Себастьян ведет в таком положении в котором и держал. Его лицо в нескольких дюймах от моего. Его глаза свирепы. Он подходит к кровати и грубо бросает меня на нее.
Его дыхание затруднено, как будто он пытается контролировать себя, потому что я наблюдаю, как его руки сжимаются и разжимаются. Сжимаются и разжимаются. Снова и снова.
Моя ухмылка тоже исчезла, и у меня нет и шанса, чтобы убежать, ведь он встаёт на колени на кровати и хватает меня за бедро одной рукой — у меня там тоже будут синяки, похожие на отпечатки пальцев. Они будут соответствовать тем, что и на моей челюсти.
Он обхватывает мои ноги своими, прижимая свои колени к моим бедрам. Забирается на меня сверху, захватывая мои руки, когда я начинаю бороться с ним. Легко берет мои запястья в одну из своих гигантских рук.
Я в ярости, кричу на него, посылаю его и семью к черту, использую каждую унцию силы в своем теле, чтобы вырваться, по крайней мере, заставить его работать над этим, но он просто слишком силен, и я ему не ровня.
Я наконец останавливаюсь, потому что устала. Смотрю на него, нависающего надо мной. Он вытирает большим пальцем губу и смотрит на пятно крови.
— Это была гребаная ошибка.
— Ты не имеешь права прикасаться ко мне для того, чтобы поцеловать меня. Отпусти меня!
— После того, как я был так терпелив с тобой?
— Терпелив?
— Ты не понимаешь, - он опускает руку с пятном крови вниз и дергает за волосы между моими ногами, и это чертовски больно.
— Ты принадлежишь мне, - говорит он. Себастьян, должно быть, сжимает руку в кулак, потому что тянет слишком сильно.
— Ты делаешь мне больно! - я не в силах пошевелиться. Не в силах заставить его остановиться.
— Я еще не начал причинять тебе боль, - говорит он, двигая пальцами, давая мне мгновение облегчения, прежде чем скользнуть ими ниже и сильно сжать мою киску, погружая свои пальцы в меня.
Я издаю звук похожий на стон или скулёж. Я, блядь, не знаю этого.
— Ты принадлежишь мне, Хелена. Я твой хозяин. Я решаю, что ты ешь, и будешь ли ты есть вообще. Я решаю, когда ты ляжешь спать, в какой комнате ляжешь спать и будешь ли спать вообще. Я решаю можно ли тебе носить одежду. Я решаю, будешь ли ты мыть мои полы. Я все решаю. Я. Я твой гребаный хозяин.
— Остановись. Пожалуйста, - эти слова вылетают как пробка из моего рта, и я ненавижу себя за это... за слезы, льющиеся из моих глаз... за то, что боялась его. Его такого.
— Я решаю, когда ты будешь вознаграждена, и я решаю, когда ты будешь наказана. И я должен предупредить тебя о том, что у меня есть пристрастие к последнему, и ты уже в долгу передо мной. И не один раз.
Я сглатываю и беспомощно извиваюсь, как крошечное животное. Как гребаный кролик, попавший в ловушку.
— Ты принадлежишь мне, телом и душой.
— Нет. Не душой. Только не это, - он убирает руку с моей киски, и я снова могу дышать.
Он подносит его к носу, и его улыбка становится такой чертовски широкой, что я хочу убить его за это. Разбить его идеальные зубы, его идеальное лицо, и я чувствую, как сгораю от унижения, когда он грубо размазывает свои влажные пальцы по моему лицу, моему рту.
Я чувствую свой запах, запах возбуждения превыше всего остального. Он тоже это чувствует и хочет, чтобы я это знала.
— У тебя острые зубы и еще более острый язык, но я избавлю тебя от них. Я буду лучше использовать твой рот. Лучше использовать твою киску и твою задницу, потому что я владею каждым твоим отверстием в теле. И ты будешь знать, что ты - ничто. Ничего не значишь, кроме моей секс-игрушки. И знаешь, что еще, Хелена? Я получу величайшее удовольствие, наблюдая, как ты кончаешь. Наблюдая за тобой, когда ты осознаешь, что твое тело предаст тебя. Твоя киска предаст тебя. Это уже произошло.
— Я ненавижу тебя. Я буду драться с тобой, - он приближает свое лицо к моему, и ухмылка все еще на нем.
— И в этом заключается причина, по которой это была ты, а не твои кроткие сестры-куклы Барби.
Он садится, в последний раз сжимает мои бедра своими бедрами, затем встает с кровати. Я остаюсь лежать в таком же положении, измученная. Каждый мускул моего тела горит, как будто я только что пробежал гребаный марафон. Но потом он вытаскивает мой перочинный нож из кармана и открывает лезвие.
— Так что я поставлю тебе отметку за этот маленький трюк.
Он хватает меня за волосы, ставит на колени и поворачивает мое лицо к кровати, вдавливая его в матрас, удерживая меня там за волосы.
Я чувствую острый кончик лезвия у задней части шеи, вскрикиваю и хватаюсь за одеяло, сильно натягивая его.
— Будь спокойна. Ты же не хочешь, чтобы я промахнулся.
Оно начинает жечь... каждый сантиметр пореза. Он вырезает линию сзади на моей шее. Теплая кровь бежит по моему позвоночнику. Я стою неподвижно, как он и говорит.
— Вот, - произносит Себастьян, отпуская меня.
— Что ты сделал? - я дотрагиваюсь до своей шеи, и вижу, что мои пальцы покрыты кровью.
Он смотрит на лезвие, вытирает его пальцем, закрывает и убирает в карман.
— Мне нравится, когда ты дерешься, Хелена. Я хочу, чтобы ты сражалась. Бежала. Чтобы смогла причинить мне боль, - он взглянул на свои предплечья, где не хватает кожи именно в тех местах, где я ее поцарапала, и вдруг отчетливо осознаю, что она находится под ногтями. Он оглядывается на меня.
— Потому что намного веселее то, что мне приходиться заставлять тебя.
— Ты имеешь в виду, когда ты насилуешь меня? - его челюсть сжимается. Он этого не ожидал. Я знаю, что он стискивает зубы. Я задела его за живое, - А потом передашь меня своим братьям для того, чтобы и они изнасиловали меня? - я продолжаю.
— Будь осторожней.
— Разве это не то, чем ты занимаешься? Разве не в этом вся суть? Ты берешь Девочку-Уиллоу, избиваешь ее, насилуешь и ломаешь так, что, когда ты возвращаешь ее обратно, она уже мертва, даже если ты ее не убьешь физически.
Я опускаюсь на кровать и больше не сопротивляюсь. В моем голосе больше нет борьбы, потому что эту последнюю часть я не хотела произносить вслух. Не ради него, а ради себя. Потому что этими словами я только что подписала свой собственный смертный приговор.
Он молчит долгую минуту. Просто стоит и смотрит, как я вытираю дурацкие слезы с глаз. Когда он подходит к кровати, я отстраняюсь, но он останавливается, не тянется ко мне, не прикасается ко мне.
— Ты хочешь сохранить свою душу? Меня не интересует твоя душа. Но, черт возьми, не дави на меня. Я твой единственный союзник в этом доме. Запомни это, - я фыркаю.
