очень уставшей.
Подойдя к большому овальному зеркалу, висевшему в кабинете, она окинула себя критическим взором. Нет, все, вроде бы нормально: ни привычной бледности, ни синяков под глазами. У нее был такой вид, будто бы она не бодрствовала эту ночь, а спала глубоким сном.
Она хотела вновь лечь в кровать, но потом раздумала, вспомнив, что в десять часов ее ожидает какой‑то сюрприз от Мейсона.
Нет уж, лучше и не ложиться.
Мейсон…
Неожиданно рассуждения Джулии об этом человеке перешли из одной плоскости в иную — ей вновь вспомнилось, что в четверг, на судебном слушании, ей надо предоставить какие‑нибудь серьезные улики в его оправдание.
Да, хорошо сказать — предоставить улики.
Но где их взять?..
Откинувшись на спинку кресла, Уэйнрайт углубилась в свои рассуждения…
Хорошо, еще раз с самого начала: есть потерпевшая. Лили Лайт, есть Мейсон, который обвиняется в преднамеренном покушении на ее жизнь. И есть Джакоби.
Хорошо.
Когда Лили Лайт выбрасывалась из окна, в гостиничном номере не было никого, кроме Мейсона. Это очевидно. Чтобы тот не мог помешать ее достаточно своеобразной мести. Лили попросила его пройти в ванную комнату и намочить полотенце — якобы, для холодного компресса.
